Атлантида советского нацмодернизма. Формальный метод в Украине (1920-е – начало 1930-х) - Галина Бабак
Следует пожелать, чтобы автор переиздал ее на русском языке.
К книжке приложена очень ценная библиография русской литературы по стихосложению, заключающая в себе около 200 названий. К сожалению, автор расположил ее в алфавитном порядке. Удобнее была бы предметная или хронологическая классификация.
Борис Навроцкий о «Теории литературы» Бориса Томашевского (1925)
Формализм или субъективный эстетизм (по поводу книги Б. Томашевского «Теория литературы» как попытки подытожить достижения литературного «формализма»)[1475]
Еще не так давно филологическая наука или совсем не интересовалась вопросами изучения техники и композиции литературы, или же смотрела на такие попытки как на что-то не совсем научное.
В последнее время эта ситуация принципиально изменилась: и на Западе, и в России, и на Украине мы замечаем теперь чрезвычайный интерес к разным вопросам поэтики. Как известно, во время революции в России образовался ОПОЯЗ[1476], т. е. общество, которое направило свое внимание исключительно на изучение вопросов поэтики. Проблемы поэтики деятели ОПОЯЗа обсуждали с чрезвычайным интересом, а иногда и с полемическим пристрастием. Возможно, именно благодаря этому установилась как бы «мода» на такие вопросы, охватившая не только специалистов – научных исследователей; некоторые более-менее широкие общественные круги также находились под этим влиянием. Можно сказать, что во многих случаях заметно, как отношение читателя к художественной литературе зависит от этого влияния. «Формализм», как называют это направление исключительного интереса к изучению литературного мастерства, пытается завоевать себе первое место в литературных опытах, обращаясь иногда к суду широкой общественности (см., например, известную полемику между Эйхенбаумом и марксистами на страницах журнала «Печать и Революция», № 5, 1924). Также интересно то, что под влиянием «формализма» находятся, например, деятели ЛЕФа (см. статью Цейтлина[1477], где он критикует современную практику марксистских литературных исследований у Фриче, Львова-Рогачевского и других как раз за то, что они пренебрегают изучением всего «специфического» в словесном искусстве, рассматривая каждого писателя просто как «следствие» определенной исторической эпохи).
С другой стороны, некоторые исследователи пытались показать, что «формализм» как «единственный объективный метод» изучения литературы не противоречит марксизму (см., например, статью Меженко «На пути к новой теории»[1478]).
Если вспомнить все эти пылкие дискуссии по поводу «формализма», все попытки сделать интерес к изучению техники и композиции литературных произведений самым важным в литературном исследовании, то следует признать, что «формализм» является одним из самых сильных современных направлений, которое еще не пришло к окончательному «самоопределению». Вот почему появление книги Томашевского неслучайно. Ее нужно рассматривать как первую попытку краткого изложения достижений предыдущих исследователей: бывших и нынешних участников ОПОЯЗа – Шкловского, Жирмунского, Тынянова и других. Значение этой книги и ее дальнейшее влияние на исследователей и читателей художественной литературы во многом обусловлены тем, что это в принципе первая попытка целостного краткого очерка по поэтике, поскольку работы Веселовского, Потебни, Овсянико-Куликовского и даже «Вопросы теории и психологии творчества» Лезина и Харциева[1479] не предполагали чего-то завершенного.
Все вышеизложенное дает право думать, что такая попытка очерка поэтики в духе «формализма» будет влиять и на украинских исследователей, вызывая то или иное отношение к себе, ведь, как мы видели, работы предшественников Томашевского всегда вызывали очень большой интерес на Украине, следствием чего были и соответствующие статьи Меженко, Коряка и других (в журналах «Червоный шлях», «Мистецтво» и т. п.)[1480]. Если усматривать во всех вариантах формализма одну общую и характерную черту – повышенный интерес к изучению литературного мастерства, то книга Томашевского пытается дать последовательный обзор проблем теории литературы в духе формализма.
«Формализм» книги мы замечаем уже на первых страницах, одновременно замечаем и соответствующие его [формализма] ошибки – некоторый уклон в сторону узкой «техничности» и к так называемому субъективному эстетизму. Автор, пытаясь очертить определенную перспективу своей работы, сразу же говорит: «…задачей поэтики (иначе теории литературы или словесности) является изучение способов построения литературных произведений» (с. 3). Но это узкий подход, ибо мы чувствуем, что тут есть еще какие-то проблемы, не имеющие такого узкого технического смысла: например, проблема сущности литературы как вида искусства, его отношения к жизни и науке, т. е. жизненно важного значения искусства и, в конце концов, такая проблема, как взаимоотношение между художественной литературой и языком, поскольку лингвистика рассматривала и рассматривает эту проблему как одну из самых сложных[1481].
Эти проблемы не интересуют Томашевского, по крайней мере, он о них не говорит методично, однако избежать их тоже не может, поскольку он, как и каждый человек, имеет свои собственные взгляды на искусство и его значение для жизни, и эти взгляды в соответствующие моменты проявляются неожиданно.
Так, например, говоря о «мотивации» при построении литературного произведения, Томашевский различает три ее вида: 1) художественную, 2) реалистическую, 3) композиционную. Это разделение подсказано автору определенным парадоксом: Томашевский думает, что литературное произведение является вообще чем-то «нереальным» и лишь изредка оно пытается достичь иллюзии реальности (с. 149).
Есть две крайности во взглядах на искусство: одни видят в искусстве много общего с реальной действительностью, другие же, наоборот, немного. Однако во всех сферах своего творчества человек не может избежать жизни, ибо и само творчество является жизнью и поэтому подлежит всем ее законам: в жизни все служит жизни. В случае, когда смотрят на искусство как на какую-то «иллюзию» – просто хотят сохранить независимость искусства в поисках истины, его «объективизм». Но «объективизм» в искусстве, как и в науке, сводится к правильному взгляду на действительность. Во всяком случае, нужно подчеркнуть, что взгляд на искусство как на «иллюзию» является взглядом субъективного эстетизма, который, как известно, предполагает, что произведение искусства создается и воспринимается «абсолютно независимо»: оно не имеет ничего общего с реальной действительностью, с «объектом» нашего жизненного опыта, а зависит только от «субъекта», который создает или воспринимает его. Итак, мы видим, что Томашевский имеет более-менее определенный взгляд на искусство, однако не стремится его обосновать.
В целом Томашевский освобождает себя от строгого теоретического анализа, поскольку, касаясь принципиальных понятий о сущности и значении литературы, он говорит, что «…в науках, подобных поэтике, нет нужды стремиться строго юридически разграничить научные области, нет необходимости подыскивать математические или естественно-научные определения». Конечно же, с этим никак нельзя согласиться, потому что это всего лишь оправдание своего собственного своеволия: теоретик не может отказываться ни от одной теоретической проблемы. Единственное, что тут позволительно и возможно, – это осознание
