Альвдис Рутиэн - Bce тайны мира Дж. P. Р. Толкина. Симфония Илуватара
Чтобы завершить абрис символики карты Белерианда, скажем несколько слов о других сторонах света. Центр – это эльфийское королевство Дориат, образ которого сравнительно близок Лориэну во «Властелине Колец» (именно оттуда родом Келеборн, супруг Галадриэли). Центр должен выражать идею порядка и стабильности (подробнее см. далее), но к Дориату это применимо лишь отчасти, эльфийское королевство оказывается дважды разгромленным и в конце концов покинутым. Враги – гномы в первый раз и эльфы во второй – приходят с востока.
Королевства эльфийского народа нолдор, судьба которого и составляет содержание книги, также достаточно четко делятся на западные и восточные по мере неприятия ими Владык Заокраинного Запада. B этом аспекте особенно красив эпизод гибели западного эльфийского города Нарготронд, все беды которого начинаются после того, как туда приезжают Келегорм и Куруфин, эльфийские князья с востока, выбитые Врагом из их владений.
Так что хотя на карте «Сильмариллиона» территории Врага – только Север, тема беды с востока выражена вполне заметно.
«Темное Пламя Удуна»
Как мы убедились, изо всех сторон света в мире Средиземья наиболее слабо выделен юг. Так что нас не должно удивлять, что скандинавские мотивы, связанные с Муспеллем, окажутся полностью лишенными привязки к направлению. B остальном же цитатность по отношению к «Эдде» достаточно велика.
Об огненных великанах Муспелля известно немногое. Во-первых, это Сурт, чье имя означает «Черный», он вооружен пылающим мечом, и именно он сожжет весь мир во время Гибели Богов. Во-вторых, упомянуты некие «сыны Муспелля», которые тогда же поскачут по радужному мосту Биврест, соединяющему Асгард с Мидгардом, и разрушат его.
Bce это легко узнается в образе балрога. Он вооружен огненным мечом, его самого охватывает багровое пламя.
Имя «Сурт» Толкин не использует (слово «балрог» означает «могучий демон»), но в образ чудовища тема черноты включена: «За его спиной словно распахнулись два крыла тьмы». K сожалению, в фильме Джексона это было искажено, балрог превращен в стандартного голливудского монстра с крыльями летучей мыши. B то время как у Толкина крылья балрога – скорее метафора: «Тьма в его крылах загустела и протянулась от стены до стены»[43].
Наконец, бой с ним происходит на мосту, и, хотя мост рушит Гэндальф, но раскалывается мост именно под ногами балрога. Это очевидная цитата из «Младшей Эдды», обрушение моста Биврест.
Любопытно обходится Толкин и с масштабным образом вселенского пожара, который несет Сурт. Несмотря на то, что бой с балрогом – это лишь локальная схватка со сравнительно небольшим числом участников, исключительную значимость ей придают слова Гэндальфа о Тайном Пламени, Огне Анора и Темном Пламени Удуна. Мы не будем пытаться здесь толковать эти термины, но само их введение в текст романа как категорий космического порядка придает этому поединку несравнимо больший масштаб.
И наконец, согласно «Эдде», после гибели мира в огне Гибели Богов, мир возродится и это будет царство доброты. Этот мотив, пусть и не столь глобально, также представлен в романе: гибель Гэндальфа в бою балрогом и последующее возрождение как Гэндальфа Белого.
Если во «Властелине Колец» балрог – один, он – уцелевшее до поры порождение древнего мира, то в «Сильмариллионе» балроги представляют собой групповой персонаж, также вводится тема борьбы двух огней (балроги поражают Феанора, чье имя означает «Пламенный Дух»), возвращается Толкин и к гибели мира в огне – во время Войны Гнева, уничтожившей Белерианд.
Ho все это не заслуживало бы тщательного разбора, если бы не одна деталь. Bo «Властелине» оружие балрога описано так: «В правой руке пришелец сжимал меч, похожий на язык пламени, в левой – бич со многими хвостами». Меч балрога раскалывается от удара о меч Гэндальфа, а бич здесь – необходимый элемент сюжета, поскольку именно бичом рухнувший в бездну балрог захлестывает ноги Гэндальфа, увлекая его за собой.
B «Сильмариллионе» оружие балрогов принципиально меняется: «…сердца их были из пламени, но обличье – тьма, и ужас несли они с собою: у них были огненные бичи. Позже в Средиземье их звали балрогами». Как видим, Толкин отказывается от избыточного оружия демона из «Властелина», и при этом усиливает тему огня, заменяя меч на бич, то есть визуальное воплощение протуберанцев пламени. (Обратим внимание, что во «Властелине» бич – еще не огненный).
Ho есть и еще одно объяснение того, почему писатель предпочел избегнуть образа огненного меча.
Возможно, это стремление было обусловлено тем, что огненный меч – одно из христианских представлений: атрибут архангела Михаила и ангела в Эдеме, препятствовавшего изгнанным Адаму и Еве вернуться в рай. Ангельский атрибут у порождения Врага – конечно, это недопустимо для христианина. При этом Толкин еще во «Властелине» использовал образ огненного меча и в благом аспекте: в сцене боя с балрогом меч Гэндальфа «холодный и белый, сиял в правой руке мага». Едва ли это просто художественный прием – именно на фоне библейских коннотаций.
B этом контексте представляется неслучайным в «Сильмариллионе» в уже упомянутом поединке Финголфина и Моргота такое описание меча эльфийского короля: «выхватил свой меч, льдисто сверкавший Рингиль». Подчеркнем, что в отличие от «Властелина», «Сильмариллион» крайне скуп на описания и меча, сияющего в буквальном смысле, там больше нет. Еще одна метафора огненных мечей относится к сыну Финголфина – Фингону, ставшему верховным королем после гибели отца. Речь идет о битве Бессчетных Слез, где натиск воинства Фингона был так велик, что им едва не удалось разгромить войска Моргота: «Сверканье обнаженных мечей нолдор подобно было пламени, объявшему тростник». Здесь это именно метафора, в отличие от меча Финголфина и меча Гэндальфа (кстати, его меч ранее принадлежал второму сыну Финголфина, Тургону, владыке Гондолина, о чем сообщается еще в «Хоббите»).
Итак, абрис пространственной символики «Властелина Колец» и «Сильмариллиона» показывает нам, что Толкин не просто использует отдельные элементы мифов и сказаний (как было в «Хоббите»), но заимствует самую суть, самую основу семиотической структуры. Причем он берет у скандинавов только те аспекты космологии, которые связаны с образом Врага.
Это неслучайно, в чем убедимся при дальнейшем анализе.
Северное мужество
Для мировоззрения славянина (и в частности, русского читателя) очевиден тот факт, что бой веется ради победы. Поэтому нам очень трудно понять психологию германских народов, где победа – не главная цель битвы, а иногда и не цель вовсе.
Выдающийся отечественный ученый А.Я. Гуревич писал: «Смерть фигурирует в героической поэзии германцев не как некое меланхолическое memento mori, напоминание о бренности мира, о преходящем характере всего земного. Смерть – момент, когда герой переходит в мир славы, ибо только со смертью он достигает завершенности и только слава останется после него. Ho в этом “только” – все: слава – главная ценность в героической этике»[44]. Анализируя далее «Гренландскую песнь об Атли» из «Старшей Эдды», он показывает, как скандинавский герой сознательно едет на верную гибель именно потому, что его кончина будет неслыханной, ужасной – и слава о нем будет жить в веках; более того, брат требует мучительной казни для брата, давая тому возможность проявить максимальную силу духа и обрести немеркнущую славу. Как подчеркивал Гуревич, герой, устремляясь на смерть, вопреки предостережениям и здравому смыслу, поступает «как должно владыке», проявляя достойное конунга презрение к смерти.
Слава как высшая категория героики германских народов была хорошо известна деятелям культуры первой половины XX века. Так, в отечественном фильме «Минин и Пожарский» выведен отряд скандинавских наемников, переходящий с одной стороны на другую. Когда они снова собираются служить полякам, то шляхтич (хоть и враг, но славянин!) укоряет их: «Вы много сражались и вместе с нами, и против нас», на что предводитель скандинавов гордо отвечает: «Мы много сражались и вместе с вами, и против вас. И каждый раз – со славою». Этот пример отлично показывает не только суть менталитета германских народов, но и отношение к нему.
Заметим, что такое мировоззрение – языческое по своемупроисхождению, посколькудля викингов смерть – это путь в Вальхаллу, чертог мертвых, где Один собирает героев для Рагнарек, Битвы гибели мира. Мировоззрение континентальных германцев известно менее детально, однако и там верховный бог Вотан собирает сонм убитых в Дикую Охоту, которую и возглавляет. Поэтомудля древнего германца героическая гибель – не только возможность обрести бессмертие в славе, но и вход в своеобразный рай для воинов. Подчеркнем, что исключительной особенностью скандинавской культуры является посмертное разделение на воинов, павших в бою (они идут наверх к Одину, в Вальхаллу), и всех остальных (они идут вниз, в Хель); ни у одного из языческих народов ничего подобного нам не известно. После христианизации эти представления, разумеется, были отвергнуты как религиозная концепция, но остались на уровне архетипа германской культуры.
