Александр Зиновьев - Живи
В шесть часов звонок оповестил сотрудников комбината о том, что трудовой день окончился и они могут ринуться в свою столь же трудовую личную жизнь. Я прячу свои бумаги в ящики и шкафы, запираю их, закрываю форточку, игнорируя то, что между стеклами оказалась в заточении другая муха, и покидаю вместе со всеми комбинат.
— А почему ты решил, что это — другая муха? — спрашиваю я себя, спускаясь по лестнице.
— А потому, — отвечаю я на свой вопрос, — что та муха, наученная горьким опытом, вряд ли отважилась бы вторично пуститься в столь опасное приключение.
— А много ли уроков мы, люди, извлекаем из своего печального опыта, — не сдаюсь я. — Так чего же ты хочешь от простой мухи?!
Я шагаю к проходной, где меня обыскивают охранники, дабы я не вынес из нашего секретного учреждения какую-нибудь государственную тайну в виде супинаторов, костылей или протезов. Это выглядит довольно комично, так как метрах в ста от проходной сломан забор. Большинство сотрудников пользуются брешью в заборе, минуя проходную. И уносят с собой все, что плохо лежит и хоть как-то может пригодиться в хозяйстве. Шайка жуликов, переделывающих инвалидные коляски на тачки, существует полулегально. Я такие тачки видел у многих наших сотрудников на дачах и садово — огородных участках.
По пути к автобусной остановке меня догнал заведующий группой инвалидных колясок. Попросил занять пятерку до получки. Я сказал, что сам собираюсь занимать. Он удивился: я же непьющий, алиментов не плачу, у меня же денег — куры не клюют. Я сказал, что на мою зарплату теперь и курицу не прокормишь. Он буркнул, что странно слышать такие политически незрелые мысли от старого члена партии. У заведующего — язва желудка. Он очень страдает. Но не оттого, что у него язва, а оттого, что из-за язвы он не может пьянствовать так, как пьянствовал раньше. Я заметил, что люди вообще больше страдают не столько от своих пороков, сколько оттого, что им мешают предаваться им. Порок есть падение, добродетель — карабканье вверх. Падать легче. И какое-то время приятнее. Падение некоторое время ощущается как полет. Алкоголик, о котором я уже упоминал выше, утверждает, что несколько минут божественного состояния во время перехода из трезвости в пьяность стоят десяти лет унылой трезвости.
Наш район
Я живу в новом жилом районе, который расположен в десяти километрах от комбината. Чем, спрашивается, думало областное руководство, приняв решение построить жилой район для рабочих и служащих в десяти километрах от места их работы?
Район назван был Новыми Липками в подражание Московским Новым Черемушкам. Строился район как образцово — показательный, то есть с расчетом на граждан с высоким уровнем коммунистической сознательности: в нем не построили никаких питейных заведений, хотя построили вытрезвитель. Местные пьяницы в связи с этой несуразностью засыпали жалобами все областные и столичные учреждения. Возглавлял эту кампанию трезвенник, инженер с военного завода, прозванный за это Правдоборцем. Он стал самой популярной фигурой в городе. Даже центральный нападающий хоккейной команды не мог сравниться с ним по популярности. Его влияние тогда было сопоставимо с влиянием Римского Папы, когда тот посетил Польшу. Заяви тогда Правдоборец, что он отменяет советскую власть в области и передает власть пьяницам, народ пошел бы за ним. Но он почему-то не рискнул, как и папа римский не рискнул отменить социализм в Польше.
После открытия в Новых Липках питейных заведений тут началось такое безудержное пьянство, какого еще не знала история Партграда. Правдоборец на сей раз начал кампанию против пьянства. Но сограждане на сей раз игнорировали его призывы, и он вскоре был начисто забыт — поучительный пример тому, что слава преходяща. Рабочий класс и служащие района, ведомые беспартийными инвалидами, ударились в такое буйство, что в конце дня стало опасно в одиночку появляться на улице. В середине дня тоже. Парами тоже. Драки, грабежи, изнасилования и мелкое хулиганство стали неотъемлемыми атрибутами будней жизни Новых Липок. Праздников тоже, поскольку по праздникам пьянство удваивается на законных основаниях.
Первое, что вы видите при въезде в Новые Липки, это бронзовый бюст бывшему секретарю ЦК КПСС Портянкину на гранитном пьедестале. На бронзовом лбу Портянкина мелом написано знаменитое русское ругательство из трех букв.
Политический вандализм
Неприличные надписи на портретах вождей и плакатах, пририсовывание вождям усов и выкалывание глаз на портретах, осквернение памятников классиков марксизма — ленинизма и бюстов руководителей партии и правительства есть самое заурядное явление будней советской жизни. Это фактически стало таким же привычным делом для советских граждан, как посещение собраний и участие в демонстрациях. Кстати сказать, иногда это делается одновременно. Секретарь горкома партии по идеологии жаловался однажды, что после демонстраций больше половины портретов — транспарантов приходит в негодность из-за хулиганских выходок «безответственных лиц». Однажды я своими глазами видел пожилого отца семейства, награжденного орденами и медалями за трудовые заслуги, который, думая, что его никто не видит, написал на портрете Брежнева неприличное слово. Но в Партграде «политический вандализм» (это — газетное выражение) принял особенно грубые формы в связи с бюстом бывшего секретаря ЦК КПСС Митрофана Лукича Портянкина, установленным в Новых Липках. Бюст «воздвигли» (как писали газеты) после того, как Митрофану Лукичу в связи с тридцатилетием победы над Германией присвоили звание Героя Советского Союза «за выдающиеся заслуги» в организации партизанского движения в стране в период Великой Отечественной войны против Германии. Таким образом, к «Золотой Звезде» Героя Социалистического Труда, которую он получил как первый секретарь обкома партии, у Митрофана Лукича прибавилась «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, и он получил право на бронзовый бюст на родине. В чем заключались «выдающиеся заслуги» Митрофана Лукича в войне, никто не знал. Впрочем, никто не знал и о заслугах самого Брежнева, который стал обладателем самого большого числа наград в истории человечества. Во время войны Митрофан Лукич был начальником гарнизонной бани и вошебойки в Партграде. Одновременно он числился командиром партизанских отрядов области, которые предполагалось создать на случай, если бы немцы оккупировали область. Но немцы до Партграда не дошли. Тем не менее Митрофан Лукич закончил войну в чине полковника и с десятком орденов и медалей. При Хрущеве он сделал карьеру на партийной работе. При Брежневе стал первым секретарем Партградского обкома партии и затем секретарем ЦК КПСС.
Сразу же после торжественного открытия бронзового бюста Митрофану Лукичу на гранитном пьедестале появилось знаменитое ругательное слово из трех букв. Слово стерли, но оно появилось вновь. Так продолжалось две недели кряду. Начальник управления КГБ Горбань приказал учредить круглосуточное дежурство агентов КГБ около монумента. Но слово тем не менее появилось вновь. Когда Горбаню доложили об этом, он был настолько потрясен, что автоматически написал это слово вместо своей подписи под важным документом. После этого неприличное слово на монументе Митрофана Лукича перестали стирать. К нему привыкли и не обращали на него внимания. Но вот однажды пенсионеры, просиживавшие штаны на бульваре, где был установлен бюст, учуяли нехороший запах, исходивший от бюста. Приглядевшись внимательнее к подножию монумента, где по идее должны были бы находиться цветы от трудящихся, обожающих своих вождей, пенсионеры заметили большие кучи свежих человеческих экскрементов. Пенсионеры сообщили о своем открытии в Управление КГБ, решив, что тут «пахнет политикой». Пенсионеры в своем коллективном письме в КГБ писали, что «начав с обсирания монументов и портретов вождей, безответственные личности докатятся до того, что начнут в них стрелять и кидать бомбы». В Управлении КГБ состоялось чрезвычайное совещание по поводу «осквернения святынь».
— Надо портреты и лозунги вешать так, чтобы хулиганы не могли достать до них, — сказал в заключение товарищ Горбань. — А памятники надо сооружать так, чтобы обсирание их было сопряжено с непреодолимыми трудностями.
Клумбу вокруг бюста Митрофана Лукича засадили колючими кустарниками. И вражеские вылазки на данном участке строительства коммунизма сократились до терпимого уровня. Но не прекратились совсем. Прошло несколько недель, и монумент вновь стал предметом надругательств. Колючие кустарники выдрали с корнями.
Теоретик предложил внести в стихийное движение по осквернению монументов советским руководителям профессионально разработанную теоретическую программу борьбы, подобно тому как это было сделано со внесением социалистических идей в стихийное рабочее движение. Мне он предложил возглавить движение, делая упор на то, что мне колючие кустарники не страшны — мои протезы не чувствуют уколов колючек. Я поблагодарил за столь высокую честь, но от роли вождя такой вонючей оппозиции отказался. Теоретик сказал, что я упускаю неповторимую возможность прогреметь на весь мир и войти в число выдающихся поборников прав человека.
