Внутренний СССР - “Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры
Князь Всеволод.
Ай-же ты невеста верная!
Время нам во церковь Божию,
Во церковь Божио, ко златy венцу.
Феврония(с ласковой просьбой).
Милый мой, жених желанный!
Там в лесу остался Гришенька;
Он душой и телом немощен,
Что ребёнок стал он разумом…
Как бы Гришеньку в сей град ввести?
Князь Юрий.
Не приспело время Гришино:
Сердце к свету в нём не просится.
Феврония.
Ах, хотя бы грамотку послать,
Утешенье Грише малое,
Меньшей братии благую весть!
Князь Юрий.
Что же? Фёдор грамоту напишет,
Отрок малый Грише донесёт:
Пусть по всей Руси поведает
Чудеса велики Божии.
Феврония(Поярку).
Ну, пиши. Чего же не сумею,
Люди добрые доскажут.
Поярок кладёт на точеные перила княжья крыльца длинный свиток и готовится писать. Феврония и князья около неё.
Феврония(подсказывая Поярку, что писать).
Гришенька, хоть слаб ты разумом.
А пишу тебе сердечному.
Поярок пишет.
Написал аль нет?
Поярок.
Написано.
Феврония.
В мёртвых не вменяй ты нас, мы живы:
Китеж град не пал, но токмо скрылся.
Мы живём в толико злачном месте,
Что и ум вместить никак не может.
Процветаем аки финики,
Аки крины благовонные;
Пенье слушаем сладчайшее
Сириново, Алконостово…
(князю Юрию)
Кто-же в град сей внидет, государь мой?
Князь Юрий(подсказывая писцу).
Всяк, кто ум не раздвоён имея,
Паче жизни в граде быть восхощет.
Феврония(продолжая послание).
Ну, прощай, не поминай нас лихом,
Дай Господь тебе покаяться!
Вот и знак: в ночи взгляни на небо,
Как столпы огнистые пылают.
Скажут: пaзори [73] играют… нет,
То восходит [74] праведных молитва.
(ко всем)
Так ли говорю я?
Народ.
Так, княгиня.
Феврония(снова Поярку).
Ино же к земли приникни ухом:
Звон услышишь благостный и чудный,
Словно свод небесный зазвенел
То во Китеже к заутрени звонят.
Написал, Феодор?
Поярок.
Написал.
Феврония(княжичу).
Ну, идём теперь, идём, мой милый!
Княжич Всеволод берёт Февронию за руку и ведёт в собор.
Народ (провожая их).
Здесь ни плача,
Ни болезни,
Сладость, сладость
Бесконечна,
Радость
Вечна…
Двери Успенского собора распахиваются, являя неизреченный свет.
На этом опера завершается. Но нравственно-мировоззренческий пролог к такому её завершению показан был ещё в первом действии:
Княжич Всеволод
…
Ты скажи-ка, красна девица, -
Ходишь ли молиться в церковь Божию?
Феврония.
Нет, ходить-то мне далёко, милый…
А и то: ведь Бог-то не везде ли?
Ты вот мыслишь: здесь пустое место,
Ан же нет — великая здесь церковь, -
Оглянися умными очами
(благоговейно, как бы видя себя в церкви).
День и ночь у нас служба воскресная,
Днём и ночью темьяны да ладаны;
Днём сияет нам солнышко (, солнышко) [75] ясное,
Ночью звёзды, как свечки, затеплятся.
День и ночь у нас пенье умильное,
Что на все голоса ликование, -
Птицы, звери, дыхание всякое
Воспевают прекрасен Господень свет.
“Тебе слава во век, небо светлое,
Богу Господу чуден высок престол!
Та же слава тебе, земля-матушка,
Ты для Бога подножие крепкое!”
Княжич Всеволод (смотрит на Февронию с изумлением).
Ай же ты, прекрасная девица!
Дивны мне твои простые речи,
Всё о радости, весельи красном.
Люди старые иначе молвят:
“Не зарись на радости земные,
На земле-то нам скорбеть, да плакать”.
И уйти бы мне в пустыню вовсе, -
Эх, да удаль-молодость помеха:
Просит молодецкого веселья.
Феврония(очень ласково и проникновенно, взяв его за руку и глядя в очи).
Милый, как без радости прожить,
Без веселья красного пробыть?
Посмотри: играют пташки все,
Веселится, скачет зверь рыскучий.
Верь, не та спасёная слеза,
Что с тоски-кручинушки течёт,
Только та спасёная слеза,
Что от Божьей радости росится, [76]
И греха мой, милый, ты не бойсь:
Всякого возлюбим, как он есть,
Тяжкий грешник, праведник-ли он;
В каждой душеньке краса Господня.
Всяк, кто стрелся [77], того Бог прислал;
В скорби он, так нам ещё нужнее.
Приласкай, хотя был лиходей,
Радостью небесною обрадуй,
(уносясь мыслью).
А и сбудется небывалое:
Красотою всё разукрасится,
Словно дивный сад процветёт земля,
И распустятся крины райские.
Прилетят сюда птицы чудные, —
Птицы радости, птицы милости, —
Воспоют в древах гласом ангельским,
А с небес святых звон малиновый,
Из за облаков несказанный свет…
В приведённом диалоге через княжича Веволода выразилось официальное церковное мировоззрение, а через Февронию — живая внеритуальная вера человека Богу по совести.
Благодаря открытому выражению обеих позиций опера обрела особую значимость в Русской культуре и оказалась знаменательной в истории России. Но российский правящий класс — основной потребитель оперного искусства — тогда оказался самонадеянно глуп и счёл оперу после её первых постановок «вялой», «чрезмерно серьёзной по содержанию», «холодно-рассудочной» или «елейно-мистичной», «недостаточно строгой по отношению к предателю Гришке-Кутерьме» [78].
В.О.Ключевский в одном из афоризмов охарактеризовал своих “элитарных” современников — российский правящий класс — так:
«Он так изолгался, что не верит сам себе даже тогда, когда говорит правду. Кого он не предаст, когда ежеминутно предаёт самого себя: это — самоиуда» (т. 9, стр. 377) [79]. «У них нет совестливости, но страшно много обидчивости: они не стыдятся пакостить, но не выносят упрёка в пакости» (т. 9, стр. 398).
И те «самоиуды», кто не был удовлетворён милостью сюжета по отношению к падшему Гришке Кутерьме и желал жестокого воздаяния ему, — сами получили жесточайшее воздаяние в ходе революции и гражданской войны. Что знаменует: отказ и неумение осуществить милость к падшим, тем более после того, как на это указано прямо и неоднократно, не поддерживаются Свыше.
* *
*Мнение же о лёгкости воздаяния стыдом выражает некую мстительность и по сути своей — ошибочно и ложно. В живом Русском языке понятие стыда связано не с судом, имеющим место после свершения чего-либо, а с предосудительностью недостойного человека поведения. Предосудительность — одна из составляющих Божьего акта Предопределения бытия, и потому упреждает недостойное. Одно из значений слова «стыд», «студ» в Словаре В.И.Даля определяется так:
«Стыд (…) чувство или внутреннее сознание ПРЕДОСУДИТЕЛЬНОГО (выделено нами при цитировании), уничижение, самоосужденье, раскаянье и смиренье, нутреная [80] исповедь перед совестью».
Среди пословиц и народных поговорок, приводимых В.И.Далем в этой статье, есть и такая:
«Людской стыд (т.е. чужой стыд: наше пояснение при цитировании) — смех, а свой — смерть». А по сути свой стыд для многих оказывается страшнее смерти, вследствие чего не вытерпев стыда в жизни, они избирают смерть и кончают собой в безосновательной надежде уйти от стыда по смерти, даже в тех культурах, где вероучение обещает нескончаемый ад в качестве воздаяния за самоубийство. Стыд представляется им более нестерпимым чем ад.
В.И.Даль — портрет работы В.Г.Перова
Мнение же о якобы незначительности и лёгкости искупления грехов, тем более совершённых по злому умыслу, познанием стыда — выражение некой мстительности и нравственно-этического беспамятства: те, кто думает так, забыли свои ощущения при первой волне стыда, которая накатила на них (скорее всего) в раннем детстве, когда они впервые почувствовали, что совершили что-то недостойное человека. Потом все мы научились уходить от стыда и подавлять его в себе. Но стыд “судного дня” — Постыдного дня, — на который обрекает сам себя каждый злоупотребляющий Божьим милостивым Предопределением, — подавить не сможет никто, и деться от него будет некуда. Поэтому, даже зная, что в Божьем Предопределении бытия нет места нескончаемому аду, не следует злоупотреблять милостью Божией даже в попускаемых Им пределах (для каждого своих). Причём следует знать и понимать, соотносить со своею жизнью, что тем, кто совершает недостойное человека по искренней ошибке, — позволено то, что пресекается в отношении тех, кому сообщено, что делаемое ими — ПРЕДОСУЖДЁННОЕ зло; и в пресечении их деятельности в жизни выражается один из видов защиты их же от нестерпимого стыда в Постыдный день.
