Григорий Гуковский - Русская литература XVIII векa
Вместе с новым пониманием жизни и искусства, ведущим в дальнейшем к Карамзину и Жуковскому, Муравьев создавал и новый стиль поэзии и прозы, закладывал основы того стиля, который станет общим для всего круга литераторов, объединенных именем и авторитетом Карамзина. В творчестве Муравьева не только как мыслителя, но и как практического художника слова происходила коренная ломка самого принципа стиля, самой сути отношения к слову, к языку, выражающего глубокие основы мироощущения поэта. Муравьев осуществляет первые подступы к созданию особого специфически-поэтического языка, суть которого не в адекватном отражении объективной для поэта истины, а в эмоциональном намеке на внутреннее состояние человека-поэта. Поэтический словарь начинает сужаться, стремясь ориентироваться на особые поэтические слова «сладостного» эмоционального характера, нужные в контексте не для уточнения смысла, а для создания настроения прекрасного самозабвения в искусстве. Замечательно в этом смысле стихотворение Муравьева «Ночь»:
К приятной тишине склонилась мысль моя:
Медлительней текут мгновенья бытия.
Умолкли голоса, и свет, покрытый тьмою,
Зовет живущих всех ко сладкому покою.
Прохлада, что из недр прохладный земли
Восходит вверх, стелясь и видима в дали
Туманов у ручьев и близ кудрявой рощи,
Виется в воздухе за колесницей нощи,
Касается до жил и освежает кровь.
Уединение, молчанье и любовь
Владычеством своим объемлют тихи сени
И помавают им согласны с ними тени.
Воображение, полет свой отложив,
Мечтает тихость сцен, со зноем опочив.
Так солнце, утомясь, пред западом блистает,
Пускает кроткий луч и блеск свой отметает...
Здесь эмоциональная лексика сладостного скопляет целые фаланги слов определенного, заданного настроением типа, и само лексическое определение этих слов образует подлинную лирическую тему стихов более, чем предметное содержание описания.
«Приятная тишина», «мгновенья», «сладкий покой», «прохлада», «стелясь», «туманы», «кудрявая роща», «виется», «освежает», «уединение, молчанье и любовь», «тихи сени», «помавают», «согласны тени», «воображение» (его «полет»), «мечтает», «тихость», «опочив», «утомясь», «блистает», «кроткий луч» – вот лейтмотивное сочетание слов-символов эмоции, которые строят лирическую волну, составляющую основу стихотворения.
Таким образом, Муравьев стремится построить поэзию «чистого» чувства, оторванного от объективной реальности, стремится увести читателя в построенный им мир эстетической, умилительной и изящной мечты.
Нелединский-Мелецкий. Львов. Поэмы-сказки Хераскова. Стихия той же «чистой» эмоциональности звучала в песнях Юрия Александровича Нелединского-Мелецкого (1752–1828); именно эти песни сделали известным в литературе его имя. Его песни необычайно для его времени интимны; в них слышится личный, индивидуальный голос души поэта. При этом Нелединский более широко, чем Сумароков, использует обращение к фольклору. Ряд его песен представляет собой подражание народной лирике, впрочем, довольно условное. Для Нелединского фольклорная манера – это только проявление «безыскусственности», «наивности» поэзии; он ищет спасения в «простодушии» народной поэзии от тяжкого груза государственной и общественной тематики классицизма. Поэтому его песни, несмотря на налет народного стиля, сохраняют основной колорит салонного эстетизма, впоследствии столь характерного и для Карамзина.
Именно эстетизм, любование красивым и изящным якобы в «чистом», отрешенном от быта виде, в сущности, любование узким идеалом салонно-дворянского ритуала, был обратной стороной раннего русского сентиментализма. Этот эстетизм тешил воображение поэта романтикой экзотических тайн Оссиана и фантастикой сказки. И в фольклоре, которым увлекались салонные сентименталисты, им нравилась мечта, «игра воображения», а самая препарация фольклора создавала для них в «идеальном» мире искусства тот мир, то единство всех классов, на осуществление которого в страшном мире реальности уже нельзя было надеяться.
В этом направлении шли и фольклорные поиски Николая Александровича Львова (1751-1803). Это был замечательный человек, одаренный поэт, художник, архитектор, инженер, геолог и в то же время энергичный чиновник. При этом – он дилетант, умеющий создать впечатление непритязательности и легкости своего творчества, светский человек, а не наемник-мастер, не профессионал искусства или техники. Такова же была позиция Львова в литературе. Он был еще с 1770-х годов душой державинского поэтического кружка: он был советником Хемницера, Капниста, Державина. Свои собственные произведения Львов почти никогда не печатал, создавая иллюзию творчества для узкого круга людей или для придворных салонов. Львов создавал изящные стихотворения о нежном чувстве, тонкие, легкие, мечтательные. Он использует фольклор, умело стилизуя и словарь, и самый ритм народной поэзии.
В 1790 г. вышло «Собрание русских песен», собранных Львовым, с музыкой, записанной Прачем с помощью того же Львова. Он не только участвует в построении русского дворянского сентиментализма, но и подходит к проблеме романтической поэзии.
Таким образом, то же течение дворянской общественной мысли, которое заставило Новикова и Хераскова искать спасения от катастроф социальной действительности в масонской мистике, заставило других, а иногда даже тех же самых бывших классиков и либералов, искать спасения в эстетизме, в культивировании изящных эмоций, в воображаемом мире красоты и мечты. Связь масонства, раннего сентиментализма и мечтательного эстетизма выразилась как нельзя более явно в старческой поэзии Хераскова, в частности в его поэмах-сказках: «Пилигримы, или искатели счастья» (1795) и «Бахариана»* (1803).
* Б а х а р ь – значит говорун, народный рассказчик, балагур и сказочник.
Эти поэмы основаны на мотивах настоящих народных сказок, но более на мотивах рыцарских романов и поэм типа Ариостова «Неистового Роланда». Хераскову удалось создать в этих своих поэмах-сказках удивительно легкий, изящный, свободный стихотворный язык, приближающийся к тону разговора, не лишенный шутливости, но нимало не грубый. Легкий стих и легкий стиль «Бахарианы» несомненно отразились даже в поэме «Руслан и Людмила», в которой Пушкин использовал и некоторые сюжетные мотивы огромной поэмы Хераскова («Бахариана» заключает без малого 500 страниц). При всем том и «Пилигримы», и «Бахариана» – это специфически масонские, даже розенкрейцерские произведения. В образах сказок и рыцарской фантастики Херасков символически изображает «странствования» души в поисках истины, ее заблуждения, увлечения и, наконец, разрешение этих поисков, когда душа обретает покой и счастье в розенкрейцерском идеале. В поэмах-сказках Хераскова уживаются вместе мистика и шутка, символика души и фантастика сказки, легкий скепсис и изящество слога с печальными раздумьями о судьбах мира сего.
Наоборот, совершенно серьезный, нимало не шутливый характер имеют тяжеловесные романы в прозе, написанные Херасковым в 1780–1790 гг. Это – нравоучительные, философские и политические трактаты в художественной форме, излагающие в ряде аллегорических образов систему взглядов старого Хераскова. Первый из них, «Золотой прут» (1782 г.; издан анонимно как якобы перевод с арабского языка) – это еще небольшая книжка; в ней под видом восточной легенды символически повествуется о странствиях души в поисках масонской истины, которую она и обретает в конце концов. В 1789 г. вышел обширный роман Хераскова «Кадм и Гармония» (2 тома), являющийся своеобразным повторением типа романа, созданного «Телемаком» Фенелона. Место и время действия в этой книге – античный мир. Херасков заставляет своих героев и читателей обозреть ряд государств и проповедует консервативно-монархический идеал патриархального общества и вместе с тем масонский идеал добродетели и душевного мира. Книга написана приподнято-риторическим языком, стремящимся к величественному благозвучию. В 1794 г. вышел последний роман Хераскова, являющийся как бы продолжением предыдущего, «Полидор сын Кадма и Гармонии» (3 тома). Здесь опять изображаются поиски истины, правды и мира душою, жаждущей просветления и обретение их в идеале масонского самоусовершенствования, реализованном в своеобразной утопии масонского общества. В то же время «Полидор» – это политический роман, в котором Херасков мечет громы и молнии против французской революции, против «нечестия» французской просветительной философии, против попыток ниспровержения основ феодальной государственности. Такой же антиреволюционный смысл имеет вышедщая в 1800 г. поэма Хераскова «Царь, или спасенный Новгород». В ней излагается легенда о восстании в древнем Новгороде, поднятом Вадимом, который у Хераскова назван Ратмиром. Старый поэт осуждает повстанцев, не хочет видеть в них ничего, кроме себялюбивого духа смуты, защищает самодержавие. Поэма недвусмысленно направлена против современных Хераскову событий во Франции. Эпиграфом к поэме Херасков поставил свои собственные два стиха из самой поэмы:
