Ранние тексты. 1976–1990 - Борис Ефимович Гройс
Таким же побочным продуктом этого сопротивления индивидуализации является и пресловутая очевидность. Всякий разрыв с чужим, прошлым, внешним и т. д. является всегда разрывом с конкретным чужим, поэтому он и сам является конкретным, индивидуальным. Результатом такого разрыва в сфере мышления выступает новая теория, в сфере искусства – новый стиль и т. д. Но все это новое не есть результат «моей» индивидуальности, моего непосредственного отношения к действительности, но лишь внешних обстоятельств и стратегии, которой мне в этих обстоятельствах следует придерживаться, чтобы не быть собой. Переживание очевидности есть переживание освобождения из-под власти другого, освобождения от индивидуальности, от «я», которое символизирует эту власть, но ни в коем случае очевидность не есть то, что с непосредственностью «видно очам», когда «внешние» препятствия пали. То, что я провозглашаю как мое, не есть увиденное мною с очевидностью, но лишь – сконструированное как наилучшая машина для обороны от чужого. Без осознания этого невозможно, например, понимание нового искусства: художник-модернист, стремящийся «отбросить условности» прежнего искусства, не приобретает после этого непосредственной очевидности того, что затем представляет на своих работах, но лишь формулирует стратегию, демонстрирующую границы чужого стиля.
Преодоление чужого не есть однократный героический акт «обретения себя» как природно заданной индивидуальности в процессе внутреннего освобождения. Современное мышление не способно тематизировать то, что в истории философии выступает как радикальный скепсис или «философское эпохэ» (Гуссерль), так как рассматривает такой скепсис как собственное самоочевидное начало. Между тем речь идет не об одномоментном сбрасывании шор, после которого наступает счастливый процесс пассивного воспроизведения увиденного, а о постоянном конструировании себя, своей индивидуальности – если угодно, своего тела. Наше тело есть лишь побочный продукт нашего желания освободиться от тела.
После Хайдеггера принято обвинять метафизику в том, что она «забывает» о месте человека в бытии, о его телесности, конечности, смертности. Но такая критика сама забывает о том акте отказа от традиции, от чужого, который она некритически понимает как акт прямой конфронтации человека с бытием, со своей телесной судьбой. Тело, индивидуальность и место в бытии не заданы человеку изначально: они формируются в процессе дистанцирования от другого.
Философствование начинается с такого дистанцирования. Заканчиваться оно должно, по общему мнению, очевидным усмотрением истины. Если такого усмотрения нет, то и завершение философствования оказывается невозможным: мышление утрачивает, как кажется, свою границу. Но такая граница задана чужим: преодолев чужое, мышление успокаивается вплоть до новой конфронтации, когда оно снова активируется.
Классическая философия стремилась получить ответ на классические философские вопросы. Позитивизм запретил эти вопросы как ненаучные, не имеющие ответа. Гуманитарные науки рассматривают эти вопросы как имеющие свой источник в природной ситуации спрашивающего. Вслед за Витгенштейном, Хайдеггером, Фрейдом, Марксом и т. д. гуманитарные науки «лечат от философских вопросов» указанием на их детерминированность жизнью, историей, языком, вожделением и т. д. Отсюда кризис философского мышления в наше время: оно расценивается как болезнь, то есть, в свою очередь, телесно.
Современное сознание «исторично», то есть оно полагает, что разнообразие известных из истории «точек зрения» свидетельствует об отсутствии сверхисторической истины, на которую ориентировано философское спрашивание. История же рассматривается «телесно», то есть мышление мыслящего определяется как функция положения его тела в пространстве-времени истории. Между тем «историческое тело» спрашивающего порождено его спрашиванием. Исторические тела, с которыми имеют дело гуманитарные науки, суть лишь фантомы – результаты внутреннего развоплощения. Фантом моего исторического тела – отличного от природного тела, изучаемого науками о природе, – есть как раз внешний образ моего отказа от природной определенности. Я становлюсь исторически заметен, идентифицируем именно тогда, когда я внутренне утрачиваю всякую индивидуальность.
Мышление индивидуума обычно представляется в виде определенной логической системы с соответствующим языком, набором аксиом, правилами вывода, критериями приписывания отдельным высказываниям истинностных значений и т. д. Тот факт, что невозможно описать с помощью такой логической системы мышление «человека как такового», поскольку исторически может быть показано фактическое разнообразие таких систем, обычно приводит к выводу, что мышление каждого в отдельности индивидуума, описываемое такой специфической логической системой, определяется местом этого индивидуума в историческом процессе, то есть экстра-логически. Иначе говоря, каждый индивидуум «искренне» верит в абсолютную уникальность и истинность своего типа мышления, своей логической системы, но эта система изнутри и для индивидуума бессознательно или «подсознательно» определяется его специфической «точкой зрения», заданной ему его положением в пространстве-времени, и поэтому функцией гуманитарных наук является соотнести «внутреннее» индивидуума с его «внешним» и таким образом описать логическое эмпирически, – отсюда и возникает «материализм» современного мышления. Если, однако, мышление неиндивидуально и бессубъектно, то это означает, что индивидуальная логическая система, приписываемая субъекту как «его мышление», формируется «сознательно», то есть логически. Такой вывод согласуется и с логико-математической практикой: математики свободно оперируют различными логико-математическими системами, меняя «правила игры» и получая в результате исчисления, не сводимые друг к другу. Иногда эти исчисления описывают какие-то эмпирические ситуации и процессы, иногда нет. Но в любом случае они формируются совершенно независимо от эмпирических рассмотрений с единственной целью найти новое исчисление, отличающееся от уже известных, и исследовать его свойства. Процесс порождения новой логической системы является в данном случае, так сказать, интер-логическим, но не экстра-логическим.
Таким же, однако, является и исторический процесс порождения новых типов мышления, научных методологий, художественных стилей и т. д. Он совершается путем сознательного, логического дистанцирования от соответствующих систем прошлого и настоящего с простой целью показать границы того, что есть: бессубъектность, неиндивидуальность мышления как раз и демонстрирует себя тем, что порождает все новые и новые мыслительные формы, каждая из которых лишь настолько признается истинной, насколько она эффективно дистанцируется от других форм.
В нашу эпоху тотального демократизма каждый рассматривает себя носителем некоей индивидуальной точки зрения, которому другие – не указ. И действительно: если любая система мышления порождена положением мыслящего в мире, то это означает, что любой находящийся в мире автоматически приобретает собственную систему мышления. Это рассуждение придает современному человеку беспрецедентное в истории самодовольство и совершенно уничтожает еще сохранившиеся остатки европейской культуры. Каждое суждение, с основанием претендующее на знание и истину, отбрасывается как выражение лишь «субъективной» точки зрения говорящего, и в то же время любая бессмысленная пошлость на том же основании возводится в ранг некоего заслуживающего если не согласия, то внимания мировоззрения.
Ранее под знанием полагали правильное и обоснованное мнение, то есть мнение, обнаруживающее себя истинным в рамках некоей логической системы. После того как
