Игорь Кон - Клубничка на березке: Сексуальная культура в России
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Реформы, про которые ты слышала, вовсе не что-то новое. Они идут здесь постоянно, сколько я себя помню. Их суть сводится к тому, чтобы из всех возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано.
Виктор Пелевин
История российской сексуальной культуры показывает, что, хотя в ней присутствует некие константы, «русский эрос» не является чем-то раз и навсегда данным, он вполне поддается рациональному социологическому и историческому анализу, без апелляции к особым свойствам национального духа, характера или ментальности. Традиционные противоречия русской сексуальной культуры – драматический разрыв «верха» и «низа», «духовности» и «телесности», слова и дела, тяготение, с одной стороны, к анархии, а с другой – к жесткому нормативизму, трудности процессов индивидуализации и формирования эротического дискурса тесно связаны с общими особенностями российской истории.
Сексуальное поведение и ценности россиян не могут быть поняты без учета социальной дифференциации общества и этнокультурных, региональных и иных особенностей населения. Религиозный канон («образа») и литературно-художественный дискурс («образы») – важные, но не единственные компоненты этой многоцветной мозаики. Тем более что они сами и их интерпретации неоднозначны.
Развитие сексуальной культуры в России всегда происходило в борьбе разных общественных сил. Общее направление этого развития то же, что и в Западной Европе, но с существенными различиями по срокам, формам и способам осуществления. Европеизация – не столько серия заимствований, сколько диалог, характер и интенсивность которого обусловлены внутренними потребностями российского общества.
Тесно связанная с урбанизацией и индустриализацией России культурная революция Серебряного века нанесла сильный удар по традиционным формам социального контроля и изменила способы символизации сексуальности и эротики интеллектуальной элиты. Но эти сдвиги были относительно верхушечными, далекими от повседневной жизни и образа мыслей трудящихся, и вызывали острую критику как справа, так и слева.
Октябрь 1917 г. в сексуальной, как и в других сферах об щественной жизни был попыткой насильственного уничтожения всей прежней нормативной культуры, гендерного порядка и системы брачно-семейных отношений. Эта революция выглядела чрезвычайно радикальной, вызывая ликование одних и ужас других. Но ее результаты оказались скорее консервативными: подавив и уничтожив слабые ростки сексуальной, как и всякой иной, свободы, большевики тем самым восстановили и усилили другую сторону традиционной русской жизни – внешний контроль и государственную регламентацию.
Сталинская сексофобия была порождением «культурной революции» или, точнее, контрреволюции начала 1930-х годов, направленной на уничтожение всех и всяческих социально-культурных различий и установление тотального контроля над личностью. Ликвидация сексуально-эротической культуры и низведение элиты до уровня масс повлекли за собой не столько «десексуализацию» общественной и личной жизни, сколько их обеднение и примитивизацию. Если вначале режим мог использовать подавление сексуальности против своих противников (культ Вождя и ненависть к врагам народа), то в дальнейшем загнанная в подполье и низведенная до уровня «полового инстинкта» сексуальность обращается против него самого. Как и предсказывали антиутопии Евгения Замятина и Джорджа Оруэлла, сексуальность – любая! – стала знаком социального протеста и убежищем от тоталитарного господства. Запретная эротика превратилась в мощный антисоветский и антикоммунистический символ, ставя людей перед необходимостью выбора, и что бы они ни думали и ни говорили публично, их тела голосовали против режима.
Превращение советского режима после смерти Сталина из тоталитарного в авторитарный отразилось и на его сексуальной политике. Грубое отрицание, замалчивание и насильственное подавление сексуальности сменились неуклюжими попытками ее приручения, медикализации и педагогизации. Советский сексуальный либерализм добивался не раскрепощения личности, а лишь смягчения государственного контроля над ней. Он апеллировал к тем самым пар тий но-государственным властям, которым этот контроль принадлежал и которые не желали его ослабления, и потому провалился точно так же, как все советские и постсоветские экономические реформы.
Однако совершенно независимо от государственной политики в недрах индивидуального сознания постепенно формировались и легитимировались все более сложные и разнообразные сексуальные сценарии. Сформировавшееся между 1935 и 1960 гг. поколение людей, принужденных к молчанию, сменяется в 1960—1980 гг. поколением персонализации, а его дети, родившиеся после 1965 г., уже начинают открыто выражать свои сексуальные желания. Перестройка и гласность не породили эти сдвиги, а лишь дали им возможность выражения. Но публичная сфера снова отстала от частной. «Сексуальная свобода», подобно политической и экономической, обернулась беспределом и анархией, что способствовало возрождению прежних страхов и фобий. А как только в стране наступила относительная стабилизация, в официальной идеологии возобладали привычные консервативно-охранительные силы.
Хотя российскую «сексуальную контрреволюцию» можно представить совокупным результатом заговора консервативных политических сил, подрывной деятельности американских фундаменталистов, сексологического невежества населения и безответственности властей, она имеет более глубокие причины.
В 1994 г., отвечая на вопрос: «Что будет с нами дальше?» – я выделил «три возможных варианта развития.
1. Если мы сумеем сравнительно быстро внедрить в школьные программы элементарное сексуальное просвещение, используем для этой цели также средства массовой информации, не будем мешать развитию высокой эротики и локализуем наиболее одиозную порнографию (в первую очередь детскую и пропагандирующую насилие), развитие пойдет по европейскому варианту. Хотя ни государство, ни семья, ни церковь не смогут контролировать сексуальное поведение индивидов, общество сможет резко уменьшить связанные с ним нежелательные опасности, особенно подростковые беременности, искусственные аборты, изнасилования, венерические заболевания.
2. Если все будет продолжаться, как сейчас, когда место сексуального просвещения и культуры все прочнее занимают сексиндустрия и порнография, развитие пойдет по сильно ухудшенному американскому варианту: рост сексуального отчуждения и насилия, нежелательных беременностей, абортов и т. п.
3. В случае политической победы консервативных, красно-коричневых сил, одной из первых жертв возрожденной большевистской (пусть даже под религиозным флагом) сексофобии станет именно эротическая культура. На практическом поведении людей, особенно молодежи, это не отразится, городская среда по самой сути своей предполагает плюрализм, сексофобия ей несозвучна. Однако сексологические издержки при этом углубятся политическим конфликтом поколений, травлей сексуальных меньшинств, усилением сексизма и мужского шовинизма» (Кон, 1997е. С. 134).
Если снять упоминание о провалившихся в 1991 и 1993 гг. «красно-коричневых», история пошла по третьему пути. Что это значит для сексуальной культуры?
1. Отказавшись, вопреки мировому опыту и настоятельным советам всех международных профессиональных организаций, от внедрения в стране сексуального образования, Россия бесповоротно проиграла войну с эпидемией ВИЧ. Можно ли считать это ошибкой, или российское государство сознательно принесло безопасность и здоровье населения, прежде всего молодежи, в жертву своим идеологическим пристрастиям? Уровень распространения и темпы роста ВИЧ в России значительно выше, чем во всех развитых странах. Даже если человеческие и финансовые издержки эпидемии окажутся не столь катастрофическими, как предсказывают серьезные вашингтонские аналитики, урон огромен и будет расти. Когда в ближайшие годы госбюджет не сможет обеспечить необходимую материальную помощь больным СПИДом (уже сейчас в некоторых регионах затраты на них сокращены вдвое), вместо дорогих импортных лекарств государство закупит чудодейственный отечественный фуфломицин, а на вырученные деньги очередные чиновники приобретут очередные дворцы за рубежом.
Учитывая плачевное состояние российской фармацевтической промышленности и тот факт, что власть и собственность в России не разделены, боюсь, что переориентация на отечественного товаропроизводителя приведет к очередному Петрикгейту [9] .
