Историки Греции - Геродот Галикарнасский
(11) Одрис, услышав это, сказал: «Я готов, Медосад, сквозь Землю провалиться от стыда, когда слышу такое. Знай я все это раньше, ни за что бы с тобой не поехал. А сейчас я ухожу. Сам царь Медок не похвалил бы меня, если бы я стал выгонять своих благодетелей». (12) Сказав так, он сел на коня и ускакал, и с ним остальные всадники, кроме трех или четырех. А Медосад, которому горько было разоренье страны, предложил Ксенофонту позвать лакедемонян. (13) И тот, взяв самых преданных людей, пошел к Хармину и Полинику и передал, что их зовет Медосад и намерен он сказать то же, что говорил ему: чтобы войско покинуло страну. (14) «Думаю, — сказал он, — вы получите причитающуюся воинам плату, если скажете, что войско просило вас заставить Севта волей или неволей заплатить ему и обещало, как только деньги будут у него, с охотой последовать за вами, и что, на ваш взгляд, все сказанное справедливо и вы обещали им уйти только после того, как воины получат положенное».
(15) Лаконцы, выслушав его, согласились сказать так и еще прибавить самые сильные, какие только смогут, доводы, и тотчас же отправились, взяв с собою всех, кто мог там пригодиться. По приходе Хармин начал так: «Если тебе есть что сказать нам, Медосад, говори, а мы должны сказать тебе многое». (16) И Медосад заговорил куда скромнее: «Вот я говорю, да и Севт тоже, что мы просим вас не делать зла нашим новым союзникам. Ведь, делая им зло, вы и нам его делаете, потому что теперь они наши». — (17) «Мы-то, — сказали лаконцы, — уйдем, как только воины, которые для вас все это приобрели, получат свою плату, а не то мы им поможем и накажем людей, которые обидели их в нарушение клятвы. И если эти люди — вы, то с вами мы и начнем расплату». (18) А Ксенофонт сказал: «Не угодно ли вам, Медосад, обратиться к жителям этой страны, где мы находимся, и, коль скоро вы называете их вашими друзьями, дать им на решенье, кому лучше уходить из страны — вам или нам?» (19) Медосад ничего на это не сказал, только предложил лаконцам лучше самим пойти к Севту за платой: он-де полагает, что Севт послушается их, — или же послать вместе с ним Ксенофонта, которому обещает помочь. А деревни он просил не жечь.
(20) Тогда послали Ксенофонта и с ним тех людей, которых сочли подходящими. И Ксенофонт, придя, сказал Севту: «Я пришел к тебе, Севт, не требовать, а доказать тебе, если смогу, (21) что ты не прав, невзлюбив меня за то рвение, с каким я добивался для воинов обещанного тобою: я ведь считал, что для тебя не меньше пользы заплатить им, чем для них — получить плату. (22) Во-первых, они тебя сделали, с помощью богов, царем над большой страной и многими людьми и тем поставили у всех на виду, так что тебе не скрыть ни единого твоего поступка, ни хорошего, ни постыдного.
(23) А когда ты стал таким человеком, для тебя, по-моему, важно не отпустить своих благодетелей без благодарности, важно услышать похвалы из уст шести тысяч человек и важнее всего — не показать, что тебе, когда ты что говоришь, нельзя верить. (24) Я вижу, что слова не заслуживших веры и тщетны, и бессильны, и уваженья не внушают; а кто показал, что всегда говорит правду, те словами достигают всего, что им нужно, не хуже, чем другие — силой; и если они хотят кого-нибудь образумить, то их угрозы, я знаю, могут образумить не меньше, чем наказанья от некоторых других; и если такие люди кому-нибудь что обещают, то добиваются этим не меньшего, чем иные — наличными деньгами.
(25) Вспомни также, много ли ты дал нам вперед, когда взял нас в союзники. Сам знаешь, что ничего! Но все тебе поверили, что ты говоришь правду, и ты достиг того, что столько людей пошло за тобой воевать и добыло для тебя царство, которое стоит не тридцать талантов, — столько, сколько должны получить от тебя воины, как они думают, — а во много раз больше. (26) И вот то доверие, которое помогло тебе добыть царство, ты продаешь за эти деньги!
(27) Вспомни и о том, сколь важным ты полагал завоеванье страны, отныне тебе подвластной. Я-то уверен, что ты скорее предпочел бы получить достигнутое теперь, чем вдесятеро больше денег. (28) А теперь, по-моему, для тебя куда больше вреда и позора в том, чтобы не удержать взятое, чем прежде было не захватить его: так тяжелее стать из богатого бедным, чем от начала не иметь богатства, и горше стать из царя простым подданным, чем от начала не царствовать. (29) Но разве ты не знаешь, что ставшие теперь покорными тебе не из дружбы приняли твою власть, но поневоле, и попытаются снова стать свободными, если их не будет удерживать страх. (30) Так в каком же случае они будут больше бояться тебя и сохранят благоразумье: если увидят такое расположенье воинов к тебе, что они по твоему приказу останутся тут или при первой надобности тотчас же вернутся сюда, или другие воины, услышав о тебе много хорошего, явятся по первому твоему желанию, — либо если сочтут, что и другие к тебе не явятся, не веря тебе после нынешнего случая, и прежние больше расположены к ним, чем к тебе? (31) И ведь покоренные нами подчинились тебе не из-за своей малочисленности, а из-за отсутствия у них предводителей. Значит, есть и еще опасность: как бы они не взяли себе в предводители кого-нибудь из тех, кого считают тобою обиженными, или лакедемонян, которые посильнее этих, и как бы наши воины не согласились с охотой пойти за лакедемонянами в сраженья, если те стребуют с тебя долг, а лакедемоняне из нужды в людях не пообещали бы им этого. (32) Что фракийцы, оказавшиеся теперь под твоей властью, охотнее пойдут против тебя, чем с тобой, — это ясно: ведь твоя победа сулит им рабство, а победа над тобою — свободу.
(33) И если тебе нужно позаботиться об этой стране, которая теперь твоя, то как, по-твоему, она потерпит меньше вреда: если наши воины, получив то, чего домогаются, отойдут мирно, либо если они останутся здесь как во враждебной стране, а ты попытаешься собрать против них более многочисленные силы, которым нужно будет продовольствие? (34) И денег когда ты потратишь больше: когда заплатишь долг нашему войску или когда этот долг будет за тобой, и к тому же придется платить еще более многочисленному войску? (35) Правда, Гераклид, как он сам мне признался, считает слишком уж большими эти деньги. Но теперь и достать и отдать все сполна тебе легче, чем прежде, до того как мы к тебе пришли, — десятую часть этих денег. (36) Ведь граница между «много» и «мало» зависит не от числа, а от силы и богатства дающего и берущего. У тебя теперь годовой доход больше, чем все, что ты имел раньше во владении.
(37) Все это, Севт, я предусматривал заранее и как друг заботился о том, чтобы ты показался достойным благ, данных тебе богами, а я бы не погиб в глазах войска. (38) А теперь, знай, я с этим войском не мог бы и врагу принести вред, если бы захотел, и помочь тебе при всем желанье был бы не в силах. Так относится ко мне войско. (39) Но я тебя самого призываю в свидетели заодно с богами, которым все ведомо: я никогда ничего не получал от тебя за своих воинов, не требовал для себя одного положенного им всем и не добивался обещанного тобою. (40) И я клянусь, даже если бы ты мне это дал, я бы не взял, если бы и воины не получили своего. Ведь стыдно было бы для себя всего добиться, а на их трудности закрыть глаза, особенно при том почете, в каком я был у них. (41) Это для Гераклида все пустое, — лишь бы любым способом нажить денег; я же, Севт, считаю, что для человека, и особенно обладающего властью, нет приобретенья блистательней, чем добродетель, и справедливость, и благородство. (42) У кого это есть, тот богат — и благодаря множеству друзей, и благодаря добивающимся его дружбы. Когда ему хорошо — есть кому за него порадоваться, а если у него какая неудача — он не будет знать нужды в готовых прийти на помощь.
(43) Но если ты ни по моим делам не понял, что я был тебе другом от души, ни из моих слов не мог этого постичь, то подумай хотя бы обо всем, что сказали воины: ведь ты был там и слышал, что говорили желающие поносить меня. (44) Они обвиняли меня перед лакедемонянами, что ты для меня значишь больше лакедемонян, и бранили меня за то, что я больше заботился о твоем, чем об их благополучии; и еще они утверждали, что я получил от тебя подарки. (45) И как, по-твоему, в полученье даров они винили меня потому, что видели мою неприязнь к тебе, или потому, что замечали мое рвение к твоим делам? (46) Я полагаю, каждый человек признает, что следует с приязнью относиться к тому, от кого получаешь подарки. Ты, еще раньше чем я оказал тебе услуги, привечал меня и взглядом, и голосом, и подарками, и обещаньями, которые давал мне без конца. А когда я сделал все, чего ты желал, и возвеличил тебя, сколько мог, ты осмеливаешься пренебрегать тем, что я потерял почет среди воинов? (47) Но я верю: и время показывает тебе, что надо решиться отдать долг, и самому тебе будет невтерпеж видеть, как сделавшие тебе столько хорошего тебя поносят. И прошу тебя, когда будешь отдавать долг, позаботься вернуть мне то же влияние среди воинов, с каким я был принят тобою».
