Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет
«Андрей Николаевич (Соковнин. — Е.Л.) был членом Московского Человеколюбивого Общества и впоследствии был избран в вице-президенты этого общества. Имел на шее Владимира и в петлице Анну, держал себя с достоинством, как подобает истинному президенту. С чиновниками обращался гордо, говорил им: "ты, братец, сударь" — и все это так величественно»{42}.
«Никитин сохранил привычку русского восемнадцатого века говорить ты всем своим подчиненным без исключения и никогда не позволял им садиться перед собой (исключая, разумеется, времени обедов и ужинов)…
Василий Андреевич выносил все причуды Никитина; в семь часов утра являлся к нему в кабинет в мундире и, стоя на ногах часа по два и по три, выслушивал постоянно слова: "Ты, братец"»{43}.
Как пишет А. Дюма в «Путевых впечатлениях», слово «голубчик» — «распространенное русское обращение, которое обычно употребляется высшим лицом по отношению к нижестоящему»{44}. «Это действительно особенно ласковое слово любят очень многие русские люди…»{45}.
Подчиненные обращались к своим начальникам в соответствии с установленными формами обращения к особам разных чинов. Введенная в конце царствования Петра I «табель о рангах» устанавливала 14 ступеней, или классов чинов как в военной, так и в гражданской службе. К лицам I и II классов обращались «ваше превосходительство», к особам III и IV классов — «превосходительство». «Вашим высокородием» именовались представители V класса. Обращение «ваше высокоблагородие» относилось к особам VI — VIII классов. К лицам IX — XIV классов обращались «ваше благородие». Правда, последнее обращение было применимо в быту к любому дворянину независимо от его чина. Известен рассказ современника о том, как Ф. М. Достоевский, будучи ординарцем, представлялся великому князю Михаилу Павловичу: «…он оробел и вместо следующей фразы: "К вашему императорскому высочеству" громко сказал: "К вашему превосходительству". Этого было довольно, чтобы за это досталось и начальству, и самому ординарцу»{46}. В. С. Межевич, редактор «Ведомостей Санкт-Петербургского градоначальника и столичной городской полиции», был посажен под арест на две недели за то, что он «в официальном известии напечатал вместо "его высочество великий князь Михаил Павлович" просто "князь Михаил Павлович"»{47}.
На аудиенции не положено было «заговаривать первому» с начальником, «но терпеливо ждать предложенного вопроса и тогда лишь ответить». К вышестоящему следовало обращаться «в третьем лице, всегда добавляя должный титул».
С особой точностью должен был соблюдаться этикет в письмах к старшему по чину. «В письмах к равным себе число ставится вверху листа, к старшим же внизу. Замечание сие гораздо важнее, нежели думают: не одному отказано от места, которое бы его обогатило, за то только, что он ошибся в такой безделице.
Белое место между словом "Милостивый Государь" и первою строкою письма должно быть соразмерно достоинству того человека, к которому пишешь»{48}.
«Когда старший пишет к младшему, то обыкновенно при означении звания, чина и фамилии он подписывает собственноручно только свою фамилию; когда младший пишет к старшему, то сам подписывает звание, чин и фамилию»{49}.
«Должно предуведомить читателей, что прибавочное местоимение: мой, моему, приставляемое к Милостивому Государю, есть всегда знак, что вы получаете письмо от высшего себя, от барина, вас превосходящего, хотя бы и не превосходительного»{50}.
Заслуживает внимания рассуждение П. А. Вяземского: «В обществе нужна некоторая подчиненность чему-нибудь и кому-нибудь. Многие толкуют о равенстве, которого нет ни в природе, ни в человеческой натуре. Ничего нет скучней томительней плоских равнин: глаз непременно требует, чтобы что-нибудь, пригорок, дерево, отделялось от видимого однообразия и несколько возвышалось над ним. Равенство перед законом дело другое. Но равенство на общественных ступенях — нелепость»{51}.
А слова князя Ф. Н. Голицына о пользе чинопочитания и о вреде корысти звучат как никогда актуально: «Некоторая строгость с русскими подчиненными от начальствующего весьма нужна: кто заслуживает штраф или наказание, без упущения да наказан будет. Сие непременно нужно к сохранению порядка. Строгость же вознаграждается одобрением к повышениям, знаками за усердие и т. п. Но отчего же столь трудно и мудрено все сие целое, составляющее все части государственного правления, содержать в некотором постоянном порядке? От начальствующих вельмож. У них изглаживается в сердцах истинная любовь к Отечеству, возрождается же на место оной корысть и собственные выгоды. Нравы портятся, и хотя бы за ними было особое наблюдение невозможно, кажется, им в продолжительности одинаковыми быть»{52}.
Что молодой человек должен наблюдать, касательно особ высшаго состояния{53}[14]
«Естьли должно быть у человека почтеннаго в его доме, или где он находиться будет, то осведомясь в передних комнатах, где он присутствует, итти туда тихо, и, войдя в комнату, сделать ему учтивый поклон; не спрашивать его: "все ли вы в добром здоровье", но свидетельствовать свое глубочайшее почтение. Естьли же он занимается чтением, письмом, или каким упражнением, так что не приметит вошедшаго, то должно ожидать, пока он кончит то, или пока он сам приметит вошедшаго и обратится к нему для разговора.
Когда он пригласит сесть, то должно тому повиноваться; но избирая последнее место, которое всегда у дверей почитается, в кои мы вошли. Но естьли той особе угодно будет указать нам другое место; то, по некоторой учтивой отговорке, сему повиноваться должно, и не утруждать ее, чтоб она о том раза три напоминала.
Когда же, входя в комнату, увидим, что в ней много других особ, и когда они сделают честь, при входе нашем встанут с своих мест; то, по приглашении нас сесть, стараться, чтоб не занять чье чужое место.
Естьли знатная особа просит нас оставить учтивости и в ея присутствии более смелости взять; то мы, поблагодаря за то учтивым поклоном, не должны дерзнуть исполнить того в самом деле; ибо с знатными вольное с лишком обращение легко их оскорбить может.
Надобно в поступках своих благородную иметь непринужденность; но чрезмерно свободное обхождение с знатными покажет нашу наглость, или глупое тщеславие, показать другим, что мы обходимся с знатными, как с ровными себе.
Разговор начать всегда особе почтенной предоставить должно, и когда она говорит, то должно внимательно ее слушать; чтоб того, что она уже сказала, себе повторить ее не заставить; но не должно ея словам и удивляться, розиня рот, как говорится. Глупее еще делают те, кои видя знатную особу смеющуюся, сами — часто не зная чему — во все горло хохочут.
Особа естьли говоря медлит что произнести, не надобно ей подсказывать, разве она нас о том попросит. Естьли особа всех вообще о чем спрашивает, не пристойно соваться первому отвечать.
Разговор особы знаменитой прерывать и приплетать свои к тому речи есть дерзость; но когда спросят нашего о чем нибудь мнения, то кратко и ясно должны мы оное сказать, не давая однакож в речах своих знать, что мы умнее той особы, или лучше ее о том знаем; ибо не приятно самолюбию человеческому, когда люди, будучи ниже нас, хотят казаться умнее нас. Когда же непременно должно сказать нечто такое, о чем мы имеем большее сведение, нежели та особа; то стараться так то ей пересказать, чтоб не показалось, что мы хотим ту особу учить.
Когда должно будет сказать некоторое похвальное приветствие знатной особе, то очень осторожно то делать надобно, чтоб не показалось оно лестью, но казалось бы совершенно от сердца происходящим; при похвалах знатной особе не должно и себя унижать, дабы не явить в себе подлаго духа.
Знатные особы привыкши уже быть во всем похваляемы, не терпят себе противоречия; а по тому, естьли иногда что нужно отрицать знатной особе, то весьма искусно в том поступать надобно, чтобы их не раздражить. "Нет, это не правда", сказать таким образом было бы грубо; надобно умягчить отрицание свое так, чтоб оно даже и не казалось отрицанием; но будьто мы из их же слов о том так заключаем.
Грубо будет так же, естьли мы особу какую о чем либо прямо спрашиваем; но надобно искусным образом в словах сделать оборот, чтоб то не казалось прямым вопросом, а нам бы сказали, о чем мы знать хотим.
Весьма непристойно, разговаривая с знатною особою, сравнивать что нибудь с нею, говоря, что он с вас будет ростом, у него такия же ноги, как у вас и проч.
