Людмила Иванова - Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева
Шестинедельный период фигурировал и в обрядах-оберегах, связанных с ребенком. Шесть недель зыбку занавешивали, чтобы никто из чужих не видел ребенка. Все это время его заворачивали в станушку женской сорочки или в старую отцовскую рубаху. При этом свивальником служила плетеная лента, которой привязывали к прялке шерсть или лен. Сегозерские карелы подчеркивали, что все эти шесть недель (или вплоть до крестин) ребенка с матерью каждый день водили в баню[217]. Через шесть недель после родов мать ребенка мыла руки повитухе с мылом и солью и вытирала их белым полотенцем. Вообще n’ababuabo пользовалась особым почетом. В качестве подарка ей обязательно давали рукавицы kindahat (предмет сакральный, используемый во многих обрядах), сорочку или платье (кто побогаче). Считалось, что если о повитухе забудут, и она станет чужим человеком, то даже «самые нижние венцы содрогнутся в избе» – «kaikki multihirret liikahtau talossa»[218].
Особым оберегом для ребенка от порчи и дурного глаза являлся банный веник, которым повитуха парила мать первые три раза. В обрубленный голик такого веника засовывали отпавшую пуповину ребенка, заворачивали все в тряпицу и узелок этот брали всегда с собой, когда носили младенца в баню или с уже подросшим ребенком ездили в гости[219]. Есть сведения, что такой узелок девочка брала с собой, когда ездила в адьво (ритуал праздничной гостьбы девушек у родных в других деревнях). Этот же узелок постоянно держали под подушкой в колыбели или под колыбелью ребенка как защиту от нечистой силы и сглаза. Иногда этот оберег делали из маленького веничка, которым первые три раза парили ребенка. Для этого шили маленькую четырехугольную подушечку и в нее вместе с голичком укладывали крест и медвежий коготь[220].
Основную часть отрезанной пуповины свекровь засовывала в сакральные места в доме, которые были связаны с культом предков: пуповину девочки – в щель балки под печью или за верхнюю притолоку входной двери, под основание печи в подвале, а пуповину мальчика – под порог[221]. Если ребенок был очень слабый, и родственники боялись, что он умрет, своеобразный обряд крещения прямо в бане могла провести повитуха. Во время таких «крестин» на шею ребенку вместе с крестиком вешали и медвежий зуб[222]. Последний являлся одним из главных языческих амулетов-оберегов. Объяснялось это двумя причинами. Во-первых, зубы считались средоточием жизненной силы. А во-вторых, медведя карелы считали своим первопредком. Ему был посвящен особый праздник: убитому медведю устраивали пышные похороны, мясо его не ели, само слово «медведь» «kondii» было табуировано, особенно в летний период и в зимние Святки[223].
По сведениям из Олонецкого района, еще одним языческим амулетом был маленький кусочек коровьей кожи, на котором ножом был вырезан особый магический знак карелов viisikandaine пятиконечник. Его тоже прямо в бане вешали на шею младенцу[224]. Это было изображение пятиконечной звезды, которое особенно южные карелы-ливви-ки использовали во множестве случаев. Его рисовали чем-то острым на последних заборах, находящихся у леса, чтобы оттуда не пришел в деревню хозяин леса. С этой же целью его можно было вырезать прямо на земле, на крайней меже. Пятиконечник делали на каблуке левого сапога или рисовали углем на левой пятке, чтобы не заблудиться в лесу. В таком случае, если даже перейдешь через дорогу нечистой силы, как говорят карелы, karun dorogas через дорогу черта, нечистый не сможет затмить разум человека и забрать в иной мир. В Суоярви такой оберег рисовали на колыбели, чтобы к ребенку не пристала ночная плакальщица yönitkettäjäine. Если хозяйка земли плохо относилась к скотине, пятиконечник рисовали на кусочке лошадиной кожи и прибивали его к стене конюшни. Иногда хозяйка земли moanemändy вместе с духами-хозяевами дома koinizändät da koinemändät начинала тревожить жителей, сниться им по ночам, пугать внезапным стуком. В таких случаях пятиконечную звезду вырезали на окнах, дверях, рядом с трубой, то есть на всех местах, через которые могла проникнуть нечистая сила. Считалось, что после этого все успокоится в доме. Для обеспечения хорошего улова знающие люди старались даже берестяные поплавки на сетях сделать в виде пятиконечной звезды.
Считалось, что опасности подстерегают ребенка и до появления первого зуба. Под подушкой или матрацем у него всегда лежал какой-либо железный острый предмет. Беззубого ребенка никогда не оставляли одного. В крайнем случае, под зыбку клали березовый веник, которым подметали пол, а до этого парились в бане. Об этом рассказывали повсеместно, в том числе и в д. Юккогуба[225]. Такой же веник оставляли в люльке, когда брали из нее ребенка. Делалось это с целью предотвратить подмену младенца осиновым поленом, что, согласно верованиям, постоянно пытался сделать черт karu[226]. Обязательно следовало откликнуться и пожелать здоровья, если ребенок чихнул в зыбке.
Был полностью освящен и сакрализован и весь процесс мытья и паренья матери и ребенка в бане.
Тверские карелы, среди которых особенно широко были распространены староверческие устои, рассказывали, что мать после родов до сорока дней считалась нечистой. Все это время ей нельзя было самой бросать пар в бане и даже мыть собственного ребенка. «Постоянно, что кто чистый, так только им давали ребенка мыть и парить». После родов повитуха несла ребенка в баню, роженица шла следом со сковородником в руках: «чтобы его не сглазили». Пока повивальная бабка мыла и парила ребенка, мать, не раздеваясь, сидела в углу. Затем кто-нибудь приходил за младенцем: «нужно, чтобы и берущий чистым был, тогда лишь и ребенок будет здоровым (чистым) и счастливым… А матери сорок дней не дают ребенка мыть, и всегда она моется только после всех, потому что она нечистая, она обособленная от других. Всегда и сиди в углу, жди последний пар и последнюю воду, что останется. А потом уже, когда сорок дней пройдет, роженица уже очистится, она уже будет наравне с остальными, и она будет сама своего ребенка парить, мыть»[227].
Омовение роженицы сопровождалось заговорами, которые постоянно нашептывала повитуха. Вода от такого мытья обладала магической силой и способствовала деторождению. Ее хранили и потом использовали при лечении бесплодия у других женщин.
В Суйстамо младенцу сразу после родов обтирали все тело последом, чтобы кожный зуд не пристал. Затем лежащего на полках ребенка обводили последом вокруг, чтобы обезопасить от всех болезней, в том числе и банных. Лицо ребенка обтирали последом, чтобы он был румяным[228].
Ребенка сразу после рождения повитуха также мыла особой водой, которую нельзя было греть на прямом огне. В нее добавляли магические вещества и предметы, служившие оберегами: серу и пепел, три серебряные монетки, три шляпки от железных гвоздей, три ячменных зерна[229]. Эту воду можно было использовать три раза. Сера и пепел обеспечивали покровительство духов-первопредков, все остальное было залогом долгой здоровой жизни. Примечательно, что карелы на первый план ставили не длительность жизни, а здоровье. Когда повитуха парила новорожденного, она трижды произносила: «Mi tervehytty, segi igeä!» – «Сколько здоровья, столько и жизни!» Серебряные монетки употребляли в обрядах для живых людей, в отличие от медных, которые клали в гроб или бросали в могилу, выкупая землю для покойника у матери-земли кормилицы moaemä syöttäizeni. Шляпки от гвоздей оставались от специальной обувки, которую делали для покойника: подошву в такой обуви прибивали гвоздями без шляпок, чтобы покойный ее скорее «выносил» и благополучно добрался до мира мертвых. Ячменные зерна предрекали удачу и счастье в жизни. Эта магия у карелов была построена и на игре слов, их фонетическом созвучии: ozru – ячмень, oza – счастье, удача.
Есть сведения, в соответствии с которыми младенца, чтобы уберечь от сглаза, нужно было вымыть прямо на месте рождения. При этом в воду опускали серебряную монету «для белизны тела», ртуть, чтобы как ртутные шарики «нельзя поймать пальцами руки, так и болезни не пристали бы к младенцу». К этому добавляли еще ржаной муки, «взятой три раза обязательно указательным и большим пальцами – для полноты тела». Этой водой новорожденного обязательно мыли три раза, иногда даже в течение одних суток, а затем ее выливали «в чистое место». Во время мытья n’ababoabo нашептывала заговор: «Вода праведная! Вымой, выбели и очисти чистую душу младенца. С моей руки пусть выйдет он так же чист, как вышел из матери, и пусть таким чистым будет на всю свою жизнь!»[230]
