Леонид Кременцов - Теория литературы. Чтение как творчество: учебное пособие
«Я твердо верил в бессмертие мысли, тысячи примеров этого теснились вокруг. И порой я сам считал себя властителем и создателем разнообразного собственного мира.
Я точно знал, что этот мир не подвержен тлению, которому подвержен я. Пока существует земля, этот мир будет жить. Это сознание наполняло меня спокойствием. Хорошо, я умру непременно, мое полное исчезновение – вопрос малого времени, не больше. Но никогда не умрут Тристан и Изольда, сонеты Шекспира, «Порубка» Левитана, затянутая сеткой дождя, и чеховская «Дама с собачкой». Никогда не умрет ночной беспредельный шум океана в стихах Бунина и слезы Наташи Ростовой над телом умершего князя Андрея.
Потомки будут взволнованы этим так же, как сейчас взволнованы мы. И где-то, когда-то легкое веяние, легкое прикосновение наших слов почувствуют сияющие от счастья и горя глаза тех, кто будет жить столетиями позже нас»[54].
Убежденности, веры в истинность, в глубокую правдивость художественного слова не могут, не должны поколебать известные факты деляческого отношения к литературе, попытки конъюнктурного ее использования. Об одном из таких случаев выразительно сказано в книге Р. Гамзатова «Мой Дагестан». В том самом году, когда «вдруг заговорили о том, что стране нужны Гоголи и Щедрины», его знакомый – литератор – написал книгу сатирических стихотворений, «обрушив свою сатиру на клеветников, подхалимов, тунеядцев, на многоженцев и на другие отрицательные явления положительной в целом советской действительности». Но книга была отвергнута критикой и породила неудовольствие начальства. Автору предложили покаяться в клевете и делом доказать, что он исправился: «Моему приятелю было все равно, что делать. Критиковать так критиковать, исправляться так исправляться. Он засел за работу и написал поэму «Трудолюбивая Маржанат». Героиня поэмы, передовая девушка, активистка, мигом сделала передовым весь колхоз, перевыполнила все планы и даже в конце концов заняла первое место в самодеятельности, спев песню собственного сочинения. Поэму немедленно напечатали в журнале, а также издали отдельной книгой. Но время немного переменилось. И вдруг те же самые газеты, которые называли сатирика клеветником и очернителем, заявили, что он самый настоящий лакировщик»[55].
Конъюнктурщику у Р. Гамзатова не повезло, но кто не знает, что в жизни бывало и по-другому. Да только это ничего не доказывает, ибо к художественной литературе эти поделки не имеют отношения и скомпрометировать в глазах понимающего человека они ее не в состоянии. В конце 1920-х годов была опубликована книга В. Шкловского «Гамбургский счет». Автор доказывал, что существенной особенностью советской литературной жизни является наличие двойной системы оценок художественного творчества:
«– Гамбургский счет – чрезвычайно важное понятие.
Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по указанию антрепренера.
Раз в год, в гамбургском трактире, собираются борцы.
Они борются при закрытых дверях и завешенных окнах.
Долго, некрасиво и тяжело.
Здесь устанавливаются истинные классы борцов – чтобы не исхалтуриться.
Гамбургский счет необходим и в литературе.
По гамбургскому счету – Серафимовича и Вересаева нет. Они не доезжают до города.
В Гамбурге Булгаков у ковра.
Бабель – легковес.
Горький – сомнителен (часто не в форме).
Хлебников был чемпион»[56].
Можно не соглашаться с расстановкой фигур, предложенной Шкловским, с его оценками, но двойственность подходов подмечена точно: одна шкала оценок – истинная, эстетическая, традиционная, другая – мнимая, приспособленная к официальным сиюминутным требованиям.
У подлинно художественной литературы нет и не может быть точек соприкосновения с конъюнктурщиной, приспособленчеством, подхалимством, с чьей-то монополией на истину, и нет никаких оснований для противопоставления вечного злободневному. Постоянное возвращение к классике – следствие нашего уважения к шедеврам прошлого, желания насладиться их совершенством, стремления прикоснуться к глубокому и чистому источнику человечности, следствие абсолютного доверия к слову. Но мы надеемся также и на новые открытия, новые откровения. Ведь ни человек, ни общество не стоят на месте, и вместе с ними движется классика. В. Маяковский был тысячу раз прав, обращаясь к Пушкину: «Я люблю вас, но живого, а не мумию…»
Контрольные вопросы
1. Какова роль вымысла в творческом процессе писателя?
2. Как влияет соотношение документа и вымысла на результаты творческой работы писателя?
3. Можете ли вы объяснить, что такое «правда действительности» и «правда художественная»?
4. Какова роль достоверности и фантазии в достижении художественной правды?
5. Что такое «гамбургский счет» и какова его роль в определении критериев художественной правды?
О современном прочтении художественных текстов
1
В середине 1980-х годов популярная газета «Комсомольская правда» опубликовала письмо старшеклассников «Кому он нужен, этот Ленский?». Молодые люди выражали недоумение по поводу того, что в век НТР и покорения космоса им приходится тратить время на чтение и изучение никому не нужных, устаревших книг, вроде «Евгения Онегина». Подобные мнения давно и по сию пору бытуют в обществе. Чаще всего от них просто отмахиваются, ссылаясь на незрелость и неподготовленность тех, кто их высказывает: «Классику нужно уважать!». Спорить с этим невозможно, но… почему ее нужно уважать? И как? Считается, что тратить время на разъяснение подобных аксиом не стоит. Глубокое заблуждение!
В результате, как это было показано выше, многие выходят из школы с твердым убеждением, что произведения классической литературы «проходить», увы, приходится, но кто же их читает? А в качестве доказательств чаще других приводится все тот же аргумент – устарели. И как следствие – желание обновить, осовременить классику, или, как иногда еще говорят, предложить новое прочтение. Когда такое желание оправдывается читательскими художественными открытиями, совершенными в новую эпоху, в новых обстоятельствах жизни, в новых ее условиях (вспомним упоминавшееся выше стихотворение Джона Донна), – это не может вызвать никаких возражений. Но непременным требованием при этом остается неприкосновенность художественного текста. В произведениях искусства совершенно недопустимы какие-либо «усовершенствования»: замена даже одной буквы в каноническом тексте невозможна.
Совсем другое дело, когда классику «осовременивают» в конъюнктурных целях, пытаясь приспособить ее к злобе дня, ко вкусам и требованиям какой-либо части общества. В этих случаях, как правило, не останавливаются перед грубым вмешательством в замысел и текст автора, перекраивая на свой лад его сочинение. Благо, большинство из подвергающихся «обновлению» давно уже пребывают в ином мире и возразить не могут. Сегодняшняя литература, увы, изобилует примерами подобного рода. Достаточно назвать продолжение (?!) чеховской «Чайки», сочиненное Б. Акуниным. В истории литературы такие попытки обычно оставляют след в виде пародий.
В первые годы после Октябрьской революции художественную литературу старательно приноравливали к «запросам трудящихся». Можно указать на блестящие страницы романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», где описывается, как режиссер-новатор «обработал» пьесу Н. В. Гоголя «Женитьба». Еще более яркий пример – пародия Л. Аркадского «Евгений Онегин» по Луначарскому»:
«Тов. Луначарский стоит за демократизацию искусства. Очень правильная мысль… Но Луначарский обвиняет всю классическую литературу в буржуазности. Испуганный за участь нашей классической литературы, особенно, если ее судьба будет решаться голосованием, я предлагаю поручить мне исправление некоторых из классических произведений, причем в доказательство прилагаю при сем исправленного «Евгения Онегина», в готовом виде не только для чтения, но и для постановки на сцене.
Действие 1
В буржуазном семействе Лариных
Ларина и Татьяна (поют)
Соловей, соловей —Пташечка,Канареечка – жалобно поет.Ать, два, ать, два….
Тов. Ленский
Прошу прощеньица, мадам,Привел Онегина я к вам.
Онегин
Я ихний писарь ротныйИ к вам пришел охотно.
Ларина (приветливо)
Скоротаем времечко,Погрызем-ка семечки.
(Лузгают. Музыка играет «Маруся отравилась».)
Онегин (отводя Татьяну в сторону)
Вы прекрасны, словно роза,Только разница одна:Роза вянет от мороза —Ваша прелесть никогда.
Татьяна (подтанцовывая)
