Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

В готике и хорроре обойтись без детей невозможно, так повелось издревле. Дети – читатели и слушатели всех страшных историй, поскольку лишь они способны некритично в них уверовать. А также поверить в себя настолько, что удастся одолеть зло – не раз это происходит в книгах Стивена Кинга, неслучайного соавтора американского (не слишком удачного) ремейка триеровского «Королевства».

«Исход» возвращает на экран и Мону – повзрослевшую (ее играет та же актриса), но по-прежнему живущую в лимбе бесконечного детства, – и Младшего братца. Оказывается, он не умер, а продолжал расти, и сегодня окончательно слился со зданием «Королевства», стал его частью и получил почетную должность Хранителя врат. Теперь он Большой брат, во вполне оруэлловском духе. Когда он зовет Карен на помощь, ее призывает само «Королевство». В стенах больницы бьется его больное сердце. Его сосуды и жилы пронизывают коридоры. Его голова торчит над вечным озером из слез, и скоро он может утонуть.

Дети – Большой брат и Мона – живут в особенном пространстве. Триер оживляет болота из заставки «Королевства», населяет их призрачными сущностями. Карен осознанно вводит себя в сомнамбулическое состояние, чтобы совершить переход и попасть туда, усевшись в корзину для белья старой заброшенной больничной прачечной. Подключается к процессу и постаревшая Юдит. После смерти Младшего братца она перевелась в кардиологию и в свободное время бесцельно бродит по больнице, латая трещины на стенах. Карен открывает ей тайну: чудовищный ребенок жив, и она может его спасти, сделав операцию на сердце – конечно, лишь в том случае, если удастся его локализовать. Из сердца Большого брата извлекают постороннее тело – «снежный шарик» с «Королевством» внутри. Но гигантское дитя все равно тонет в собственных слезах, когда дьявольские проделки заставляют его мать Юдит перерезать себе горло.

Не один лишь Большой брат, но многие персонажи «Исхода» – так и не повзрослевшие дети. Директор Боб играет в компьютерные игры для дошкольников. Здоровяк Бульдер слушается Карен, как ребенок (точно так же его предшественник и тезка трепетал перед своей матерью Друссе). В поисках отцовского духа и праха прибывает в госпиталь Хелмер-младший. А когда у него возникают юридические проблемы, их помогает решить принимающий в помещении женского туалета шведский адвокат: Александр Скарсгорд играет сына адвоката из второго сезона, роль которого воплотил его отец Стеллан Скарсгорд.

Не взрослеющие и потому мудрые дети – комментирующие действие посудомойки-провидцы, на которых стоит остановиться подробнее.

Утром дикие утки поднялись из гнезд и увидали нового товарища.

– Это что за птица? – спросили они.

Утенок вертелся и кланялся во все стороны, как умел.

– Ну и страшилище ты! – сказали дикие утки.

– Впрочем, нам все равно, только не думай породниться с нами.

Триер не просто дорожит жанром сказки. Не только привязан к своим детским впечатлениям и травмам. В его стратегии упрямого контрарианства есть что-то неистребимо детское, невзирая на интервенции из областей «18+» – секса и насилия (впрочем, в одержимости ими тоже есть что-то сугубо подростковое).

Роли рассказчиков в первых двух сезонах «Королевства» Триер доверяет актерам с синдромом Дауна. Рискованный и, по нашим временам, опасный жест. Мортен Ротне Лефферс (его, как и многих артистов сериала, больше нет в живых) и Вита Йенсен играли двух смешливых посудомоек, знавших все секреты госпиталя и обсуждавшие их между собой. Им принадлежало и предсказание развязки, которая должна была случиться на Рождество.

В «Исходе» вечные дети – уже другие исполнители: у Йеспера Серенсена – прогерия, и на экране он выглядит и звучит как гном из сказочной вселенной, а его партнерша по мытью посуды – хитрая машина, говорящая голосом девочки (Ясмине Юнкер), способная пророчествовать, но разбивающая одну тарелку за другой. Сперва в этом видится неловкость несовершенного механизма, потом – умысел. Эти двое знают, что «Королевство» обречено, и никакого смысла в чистой посуде уже вот-вот не будет.

«Идиоты» проверяли честность намерений главных героев, сталкивая их в одной из самых беспощадных сцен с подлинными пациентами – людьми с синдромом Дауна, чья отзывчивость и нежность совершенно обезоруживала циников. Однако проще простого было увидеть в этом запрещенный прием, эксплуатацию. Триер вообще король запрещенных приемов. Он не страшится непозволительного, а осознанно стремится к нему. Четверть века назад в этой позиции видели кураж и фронду. Сегодня – лишь девиантное поведение, которое выбивает режиссера из мейнстрима авторского кино куда-то на обочину. Когда Триер на пресс-конференции в Каннах публично в шутку выразил симпатию Гитлеру, персоной нон-грата его объявили вполне всерьез. Детских шалостей весьма уже взрослому датчанину никто прощать не собирался.

Тем не менее Триер попросту не способен придерживаться правил хорошего тона. Он был и остался ходячим противоречием. Чужие законы ему не указ.

Если Хелмер-старший в первых двух сезонах «Королевства» стал живым воплощением неполиткорректности, проклинавшим мерзких датчан на каждом шагу, то его сын становится антагонистом «Исхода» по противоположной причине. На первой же летучке он упрекает датских коллег в неполной расовой репрезентации, вынуждая тех срочно переодеть в халаты докторов двух чернокожих уборщиков. А потом требует изъять из документации указания на гендер, заменив «он» или «она» нейтральным «оно». Разумеется, немедленным результатом становятся перепутанные на операциях больные: вместо мужчины под скальпель попадает женщина-однофамилица.

При этом, разумеется, и Полу-Хелмер на самом-то деле истово ненавидит вечно улыбающихся и неуместно-жизнерадостных датчан, в конце каждой серии исторгая ритуальное (и ставшее еще в 1990-х популярным мемом) проклятие «Датские плебеи!..». Детская и такая понятная реакция.

На стриминговом сервисе MUBI, прокатывавшем «Исход», стоит предупреждающая плашка: «Дискриминационная речь». Впрочем, будь такой фильм снят другим автором, его бы вовсе не допустили до проката. Но с Триером вечная неразбериха: это сам режиссер нарушает все правила приличий и плюет на политкорректность или все-таки его несчастный и во всех отношениях отрицательный персонаж?

Фигура бросала огромную тень на стены и даже на потолок; казалось, что за нею стоял живой Хольгер-Данске. Тень шевелилась, но это могло быть и оттого, что свеча горела не совсем ровно.

Невозможная гротескно-комедийная война между датчанами и шведами – один из центральных конфликтов и внутренних сюжетов «Королевства». В первых двух сезонах Стиг Хелмер вел ее в одиночестве, призывая духи шведских покровителей, от Бьорна Борга до Volvo. На помощь ему приходил разве что шведский адвокат (Скарсгорд-старший) да влюбленная коллега Ригмор была на его стороне.

«Исход» углубляет сюжет, вовлекая в него множество новых игроков. Теперь в подвале больницы действует целое секретное общество – «Анонимные шведы». Они приветствуют друг друга особенным рукопожатием (палец гладит запястье партнера) и паролем «Сосиска с пюре». А дальше делятся тем, как им сложно жить и работать среди датчан. Для Полу-Хелмера, мастурбирующего в своем кабинете под шведский гимн и заставившего все наскоро – и с явными ошибками – собранной мебелью из IKEA, это настоящее счастье. Здесь-то поймут, почему он так дорожит своим Volvo (других автомобилей члены клуба не признают), а прах его отца похоронен не в урне – в упаковке Tetra Pak.

Может сложиться ложное впечатление, будто Триер травит или, по меньшей мере, троллит шведов. Но это не совсем так. Столь же возмутительную националистическую карикатуру представляют собой датчане. Они нагло гордятся своими культурными героями, спаивая Полу-Хелмера и параллельно заставляя его признать, что Андерсен превосходит Астрид Линдгрен, Кьеркегор – Стриндберга, а Дрейер – Бергмана (с последним тому удается поспорить, но Полу-Хелмер к тому моменту уже слишком пьян). Когда Хелмера-младшего в гневе за испорченную операцию жестко избивает Навер (как минимум столь же возмутительный пример непрофессионализма, что и его шведский визави), датчане затевают «внутренний трибунал» с привлечением маразматических и отравленных опиумом стариков-«жаб»: те приговаривают к наказанию не обидчика, а пострадавшего. Наказание – стоять на коленях в колодках, пока остальные врачи водят вокруг него хоровод, и каждый дает пинка по заднице.