Искусство аутсайдеров и авангард - Анна Ароновна Суворова
Опыт психической болезни или пребывания в пограничном состоянии в период конца XIX века, прежде всего благодаря мировоззренческим трансформациям, перестает быть стигмой и, напротив, получает положительные характеристики в кругах богемы, а именно — оказывается некоторым источником новой образности. Один из самых известных в истории искусства подобных случаев связан с Эдвардом Мунком.
Эдвард Мунк наряду с Винсентом Ван Гогом — каноническая, знаковая фигура для экспрессионистов; его пластический язык, темы и сюжеты произведений содержат элемент важной им инаковости. Трагизм и инфернальность, характерные для творчества Эдварда Мунка, обнаруживаются в истории его жизни. Начало ее было омрачено смертью матери, а спустя несколько лет — сестры, к которой он был очень привязан. Мунк и его братья и сестры воспитывались преимущественно тетей, хотя и отношения с отцом — Кристианом — сохранялись; тот часто читал с детьми истории и сказки Эдгара Аллана По. Тем не менее доброе отношение отца к детям было омрачено его зловещим притворным благочестием. Мунк писал:
Мой отец был импульсивно нервным и навязчиво религиозным — до психоневроза. От него я унаследовал семена безумия. Ангелы страха, скорби и смерти стояли рядом со мной с того дня, как я родился[90].
Вдохновляющие Мунка мрачные образы-видения были связаны с этим постоянным близким ощущением смерти и речами отца, из‐за которых Эдвард мучился ночами, преследуемый видениями ада[91]. Это коснулось и остальных детей. Одной из младших сестер Мунка был поставлен диагноз психического заболевания в раннем возрасте. Странность семьи заметна в том, что из пяти братьев и сестер только Андреас женился, но умер через несколько месяцев после свадьбы. Мунк позже напишет:
Я унаследовал два самых страшных врага человечества — чахотку и безумие[92].
Живя в Кристиании (современном Осло) и уже начав заниматься искусством, Мунк сближается с Хансом Йегером, писателем-анархистом, нигилистом, который жил по принципу «страсть к разрушению — тоже творческая страсть» и выступал за самоубийство как окончательный путь к свободе[93]. Как пишет сам Мунк,
Мои идеи развивались под влиянием богемы или скорее Ханса Йегера. Многие ошибочно утверждают, что мои идеи сформировались под влиянием Стриндберга и немцев… но это неправильно. К тому времени они уже были сформированы[94].
Парижский период Мунка, начавшийся в 1889 году, был отмечен суицидальными настроениями. В декабре умирает отец; Эдвард Мунк на время приезжает домой и обнаруживает большой семейный долг, с которым ему не могут помочь родственники[95]. Смерть отца стимулирует депрессию и мысли о суициде:
Я живу с мертвыми — моя мать, моя сестра, мой дедушка, мой отец… Убей себя, а потом все кончено. Зачем жить?[96]
Идея безумия в отдельных кругах творческого сообщества оказывается наделенной магией истинного творчества. В этом одной из самых влиятельных персон, как уже говорилось, был шведский драматург и интеллектуальный лидер Август Стриндберг, портрет которого Мунк пишет в 1892 году. Буквально в следующем году Стриндберг после серии психиатрических эпизодов оказывается в клинике для душевнобольных.
Насыщенная личная и творческая жизнь Мунка в период второй половины 1890‐х — 1900‐х годов приводит его к психическому истощению. Осенью 1908 года состояние страха и отчаяния, усугубленного пьянством и неконтролируемыми вспышками насилия (в биографической литературе они описаны и как стычки с собратьями по цеху, и как инциденты насилия по отношению к его подруге — Тулле Ларсен), становится острым. Сам Мунк пишет в то время: «Мое состояние сводилось к безумию»[97]. В связи с галлюцинациями и чувством преследования он поступает в клинику датского психиатра Даниэля Джекобсона во Фредериксберге и остается там до 1909 года. Лечение, которое Мунк получал в течение следующих восьми месяцев, включало диету и электротерапию (гальванизацию в физиотерапии — не путать с электрошоковой терапией[98]) — такое лечение было тогда модным и считалось действенным для облегчения нервных состояний. В течение этого времени Мунк продолжал заниматься творчеством: в частности, им написаны несколько портретов доктора Джекобсона.
И другой экспрессионист — один из важных участников этого движения — Альфред Кубин (1877–1959) черпает образы своих ужасающих миров, отражающих изнанку сознания, в различных прецедентах психиатрического опыта. Они начались достаточно рано с попытки суицида на могиле его матери в 1896 году; далее, в 1903‐м, в жизни художника случилось психическое расстройство.
Детские годы Альфреда Кубина полны пугающих странностей и столкновений с безумием. В возрасте десяти лет у него умирает мать, но, как он пишет в воспоминаниях, тягостные впечатления детства были связаны даже не с этим, а с тем, что его отец, человек обычно бесстрастный и мужественный, впал в форменное безумие. Подняв с постели длинное истощенное тело своей жены, рыдая, он бегал по комнатам и взывал о помощи[99]. Годами позже, описывая психическое расстройство, случившееся, когда он служил в австрийской армии, Альфред Кубин замечает, что бред, до сих пор дремавший в нем, взял верх, а предрасположенность к подобным ментальным расстройствам была унаследована от матери:
Представление о том, что я был бурбонским принцем, живущим на острове Борнео, наложилось на фактические обстоятельства моей жизни[100].
Кубин был отправлен в гарнизонный госпиталь, где находился три месяца.
Как отмечает Джон Макгрегор, первоначальный творческий всплеск Альфреда Кубина был вызван психическим расстройством художника, подавлявшим его с ранних лет[101]. Художник пытается противостоять потоку галлюцинаторных образов, извергающихся из бессознательного изображений, подчинить их сознанию письмом и рисунком. К 1922 году период психической нестабильности завершается и наступает «время спокойствия», о котором Кубин позже напишет:
Этот период моей жизни был для меня дороже, чем мрачные и бурные времена моей юности и дикие годы моей ранней жизни[102].
Но интерес к сфере психического в целом и психиатрического опыта в частности у Кубина сохранился, что привело его позже к посещению коллекции Ханса Принцхорна.
В своей книге «Искусство душевнобольных» Ханс Принцхорн упоминает, что некоторые художники и интеллектуалы — Райнер Мария Рильке, Карл Ясперс и другие — посещали клиническую коллекцию в Гейдельберге. В их числе был и Альфред Кубин, который приехал в Гейдельберг в сентябре 1920 года, а позже, в 1922 году, опубликовал эссе о своих впечатлениях. Также он передал пять работ в гейдельбергскую коллекцию, одну — свою собственную, а три — пациента Баварской лечебницы,
