Владимир Миронов - Древние цивилизации
Нам остается напомнить имена тех, кто сделал для читателя доступными сокровища… «Молчат гробницы, мумии и кости, – лишь слову жизнь дана» (И. Бунин). Первыми исследователями египетской письменности были античные ученые: Пифагор, Гелланик Митиленский, Херемон из Навкратиса, Гермапион и др. Этим же интересовались Клемент Александрийский и египетский жрец-маг Хораполло. Позже К. Нибур срисовал доступные ему иероглифические надписи. Вначале это занятие вызывало у него лишь «отвращение и скуку». Но вскоре «иероглифы стали мне настолько знакомы, что я их смог срисовывать как буквенное письмо, и работа эта стала доставлять мне удовольствие». Большие знаки были символами, тогда как более мелкие несли ясные черты алфавитных букв. Число иероглифов было относительно невелико. Это значило, что египетская письменность не могла быть целиком идеографической. Важнейшие догадки Нибура и приблизили разгадку тайны египетской письменности.
Обезьяна из фаянса
Свой вклад внес и Г. Лейбниц, написавший в 1672 году для Людовика XIV свой «Consilium Aeguptiacum». Там он высказал мысль, что завоевание Египта даст французскому королю власть над всей Европой. Правда, король-Солнце так и не воспользовался предложением. Однако когда на небосводе Франции взошло солнце Наполеона, тот, базируясь на записке Лейбница и двухтомном переводе «Путешествия по Аравии» К. Нибура, убедил ученых Франции, что он добьется того, что было не под силу великому королю… Так Наполеон оказался в Египте. А далее уж случаю было угодно, чтобы арабский солдат, окапываясь в древнем форту Рашида, в 7 км от Розетты, наткнулся на знаменитый Розеттский камень. К счастью, в армии Наполеона были образованные офицеры, которые сумели прочесть часть надписи на греческом языке (офицер генерального штаба Бушар). На камне было видно три надписи: верхняя – из древнеегипетских иероглифов, нижняя – из греческих букв, средняя – демотическая (живой новоегипетский язык). Англичане забрали по условиям капитуляции у Франции драгоценную находку, но разгадать тайну иероглифов не смогли.
Жан-Франсуа Шампольон
Камергер Людовика XV, секретарь посольства Людовика XVI в Петербурге и Неаполе В. Денон уговорил Наполеона разрешить ему участвовать в Египетском походе 1798 года. Став главным инспектором императорских музеев, он создал Музей Наполеона, знаменитый на весь мир Лувр, издал книгу «Путешествие по Верхнему и Нижнему Египту», завоевавшую бешеную популярность в Европе (1802). Туда вошли рисунки встречавшихся им на пути памятников. Используя материалы, собранные Комиссией ученых, Ф. Жомар вместе со 150 учеными напишет 24-томный труд под названием «Описание Египта» (с рисунками Денона и сотнями гравюр, раскрашенных от руки). Появившиеся в 1809–1813 годах тома стали часом рождения египтологии как науки. Иные желали видеть в Египте и пирамидах предмет экзотики. У обывателей вошли в моду безделушки и мебель в египетском стиле.
Бюст Рихарда Лепсиуса
Однако официальным днем рождения египтологии как науки все же считают сентябрь 1822 года. Естественно, что таким днем должна была бы стать разгадка иероглифов. Ведь они издавна были предметом обсуждений, горячих споров и дискуссий, отзвуки которых встречаем даже на страницах древних манускриптов. Античные авторы давно подметили: иероглифы представляют собой символические рисунки (Гораполлон). Но на этой почве подвизались и авантюристы. Иезуит Афанасий Кирхер ухитрился опубликовать в 1653–1654 годах в Риме четыре тома переводов иероглифов, где ни один из знаков не был им верно прочитан. Сто лет спустя перед Французской академией надписей некий де Гинь даже громогласно заявил, что китайцы являются «египетскими колонистами». Англичане в ответ (видимо, в пику соперникам-французам) тут же заявили: нет, это египтяне – выходцы из Китая. Аббат Тандо де Сен-Никола уверенно заявлял, тут и размышлять нечего: «ясно как божий день, что иероглифы являются орнаментами и простыми украшениями». Дешифровщик из Парижа опознал в одной из надписей в Дендере сотый псалом, а в Женеве «перевели» надпись на так называемом обелиске Памфилия в Риме. Текст содержал написанное за 4 тысячи лет до Рождества Христова «известие о победе духов добра над духами зла»!
Справедливость восторжествовала, когда в 1822 году во Французской академии выступил с докладом ученый Жан-Франсуа Шампольон. Доклад назывался «Письмо… относительно иероглифического алфавита древних египтян». Толчок к его увлечению Египтом дал брат Жак-Жозеф Шампольон, секретарь выдающегося математика и египтолога Жозефа Фурье, который участвовал в походе Наполеона. Жан-Франсуа проникся интересом к загадочной земле. Юноша с 13 лет стал жадно изучать языки: латынь, греческий, арабский, древнееврейский и древнесирийский, арамейский, персидский, коптский. В священных книгах Востока черпал он вдохновение. Советуя брату посвятить жизнь науке, он восклицал: «Возделывай свое поле! В Авесте сказано: лучше сделать плодородными шесть четвериков засушливой земли, чем выиграть двадцать четыре сражения – я с этим вполне согласен». Его коллеги досаждали его интригами. Получая четверть жалованья, он продолжал брать пример с великих греков: «Судьба моя решена: бедный, как Диоген, я постараюсь приобрести бочку и мешок для одежды, что же касается вопроса пропитания, то здесь мне придется надеяться на всем известное великодушие афинян». Позже, составляя коптский словарь и изучая надписи Египта (известный Розеттский камень и др.), его осенила мысль – египетская письменность была одновременно идеографической и фонетической. Он смог прочесть такие имена, как Александр, Клеопатра, Август, Нерон… И, накопив определенное число известных знаков, Шампольон сумел раскрыть «тайну иероглифов». Его труд вызвал в Европе невиданный интерес к изучению египетского наследия. При нынешнем состоянии изучения Египта, – отмечал Шампольон, – «когда памятники стекаются со всех сторон и собираются как государями, так и любителями, когда ученые всех стран, каждый на свой лад, спешат отдаться кропотливым исследованиям и стараются глубже познать эти памятники письменности», представлялось особенно важным организовать силы науки. Он вспоминал атмосферу ожидания, восторга, возникавшую в Риме при упоминании о Египте: «Иероглифы в Риме в большой чести… Я прямо-таки проповедовал, и благодать снизошла на нас, я насчитал столько же новообращенных, сколько присутствующих». Любопытно, что Шампольона изберут почетным членом Петербургской Академии наук России раньше, чем во Франции (1827), точнее, за три года до принятия его во французскую Академию Надписей и Изящной Словесности.
Первым английским египтологом считают Дж. Г. Уилкинсона… Он отказался от военной карьеры и уехал в Египет, где десять лет вел археологические раскопки. Результатом его трудов станет книга «Поведение и обычаи древних египтян». Среди немцев выделяется фигура Рихарда Лепсиуса. Прусский король отправил его в Египет с целью приобретения экспонатов для создаваемого им в Берлине Египетского музея (открыт в 1855 г.). В день рождения короля Пруссии Лепсиус поднялся на пирамиду Хеопса, водрузил там прусский флаг, а в Рождество 1842 года зажег елку на верху пирамиды. Конечно, главная его заслуга в ином. Он возглавил серьезную научную экспедицию в Египет, проработавшую там с 1842 по 1845 год, и собрал огромное количество материалов, которые издал в виде роскошного атласа под названием «Памятники Египта и Эфиопии» (12 томов).
Изображение фараона Сети I на рельефе храма в Абидосе
Нельзя не упомянуть имени итальянца Дж. Бельцони, работавшего на британского консула. Тот собирал памятники старины и написал «Путешествие по Египту и Нубии». Именно Бельцони принадлежит заслуга открытия усыпальницы Сети I, сына Рамсеса I, одного из великих фараонов XIX династии, успешно расширявшего границы Египта. Бельцони открыл усыпальницу этого фараона, имевшую 105 м длины (1817 г.). Он считал, что это самая прекрасная гробница из всех открытых к тому времени в Египте. Действительно, ее украшения и барельефы великолепны (в том числе барельеф ладьи, плывущей по водам загробного царства с мертвым солнцем в образе Осириса). Отметим и заслуги О. Мариета. В 1850 году по заданию Коллеж де Франс его направят в Египет с заданием приобрести в Каире и Александрии коптские рукописи. Этому воспротивился, было, патриарх коптской церкви, пуще зеницы ока охранявший сокровища монастырской библиотеки. Тогда Мариету пришлось сделаться «охотником за древностями». Как признает А. Морэ, основатель Попечительства о древностях «начал с расхищения Египта, перевозя в Париж целыми тысячами найденные в Серапеуме памятники». Когда он увидел, что на его глазах в течение четырех лет с равнины Абу-Сира и Саккара исчезло 700 могил, он попытался «положить конец постыдному разбою, ставшему бичом Древнего Египта».
