Людмила Сараскина - Бесы: Роман-предупреждение
уносила с собой несбывшиеся надежды, навевая грусть и отчая ние». Не на радость сошлись в эти скорбные «последние» минуты Маша и Успенский — их словно бы толкнуло друг к другу горькое чувство беспомощности: «Беда все равно придет, Маша». Люди вдруг увидели — отчетливо и беспо щадно ясно, — что под угрозой оказалось самое священное: «Погоди, еще не то будет… не токмо что амбары, души нам повывернут… Пусть все возьмут — дом, корову, лошадь… Пусть землю обрежут по самое крыльцо… Проживу-у! Лишь бы руки-ноги не отказали, да ходить по воле, самому ходить, по своей охоте, по желанию… Хоть на работу или эдак вот по лугам шататься, уток пугать. Лишь бы не обратали тебя да по команде, по-щучьему велению да по-дурацкому хотению не кидали бы из огня да в полымя. А все остальное можно вы нести…» Но те, кто посягал, посягали не на амбары. Наступление шло на человека, его духовные ценности — честь и совесть любовь к миру, земле, соседу, брату. «Текущий момент» потре бовал сломить человека, «обратать его по команде», пре вратить в двуногого суслика, в покорную рабочую лошадь, в экспериментальный материал для политических спеку ляций. Так нежданно-негаданно сбылось пророчество Петра Верховенского. 14 октября, Покров день, является хронологическим, смыс ловым и художественным стержнем романа Можаева, цент ральной точкой в системе координат хроники 1929 года. Отны не время стало повиноваться иным законам. В смуте и расте рянности оно теряло голос и силу, захваченное в плен кошма ром и бредом. Лозунг «сжатые сроки», усиленный другим ло зунгом — «взятые темпы», сразу же, в самый день праздника, обнаружил свою власть и могущество. «Из одного дня три сделали» — это было первым, но решающим рывком по взя тию темпов. А далее — «чертова карусель» только набирала и набирала скорость: «О чем говорить? От кого прятаться? Где? Разве есть такое место, где можно пересидеть, пережить эту чертову карусель? Вон как ее раскрутили, разогнали, не советуясь ни с кем, никого не спрашивая. Ну и что, ежели ты в стороне стоишь или задом обернулся? Думаешь, мимо про несет, не заденет? Как же, проехало!..» После 14 октября плененное время движется судорожно и конвульсивно, повинуясь приказу, торопясь к сроку, захле бываясь от темпа. Движется к концу, к финальному исходу, о котором твердил когда-то столетний мужик Иван-пророк,
по прозвищу «куриный апостол»: «Настанет время — да взыграет сучье племя, сперва бар погрызет, потом бросится на народ. От села до села не останется ни забора, ни кола…» От праздника Покрова до чрезвычайных мер. Хроника зафиксировала: чем необратимее процесс рас пада времени, тем решительнее и самовластнее звучат выступ ления от его имени. 14 октября. «Нет в мире такой силы, которая смогла бы остановить это наше победоносное движение вперед». 15 октября. «Времечко наступило не до песен и застолиц… Ярмарку отменили, торговлю хлебом запретили, и скот прика зано взять на учет. Каждый день ходили по дворам комиссии, переписывали наличные головы, даже ягнят и гусей засчи тывали». 17 октября. «Наше время лимитировано историей… Подо шло время тряхнуть как следует посконную Русь… В силу не обходимости мы вынуждены расчищать дорогу для историчес кого прогресса». 24 октября. «Сплошная коллективизация округа — дело решенное. Ждут всего лишь утверждения, а вернее, сигнала, чтобы объявить об этом во всеуслышание. В Москве сам то варищ Каганович говорил об этом на закрытом совещании. И уже теперь надо готовиться к этому великому событию». 27 октября, день Иверской иконы Божьей Матери. «Жизнь окаянная настала. Мечемся, грыземся, как собаки… бог махнул на нас рукой…» 28 октября. Введение и применение чрезвычайных мер. Итак, время захвачено теми, кому якобы ведомы законы и сроки истории. Пораженные гордыней всезнайства, вла дельцы времени отменяют его именем нормы морали, правила жизни, общечеловеческие законы. Самочинно навязывая времени свою логику, они взваливают на него непосильное бремя оправдания зла и своеволия. Оклеветанное время ста новится главным козырем временщиков в их борьбе за власть. Рассказ о событиях 28 октября, когда в сельсовете собра лись члены группы по раскулачиванию, содержит потрясающие подробности. В сельсовет для уплаты штрафа приходит Прокоп Алдонин, к которому сегодня, сейчас должны применить чре звычайные меры. «— Поздно! Время истекло, — строго сказал Зенин. — Нет, извиняюсь. — Прокоп расстегнул пиджак, вынул из бокового кармана часы на золоченой цепочке и сказал, пово рачивая циферблатом к Зенину: — Смотри! Еще полчаса осталось. Мне принесли повестку ровно в девять. Вот тут моя
отметка. — Он положил повестку на стол и отчеркнул ногтем помеченное чернильным карандашом время вручения». Забегая вперед в историческое время, стремясь утвердить будущее досрочно, временщики даже физическое время пре вращают в орудие подавления. Не время им, а они времени диктуют свои законы. Стрелки часов уже почти не в силах сдержать напор нетерпеливой, яростной, разрушительной деятельности, жажда обогнать, обмануть время бесстыдно обнажена, малейшие помехи на пути к ожидаемой добыче устраняются на ходу. Сенечка Зенин моментально сделал выводы из допущенного промаха, и, когда Кречев предлагает послать за Клюевым — авось и тот внесет штраф, председа тель сельсовета категорически отказывается: «— Ни в коем случае, — заторопился Зенин. — Надо идти. И не мешкая. Приказ есть приказ — и мы его должны испол нить. — Дак еще время не вышло, — колеблясь, возра жал Кречев. — Пока дойдем — и срок наступит. Вот, всего двадцать минут осталось!.. Пошли». Через двадцать минут на подворье Клюева пролилась кровь. Жители села Тиханова в этот день взяли еще один рубеж: в разоренном доме Клюева «сняли иконы вместе с бож ницей, раскололи в щепки и сожгли на глазах у всего народа» 1. Через неделю с тихановской церкви при всем честном народе были сброшены колокола. «С той поры что-то переменилось в Тиханове — люди сто ронились друг друга, ходили торопливо, глядя себе под ноги, будто искали нечто потерянное и не находили, встречным угрюмо кивали, наскоро приподымая шапки, и расходились, не здороваясь, словно стыдились чего-то или знали нечто важное и не хотели доверять никому». Процесс расчелове чивания набирал темпы, углублялся и достигал значительных успехов. 1 Как продвинулись, как осмелели богохульствующие тихановцы по сравнению со своими предшественниками из «Бесов», другой провинциальной хроники. Можно ли сравнивать: «В одно утро пронеслась по всему городу весть об одном безобразном и возмутительном кощунстве. При входе на нашу огром ную рыночную площадь находится ветхая церковь Рождества богородицы, составляющая замечательную древность в нашем древнем городе. У врат огра ды издавна помещалась большая икона Богоматери, вделанная за решеткой в стену. И вот икона была в одну ночь ограблена, стекло киота выбито, решетка изломана и из венца и ризы было вынуто несколько камней и жемчужин… Но главное в том, что кроме кражи совершено было бессмысленное, глумительное кощунство: за разбитым стеклом иконы нашли, говорят, утром живую мышь».
Между «установкой» и «постановлени¬ ем». Конфликты между власть имеющими и народом, равно как и диапазон возможных действий с обеих сторон, пред определен зазором между двумя директивами: уже имеющей ся установкой «уничтожить как класс» и предстоящим постановлением о «ликвидации». Директивные «нож ницы» создают неоднозначность ситуации, оставляют неко торый простор для субъективных решений, дают свободы личной инициативе. В обстановке, когда уже вроде все дозво лено, но еще не все санкционировано или санкционировано еще не все, действуют хоть и минимальные, но сдерживающие начала; стихия, смута еще не разгулялась, «чертова карусель» не затмила неба — народ отчаянно, из последних сил цепляет ся за букву закона. «Дак ежели постановление имеется сверху, тогда зачтите его, и дело с концом. А ежели такого постанов ления нет, так прямо и скажите. Чего тут с нами в прятки играть», — заявляет 1 ноября на собрании Андрей Четунов. Ему отвечают: «установка на сплошную коллективизацию имеется… не постановление, а установка. То есть линия глав ного направления. Принята она была на пятнадцатом съезде партии». И поднаторевшие в спорах с начальством люди отлич но улавливают разницу между установкой и постановлением: «Дак вот, значит, линия. Надо испытать ее, испробовать. Может, она и приведет к чему хорошему». В ожидании директивного решения на какой-то миг (счи танные дни) события притормаживаются; время, подчинен ное команде, течет как бы бессобытийно; кажется, без иско мого постановления ничего уже не может, не должно сдви нуться с места. Повинуясь точной художественной логике, хроника образует временную лакуну — с 8 ноября до конца месяца. Белое пятно в сплошной хронологии осенних месяцев 1929 года исчерпывающе и выразительно можно проком ментировать словами Сенечки Зенина: «Трудно работать, если у тебя руки и ноги связаны… Да, нужно постановление насчет всеобщей коллективизации. По округу, по району, по сельсоветам! Вот тогда мы заговорим по-другому». Во власти «предельных рубежей». «То по становление, о котором так мечтали Возвышаев и Сенечка, наконец появилось. Оно появилось в конце ноября, после пленума ЦК о контрольных цифрах». Теперь хроника приобретает совершенно иные, чем прежде, качества и свойства. «Сжатые сроки» и «взятые темпы» тран сформируются в «предельные рубежи». Времени положен пре дел, и оно начинает сжиматься, укорачиваться, выпадать из
