Коллектив Авторов - Теория культуры
Методологическим принципом изучения феноменов постмодернистской культуры выступает понятие ризомы. Понятие ризомы разрушает представления о четкой и централизованной семантике феноменов и вносит релятивный характер описания и изучения. Ризома предполагает «корневые» основания и качественную определенность, но развитие явлений рассматривается при этом как принципиально вариативное.
Ризома – это «семиотичное звено как клубень, в котором спрессованы самые разнообразные виды деятельности – лингвистической, перцептивной, миметической, жестикуляционной, познавательной; его универсальности не существует, мы видим лишь состязание диалектов, говоров, жаргонов, специальных языков… словно крысы извиваются одна поверх других».[418]
Понятие ризомы позволяет теоретически представить потенциальную «пронизанность» различных явлений друг другом, словно в одной сущности проступает другая. Так, ризоматическая методология позволяет увидеть нелинейное развитие культурных явлений, особенности интеллектуального творчества, как, впрочем, и проникновение элитарной культуры в массовое сознание и различные его интерпретации в массовом искусстве. Ризоморфное изучение феномена позволяет представить его органическую включенность во все многообразие мироздания.
Мировое дерево как универсальная модель мироздания снова становится актуальным. Несмотря на то что Мировое дерево разделяет собой координаты «нижнего», «среднего» и «верхнего» миров,[419] оно во всех своих «частях» все же сохраняет структуру своего происхождения – корневища.
Взаимообусловленность явлений предполагает «расширенное видение» реальности как переходной сущности.
14.2. Складки и ризоморфный характер культурного поля
В пространстве культуры постиндустриального общества различные социальные слои и страты отделяются друг от друга лишь условно, пунктирно, в силу принципиальной проницаемости социального пространства. Во многих исследованиях последнего времени наметилась тенденция амбивалентного рассмотрения социальных и культурных структур, размытости их границ. Между тем культурные последствия деятельности различных страт опредмечиваются в продуктах культурного производства – в произведениях искусства и других видах творчества, в традициях и ценностях, образах жизни и принципах мышления, в особенностях среды обитания и т. д., имеющих качественную определенность. Эта определенность жизнедеятельности предполагает дифференциацию прежде всего элитарной и массовой культур, поиск принципов и путей разделения взаимопереходов возможных сфер существования. Подобное различение и сравнение элитарного и массового сознания и продуктов их деятельности может основываться на базовых принципах, предложенных П. Бурдье, таких как теория социального поля и связанных с ним производных понятий социальных реальностей, природы символического капитала, а также понятий складки и ризомы.
Элитарная и массовая культуры соотносятся в условиях культуры постиндустриального общества как два поля, неравнозначные по объему и структуре и пресеченные складками, многие из которых преломляются из одного поля в другое. Вееры преломлений (апликаций) отражают многообразие форм элитарного и массового сознания, пересечения их содержания и взаимопроникновения. Все «складывается» на свой лад.
По мнению Бурдье, социальная жизнь подразделяется на два порядка. «Реальность первого порядка» дается через распределение объективированных условий существований страт, социальных практик и ценностей; «реальности второго порядка» представляются через «символические матрицы практик агентов», объективированные как социальные представления, идеальные схемы. Объективная и символическая реальности причудливо переплетаются, подменяя и провоцируя друг друга. Символические провокации изменяют «естественный» ход развития, создают неожиданные бифуркации реальности, меняя местами случайное и необходимое.
Никто не ведает различия между трудом производительным и непроизводительным, прибыльным и неприбыльным; оно лишило бы всякого оправдания множество мелких работ, предназначенных помочь труду самой природы, актов одновременно технических и обрядовых.[420]
Объективные социальные отношения преломляются в перспективных точках зрения, которые агенты вырабатывают о реальности в зависимости от их позиции в объективном социальном пространстве. Переплетения смыслов могут быть представлены в виде складок реального социального пространства, и на них накладываются складки ментальные, символические, преломляя (искривляя) их в поле своего действия. По мысли Делеза,
мы переходим от сгиба к сгибу, а не от точки к точке, а все контуры расплываются, создавая разнообразные формальные потенции материала, выходящие на поверхность и проявляющиеся в виде соответствующего количества поворотов и дополнительных сгибов.[421]
Философия выступает как «искусство поверхностей»,[422] а каждая «вещь имеет свою географию, свою картографию, свою диаграмму». Следовательно, философствование – это извлечение из хаоса бесконечных «вариаций» в абсолютных пространственных имманациях,[423] иными словами, это создание «концептов» абсолютных поверхностей или объемов.[424] Складка накладывается поверх других, более мелких складок – таков статус различных спектров исследования – микроскопического и макроскопического. Поэтому процесс раскладывания никогда не является противоположностью складки: это неровность, идущая от одних складок к другим. Раскладывание в одних случаях означает раскладывание или разглаживание бесконечно малых складок, возмущающих фон. Более масштабные процессы в других случаях формируют большие складки, на ребрах которых возникают мелкие формы. Процесс исследования – это проекция мира на складчатую поверхность.
Социальное поле оказывается изрытым складчатым пространством, характер и природа которого определяется величиной, глубиной и направлением этих складок. Характерные черты складчатой поверхности представляются как системы внешних и внутренних складок, закрученных в виде лабиринта, обладающих сгибами, разгибами и покрытых узелками – этой «межиндивидуальной и интерактивной зоной толпы» (Делез). Складчатую поверхность социальной ткани можно рассмотреть как складку материи или текстуру, которую следует соотнести со светом и светотенью, со способом, с помощью которого складка задерживает свет и видоизменяется сама в зависимости от времени и освещения, а точнее, от отношения ее к другим социальным складкам и местам в структуре общества. Исследования складчатости социальной ткани позволяет определить многочисленные полутона и полусгибы, отражающие нюансы различий. Освещенность складки отражает степень ее социальной выявленности и лояльности. Так, маргинальные процессы, проходящие вне общественной допустимости, легитимности, оказываются в тени. Маргинал, как правило, скрывается, таится, избегает приговора общественного мнения, поскольку его существование и сущность определены скрытностью, нелояльностью, протестом.
Складчатость массового сознания усложняется складками массовых претензий, стремлений к соответствию, престижному, «демонстративному» потреблению или символическому интеракционизму. «Там, где превышается уровень биологического оптимума в тепле и пище, мы вступаем в сферу символов».[425] Элитарное сознание пересечено множеством складок символического характера, которые можно структурировать на складки основного статуса и складки, связанные с символической интерпретацией стратификационной принадлежности агента. Элитарный интеллектуал подобно простому люмпену может переживать материальные затруднения и связанные с этим униженияивто же время ощущать свою интеллектуальную значимость и независимость. Творческие заблуждения интеллектуала подобны водной ряби от слабого ветра, неспособного вызвать сильное движение поверхности, но они его подготавливают. Заблуждения интеллектуала – это пробы и ошибки «мирового разума», интерсубъективной интеллектуальности. По мысли Хайдеггера, только человек – вопрошающее бытие – может вопрошать бытие в целом, поэтому только человек в этом мире экзистирует. Своим говорением, вопрошанием, способностью к символизации он вовлекает в круг бытия все новые и новые предметы, заставляя их «говорить» на человеческом языке[426] с помощью сознания, и в сознании бытие обретает смысл.
Природная эластичность, гибкость элитарного сознания объединяет в едином поле разноречивые тенденции. Сознание и поведение интеллектуала способны скручиваться на манер пружины, сохраняющей силу и потенциальную энергию. Так, элитарный интеллектуал может играть различные роли, например, шута или нищего, не будучи им, что не мешает ему чувствовать свое величие, жить в воображаемом мире. Провокации смыслов провоцируют бытие развернуть свою потенциальность.
