Николай Николаев - Русская Африка

Закончив осенью 1891 г. работу над изданием последнего тома, В. В. Юнкер поехал в Петербург, к родным. Свирепствовавший там грипп не пощадил и его, спровоцировал взрыв всех приобретенных в Африке болезней. 13 февраля 1892 г. путешественник скончался. Все его африканские труды остались в Вене и позднее попали в архив Географического института Юстуса Пертеса в Готе.

В отечественной науке В. В. Юнкер больше известен как географ, и еще не использованы те его материалы, которые касаются жизни, быта, хозяйства, материальной культуры народов, обитавших в исследованной им области Африки.

…Июльским утром 1885 г. из Курска в Петербург приехал худощавый молодой человек. Несколько часов спустя его уже видели в канцелярии Академии художеств. «Желая поступить в число вольнослушающих по отделу живописи, — гласило принесенное им прошение, — я имею честь просить академическое начальство о допущении меня к художественным испытаниям…» Писарь подшил к новому делу удостоверение курской мещанской управы о том, что «препятствующих причин для поступления Чикина в сказанную академию для продолжения наук со стороны сей управы не имеется». Он оставил в деле свидетельство, подтверждающее что «объявитель сего курский мещанин Александр Андреевич Чикин холост». Вскоре в списки занесено было имя еще одного вольнослушателя, рассказывает в своем очерке «Здравствуй, Африка!», опубликованном в журнале «Художник», А. Любарский.

Эти документы обнаружились в Ленинграде, в Центральном государственном историческом архиве СССР. А в архивах Географического общества хранятся другие бумаги… Оказалось, что Александр Чикин вскоре после поступления в академию совершил первое, а затем и второе путешествие на восток африканского континента, что он был одним из первых русских художников, воспевших его красоту и величие.

Архивные материалы позволили установить, что Чикин родился 27 сентября 1865 г., что две страсти владели им еще с юности — к рисованию и к бесконечным странствиям. Первая привела его в Академию художеств. А со второй он не расставался, даже став вольнослушателем.

В постоянной нужде проходили годы учебы художника. «Состояния у него, кроме необходимого носильного платья, другого никакого нет», — свидетельствовал петербургский градоначальник, подтверждая, что Чикин «помощи не получает, занимается рисованием картин, чем и существует», что «по крайне бедному своему положению он действительно лишен возможности платить деньги за право учения в академии». Отказывая себе буквально во всем, Чикин, однако, сколачивает скудную сумму. И на эти более чем ограниченные средства совершает первое далекое путешествие — в Египет.

На Васильевском острове, в крошечной комнате, где жил молодой художник, в кругу друзей — студентов академии — он делился своими впечатлениями о пирамидах Джосера и Хеопса, о храме в Карнаке и Луксоре, о гробницах фараонов.

В те осенние дни, на пути из Египта в Петербург, Чикин решил вскоре снова вернуться в Африку. Вернуться, чтобы на сей раз проникнуть в глубь континента, к самому его сердцу.

Во второй поездке Чикина сопровождал его друг Павел Щербов, тоже художник, участник кружка «Ревущий стан», «любящий все необычное, широкое, дикое». Друзья первоначально задумали ехать в Эфиопию, но там начались волнения. Возвращаться было уже поздно, и они подались в Кению.

В архиве Географического общества СССР удалось разыскать начертанную Чикиным карту своего нового путешествия. На ней — Занзибар, Момбаса, Килиманджаро — географические точки, через которые проложили на сей раз свой путь художники. Нашлась крошечная записная книжка Чикина с лаконичной надписью на переплете: «Немножко Африки»… С архивной полки извлечена и датированная 1888 г. толстая тетрадь — никогда не публиковавшийся африканский дневник Чикина.

Мы вчитываемся в мелкий бисер этих густо исписанных страниц, и яркие, красочные записи переносят нас на палубу парохода, доставившего художника к далекому материку. «Перед нами лежала Африка, — восклицал Чикин, — Экваториальная Африка, полная чудес!..С восторгом глядел я по сторонам на плывущие мимо нас панорамы (мы уже шли по проливу) на густо заросшие яркой зеленью берега, на чащи какого-то тростника с возвышающимися между ними там и сям мощными баобабами и широколистными бананами, на таинственно синеющие на далеких холмах бесконечные леса, на вулканические камни… Вот налево, среди зелени, мелькнул один домик, вот другой, третий, наконец, множество соломенных хижин… Пароход наш бросил якорь и грянул пушкой».

Чикин ступил на африканскую землю. Он шел по узкой улице между хижинами из пальмовых листьев.

— Ямбо! Здравствуй! — слышалось отовсюду. Это было первое слово на языке суахили, услышанное художником. И он тепло приветствовал всех, кто вышел ему навстречу. Может быть, гостеприимные хозяева этих хижин станут его друзьями, проводниками по джунглям?

Сохранилось несколько рисунков, сделанных в те дни Александром Чикиным. А на рисунках сам Чикин, сидящий в лодке рядом с мускулистыми гребцами.

Более зримыми становятся строки путевых записок русского человека: «Скоро пальмовые хижины Момбаса скрылись за рощей, окружающей город, и мы начали огибать остров… Лодка наша подвигалась медленно, и мимо нас тихо плыли то роскошные берега, покрытые самой пышной растительностью с царящими над яркими кустами удивительно типичными, чисто африканского характера, вилообразными пальмами, то густые заросли, из которых доносилось до нас веселое щебетанье невидимых птиц».

«Почему же на земле, где так бурно цветет природа, где все, казалось, создано для человеческого счастья, столько горя?» — часто задумывался Чикин. «Очень многие из них, — с горечью записывал Чикин, — не имеют вовсе постоянных жилищ, а довольствуются помещением между каменьев и в пещерах на горах… У некоторых же нет даже и того. Вечером они располагаются целыми группами на песке, где и проводят ночь».

Много раз слышал Чикин в пути грустные и веселые мелодии, сложенные безвестными музыкантами. Эти мелодии раскрыли ему душу его африканских друзей. Мы перелистываем путевой дневник художника и знакомимся с ними. Вот неутомимый Форган — проводник Чикина по тропическому лесу. На следующем листе — те, с кем бродил наш соотечественник по пустынной местности между озером Джипе и горой Угоно. «Дорога от самого берега, — записывал тогда Чикин, — шла, постепенно поднимаясь в гору; редкие зеленые деревья рассыпались по светлому ковру травы; вдали направо и налево синели вершины холмов… По узкой каменистой тропинке мы вступили в лес; многочисленные лианы переплетались между собой, пестрея яркими цветами на фоне темной, сочной земли… Скоро между колючими деревьями, которые стали редеть, показалось небольшое озерцо… Мы остановились и велели ставить палатку… Запылали костры… Я направился к озерцу… Усевшись на берегу, я принялся зачерчивать его, не упустив при этом и сидевшую на берегу недалеко от меня женщину». Этот рисунок, видимо, не дошел до наших дней. Нет в архиве и зарисовок, сделанных в предгорьях Тару. Но сохранилась запись, воскрешающая то серое, пасмурное утро. Клочья облаков быстро неслись тогда на север. Угрюмо смотрела гора сквозь легкий утренний туман. «Итак, — читаем мы в дневнике Чикина, — сегодня предстоит тот трудный переход до горы Маунту, о котором я уже наслышался от словоохотливых носильщиков… Путь предстоит почти в семьдесят верст по безводной равнине…»

Далеко вперед уходил караван, а Чикин сидел на камне, бежал по бумаге его карандаш, и рождались в альбоме новые рисунки.

Всю ночь шел путешественник. Тускло светила луна, поминутно прячась за перистыми облаками. Исчезла в густой траве тропинка. Даже трубка не разгоняла его сон. И все же лишь ранним утром — привал. А затем снова — тяжелый подъем, снова — исполинские деревья, снова — буйная африканская природа, восхищавшая Чикина.

Быть может, первым из русских людей Александр Чикин увидел таинственную, сказочную гору Килиманджаро, увидел ее скрытую в снегах вершину — самую высокую в Африке. «Передо мной открылась величественная Килиманджаро, — читаем в дневнике художника. — Громадным уединенным массивом поднимался этот фиолетовый двуглавый великан, увенчанный блестящей диадемой вечных снегов, сверкающей на голубом фоне неба. Сизые тучки ползали по его едва заметным утесам… «Так вот она, Килиманджаро!» — повторял я, глядя с каким-то радостным чувством на эту высочайшую вершину Африки. Я не спускал с нее глаз, и, когда мы после маленькой передышки снова двинулись, я все еще продолжал смотреть на нее, пока, наконец, ее девственные снега не скрылись за отрогом…»

На одном рисунке художник запечатлел женщин с колодками на шее. «С первого взгляда, — гласит дневниковая запись, — я не понял, что это такое, я недоумевал, за какую провинность нацепили на несчастных это варварское ярмо. Мне и в голову не пришло, что передо мной невольничий караван… Вид каравана произвел на меня тяжелое впечатление».