Григорий Базлов - Русские гусли: история и мифология
О почитании балтийскими славянами дубрав и дубов в земле поморян в начале XII века упоминает немецкий автор Герборд: «Был также в Штетине огромный густолиственный дуб, под ним протекал приятный источник; простой народ почитал дерево священным и оказывал ему большое чествование, полагая, что здесь обитает какое-то божество. Когда епископ хотел срубить дуб, народ просил оставить его, обещая впредь не соединять с этим местом и деревом никакого религиозного поклонения, а пользоваться ими ради простого удовольствия».
Несмотря на некоторые сюжетные различия, дуб в мифологических текстах всегда упоминается как некая важная особенность острова Буяна:
«Яга-баба пришла и начала свое дело справлять: отобрала у Марфы Прекрасной трех сыновей, а на замен оставила трех поганых щенят; после ушла в лес и спрятала деток в подземелье, возле старого дуба»[66].
И если мы вспомним символику каменной резьбы на Дмитровском соборе во Владимире, то и там, среди прочих изображений, некое дерево, похожее на стилизованный дуб в виде буквы «Ж» — «жизнь», занимает одно из наиболее значимых мест.
Встречаем в сказках и упоминание о животных, ставших у русских князей родовыми эмблемами. Так, в одной версии сказки братья превращаются злодейкой-тёткой в волчат: «А царица в это время сына родила. По колено ноги в золоте, по локоточки руки в серебре, на каждой волосинке по жемчужинке. Понесла старшая сестра царевича в баню. В предбаннике ударила его по спине да и говорит:
— Был ты царский ребенок, будь ты серый волчонок. Оборотился царевич серым волчонком и в лес побежал».
Расколдовывает царевичей только материнское молоко:
«Иди прямой дорогой в нехоженый лес, там в избушке живут два серых волка, это и есть два брата-царевича. Возьми ты с собой два пшеничных хлебца, замеси ты тесто на материнском молоке. Ухватят волки те хлебцы, станут сразу людьми».
«Ухватили волки по белому хлебцу, проглотили их, почуяли материнское молоко, об пол грянулись, стали царевичами: по колено ноги в золоте, по локотки руки в серебре, на каждой волосинке по жемчужинке»[67].
Не есть ли это родовое предание лютичей-вильцев, сохранившееся в сказке, не их ли легендарные предки в генеалогическом мифе бегали царевичами-волками по лесу? Эта сказка, возможно, объясняет и происхождение названия племенного союза, ибо лютичи и вильцы — это и есть волки, буквально — «волчичи», потомки волков. Причём предание сообщает, что братьев-волков было минимум двое. Можно предположить, что в связи с распространённой славянской традицией возникновения племенных этнонимов[68] одного из сказочных царевичей-волчат звали Лют, а другого — Вильц, или Вильт. Как известно, лютичи-вильцы были большим племенным союзом. Если всё так, то мы были правы и в предположении возможных причин появления волков на каменном барельефе Дмитровского собора во Владимире. Волк — символ княжеской династии лютичей-вильцев. Вероятно, поэтому в связи с генеалогическим преданием балтийских славян Егорий Храбрый, патроним вильцев-лютичей, становится в более поздней фольклорной традиции покровителем волков.
Находим вариант той же самой сказки, в которой появляются львы:
«А вы, мои детушки, где родилися-воспиталися?» — «Где родились, мы и сами не ведаем; а выросли на этом острове, нас львица своим молоком выпоила».
Тут сняли молодцы свои шапочки, глядит Марья Додоновна, а у них у всех на лбу красно солнышко, на затылке светел месяц. «Ах, мои милые детушки! Видно, вы мои рожоные!»[69].
В древности молочное родство (родство через кормилицу) почиталось наравне с кровным.
В замечательной книге «Откуда родом варяжские гости?», посвященной генеалогии Рюрика и варяжских князей, В.И. Меркулов неоднократно обращает внимание читателей на то, что «Северные народы брали за правило выводить свою родословную от богов. «Младшая Эдда», например, возводила англосаксонские и скандинавские династии к Одину, а того, в свою очередь, называла потомком троянских царей. Династия вандалов и руссов восходила к полулегендарным и божественным персонажам, что нашло отражение в их именах»[70].
Автор также подчёркивает: «Имена «русских» королей были своего рода продолжением генеалогии «русских» богов. Родоначальник династии Радегаст носил то же имя, что и главное божество в храме Ретра. Адам Бременский писал о Ретрском святилище как о центре языческого богослужения. Главное место там занимал золотой идол Радегаста с львиной головой, особо почитаемый ободритами»[71].
То есть лев как династический и генеалогический символ Владимиро-суздальских князей вполне мог восходить к генеалогическому мифу, сохранившемуся в процитированной выше сказке. А сама княжеская династия некогда могла вести отсчёт своей родословной от мифического львоподобного Радегаста, первопредка княжеского рода. Возможно, именно поэтому лев стал родовым знаком потомков Радегаста — Владимиро-Суздальских князей.
Сказочное предание напоминает этрусскую легенду о Ромуле и Реме, основателях города Рима, вскормленных волчицей, только в нашей легенде вместо волчицы — львица.
Капитолийская волчица, ок. 500–480 до н. э. Lupa Capitolina
В упомянутых вариантах этой сказки нашли отражение генеалогические предания древних славянских княжеских родов с южно-балтийского побережья. Они повествуют о происхождении знатных родов от царя Ивана, использовавших в качестве родовой эмблемы символ льва (наследники Радегаста — Владимиро-Суздальская династия) и волка (лютичи-вильцы). На соборе во Владимире в перечне этих символов встречаем и грифона (поморяне). К этому же списку следует отнести эмблему сокола (Рюриковичи), вероятно, геральдический символ младшего брата — сказочного царевича, приплывшего с матерью на Руян в бочке. Именно его род становится старшим в княжеской династии.
Рюриковичи, Владимиро-Суздальские князья, лютичи-вильцы, поморские князья
Все приключения царевичей заканчиваются, когда к ним на остров приезжает царь Иван, отец. Он узнаёт сыновей по своим особым наследственным признакам и остаётся жить с ними на острове:
«— Здравствуй, — говорят, — родимый батюшка! Уж как тут царь обрадовался! И остался он на острову жить со своей семьей. А злых сестер в бочку посадили, горячей смолой засмолили, в море-океан опустили. Так им и надо!»[72].
Или такой вариант:
«Поехал царевич в новое царство; долго ли, коротко ли — увидал град великий; остановился у палат белокаменных. Марфа Прекрасная и девять сыновей вышли навстречу; обнималися-целовалися, много сладких слез пролили, пошли в палаты и сделали пир на весь крещеный мир. Я там был, пиво и вино пил, по усу текло, а в рот не попало»[73].
Своим переездом, описанным в мифе, царь Иван переносит центр своего царства на новое место. Возникает новый славянский мистический и политический центр, новый «пуп земли» — сказочный остров Буян — исторический Руян.
1.6. Казак Мамай
На юге России и на Украине ситуация с гусельной традицией неоднозначная. С одной стороны, мы знаем из былин «киевского цикла», что в Киеве у князя Владимира на пиру постоянно играют гусляры. Его лучшие богатыри также известны как превосходные музыканты-гусельники. Значит, в древности гусельная традиция на территории современной Украины существовала. С другой стороны, не может не бросаться в глаза то, что большинство из известных гусляров, появляющихся в былинном Киеве, — это люди приезжие. Соловей Будимирович прибывает на кораблях из Варяжской (Балтийской) Руси, из города Леденца или из города Волина, с северо-запада. Ставр Годинович родом «Из тоя из земли Ляховицкия»[74], то есть оттуда же — с Балтийского Поморья.
Алёша Попович — сын ростовского попа Ле(в)онтия — тоже не с Украины, а с территории современной Ярославской области. В раннем Средневековье Ростовская земля если не географически, то административно, относится к северным территориям древней Руси и культурно тяготеет к ним. В IX веке Ростов вместе со всеми владениями финно-угорского племени меря был присоединен к государству Рюрика со столицей в Ладоге. То есть, столица Ростовской земли была на севере, в Ладоге.
Богатырь Дунай Иванович, знаменитый гусляр, перешел на службу к князю Владимиру из Литовской Руси, оставив службу у Литовского короля. В богатырскую дружину был принят после поединка с Добрыней Никитичем, закончившегося примирением. Когда Дунай-богатырь погибает, то текущая из раны кровь становится рекой Дунай. Следовательно, предание помещает могилу богатыря там, где начинается река. Исток Дуная, как мы знаем, в горах Шварцвальда (Баден-Вюртемберг, Германия) — это тоже древние земли западных славян, завоёванные впоследствии немцами. Эпос устойчиво подчёркивает, что Дунай и пришел с северо-запада, и умер там. Иначе говоря, богатырь-гусляр Дунай Иванович так же, как и все богатыри-гусляры, приезжий в Киеве, он с северо-запада.
