Андрей Скляров - Обитаемый остров Земля
Для тех, кто не знаком с работой, из которой приведена цитата, автор считает необходимым уточнить следующее: будучи воинствующей феминисткой, Айслер сводит события IV тысячелетия до нашей эры к последствиям противостояния полов, будто бы имевшее решающее значение на этом рубеже истории. Отсюда и появляются некие «андократические вторжения». Если же абстрагироваться от этого ее недостатка, то нельзя не согласиться с основной идеей — переписывание истории имело место и в древние времена.
Развивая же эту идею, можно сказать, что после победы богов «второй волны» началась «тотальная промывка мозгов» оставшемуся в живых человечеству.
Об одном аспекте этой «промывки мозгов» мы уже упоминали ранее — это развязывание мощнейшей идеологической кампании под названием «борьба сил добра над силами зла». Пожалуй, наиболее яркий след от этой кампании остался в дошедших до нас зороастрийских мифах, время появления которых занимает как раз промежуточное положение между Войной Богов и последней редакцией Ветхого Завета, упоминаемой Айслер. Собственно, целиком и полностью вся доктрина зороастризма сводится именно к этой «борьбе добра со злом». Но вот, что любопытно: в зороастрийских мифах письменность не дают людям «добрые» боги (как это должно было бы быть, согласно обычной «житейской» логике).
В преданиях «Яшт» и «Меног-и-Храт» описывается, как «доблестный царь Тахма-Урупи» долго бился с самим «Духом Зла — Ангхро-Майнью»:
«…Тахма-Урупи победил! Он заставил поверженного противника принять облик черной лошади, оседлал его и тридцать зим разъезжал верхом на нем из края в край земли… Наконец, отчаявшись, Ангхро-Майнью поведал царю тайну, которую он до сих пор тщательней всего берег и скрывал от людей — тайну письменности: он открыл Тахма-Урупи семь видов письма. Он надеялся, что теперь царь смилостивится и отпустит его. Но Тахма-Урупи взмахнул рукой — и просвистела в воздухе плеть, настегивая черного коня. А тайну письменности и все другие секреты, которые доблестный властитель вырвал у друджей, он сразу передал людям — бесценный дар праведного владыки, благословленного Маздой! Искусства, науки и ремесла расцвели по всем семи каршварам» (И.Рак, «Мифы Древнего и средневекового Ирана»).
Как отмечает сам составитель сборника, из которого взята данная цитата, на число семь не стоит обращать внимания, так как в зороастрийских легендах семь — просто «сакральное число», которое, не неся смысловой нагрузки, вставляется куда ни попадя (даже в приведенном отрывке оно встречается уже дважды). Оставим также в стороне далекое от гуманности поведение главного героя, — зороастризм вообще славится воспеванием таких «добродетелей» людей как жестокость, ложь и коварство, если они используются в борьбе против «зла». Нам более важна суть данного мифа — люди силой вырывают у божества тайну письменности, причем у «злого» божества!..
Очень похоже на то, что мозги еще не были до конца промыты, и еще жива была память о том, кто все-таки «изобрел» письменность и знания. Но образ самого процесса перехода «секретов» от богов к людям, как видите, уже претерпел кардинальное видоизменение…
К моменту же последней редакции Ветхого Завета идеологическая промывка мозгов дала себя знать — на данном вопросе уже не было необходимости заострять внимание. И Ветхий Завет вообще не упоминает «божественного» происхождения письма.
«В эпоху Давида уже прочно существует письменность, о которой прежде есть лишь туманные, ненадежные сведения. Софер (писец) и мазкир (дееписатель, историограф) предполагают существование письма. Некоторые отрывки Второй книги Царств несомненно восходят к записям Иосафата бен-Ахилуда, Давидова мазкира» (Э.Менделевич, «Предания и мифы Ветхого Завета»).
Более того, непосредственно в самом мифе о Вавилонской башне громадный промежуток времени (по нашим оценкам, порядка четырех-пяти тысяч лет), в течение которого господствовала стратегия богов-просветителей, сжат до весьма кратковременного одноразового действия — строительства башни.
Нашим представителям академической науки, склонным замалчивать «неудобные» факты, еще учиться и учиться такой эффективности сокрытия…
* * *
И наконец, есть еще одно весьма важное попутное соображение.
Дело в том, что различие пиктографо-иероглифической письменности на смысловой основе и письменности иероглифо-алфавитной на фонетической основе не ограничивается простым отличием базового принципа построения. Казалось бы: подумаешь, — чуть по другому компонуем между собой черточки, точки и закорючки, и все… Ан нет!.. Как написание, так и чтение (то есть распознавание смысла написанного) в данном случае, как выясняется, связано с двумя принципиально разными принципами функционирования психики человека!..
Фонетическая основа письменности требует включения прежде всего того механизма мышления, которое связано с так называемой «линейной логикой», и устное слово (даже если мы пишем или читаем молча, мы все равно как бы «произносим вслух про себя» прописываемое или читаемое) в этом случае требует операций анализа (разложения на составные звуки) и синтеза (восстановление смыслового единства последовательности звуков).
Совсем иначе дело обстоит с пиктограммами и иероглифами, построенными на смысловой базовой основе. Каждый символ здесь уже несет в себе некий образ (смысл), и поэтому от человека требуется задействование прежде всего образного мышления, логика которого «нелинейна» и «неаналитична», а «синтетично-ассоциативна». Принципиально иной подход!..
У человека за эти два типа мышления отвечают даже два разных полушария мозга!
«…анализ речевых звуков, а также их синтез, формирование из них отдельных слов и целых предложений сосредоточены в левом полушарии. Анализируя и синтезируя речь, оно опирается на грамматические правила и на грамматическую информацию. Таким образом, в конечном итоге оно является устройством для абстрактного логического мышления. В нем хранятся логические программы, используемые нашим мышлением. Однако любой логический анализ кодированной информации лишен всякого смысла, если нет возможности расшифровать ее значение. Без участия правого полушария этого сделать нельзя, так как значения слов известны лишь ему. Образные конкретные представления о предметах и явлениях окружающего нас мира, хранящиеся в правом полушарии, как-то соединены с их словесными обозначениями, хранящимися в левом» (Б.Сергеев, «Ум хорошо…»).
«Правое полушарие заведует и другой речевой функцией — эмоционально-интонационной окраской нашей речи, придавая ей однозначный смысл, соответствующий текущей ситуации. Интонации ограничивают излишнюю избыточность речи, придавая ей конкретный смысл, и тем самым исключают неправильную интерпретацию содержащейся в ней информации. Наконец, правое полушарие полностью обслуживает мыслительные функции и обеспечивает возможность коммуникации на доречевом уровне. Серьезно облегчающие общение жесты, которыми ребенок овладевает в раннем детстве, и жестовая речь глухонемых находятся в ведении правого полушария, точно так же, как пиктографическая и иероглифическая письменность. В общем, любая форма общения, основанная на обозначении отдельных понятий определенными знаками, использование которых не требует выработки сколько-нибудь сложных грамматических правил, будет осуществляться правым полушарием. Эти способности у правшей не нарушаются даже при самых обширных поражениях левого полушария» (там же).
Можно здесь отметить явную связь с тем фактом, что в китайской письменности «почему-то» значительную роль играют так называемые тоны (см. ранее). Дело в том, что «тональность» иероглифа является как бы его «эмоциональной окраской»…
Такая взаимосвязь разных форм письменности с разными полушариями подтверждается, например, следующим любопытным фактом:
«Представители народов, пользующихся иероглифической письменностью, при поражении левого полушария сохраняют способность к чтению на родном языке» (А.Рябов, «Нарушение высших психических функций у больных с органическим поражением центральной нервной системы»).
«У маленьких детей, когда они овладевают речью, правое полушарие… трудится наравне с левым. В этот период оно принимает гораздо большее участие в анализе речи, и звуковые образы слов первоначально хранятся в обоих полушариях. Однако позже левое полушарие полностью узурпирует эти функции, а информация о звуковых образах слов, которой располагает его собрат, оказывается за ненадобностью на самом дне кладовой памяти правого полушария, и разыскать ее здесь нелегко. Некоторые слова воспринимаются детьми как целостные сигналы, без детального анализа последовательности составляющих их звуков, примерно так же, как словесные команды собаками. Подобные сигналы, неважно, что в данном случае они словесные, это привычный язык правого полушария. В таком виде они только здесь и могут храниться, в левом полушарии эти же слова «записаны» в виде строгой последовательности определенных звуков» (Б.Сергеев, «Ум хорошо…»).
