Земля плоская. Генеалогия ложной идеи - Виолен Джакомотто-Шарра
Лактанций
Сторонники идеи, будто в отходе от представления о сферичности виновато христианство, часто подкрепляют ее цитатой из Лактанция, ритора III–IV веков (ум. 325). В этом тексте действительно решительно оспаривается существование антиподов и, следовательно, шарообразность Земли. С конца XVIII века этот отрывок из «Божественных установлений» часто приводят в качестве примера, символизирующего учение Церкви. В книге III, озаглавленной «О ложной мудрости философов», Лактанций защищает тех, кто «хранит тайну»75, в отличие от тех, кто считает, что «природу вещей можно открыть с помощью разума»76: философов вообще и Платона в частности. Около 305 года н. э. он пишет так:
А что сказать о тех, кто полагает, будто существуют противоположные нам антиподы? Неужели они говорят не вздор? Есть ли какой-нибудь такой же глупец, который бы стал думать, что существуют люди, чьи ступни были бы выше головы? Или что где-то висит то, что у нас, наоборот, лежит? Что травы и деревья растут, обратившись вниз? Что там дожди, снег, град идут снизу вверх? И кто удивится, что среди чудес света называют висячие сады, после того как философы сделали висячими и поля, и моря, и города, и горы?77
Несомненно, идея антиподов ему чужда. Возможно, это ответ Лукрецию (ум. 55 до н. э.), который в книге «О природе вещей» (De natura rerum) пишет: «Как отраженья, что мы на поверхности вод наблюдаем: / Будто бы вниз головой и животные также под нами / Бродят»78. Но Лактанций не философ и не ученый, его статус не позволяет учить космологии. На самом деле, отрицая возможность существования антиподов – при совершенно нелепой даже для того времени аргументации, – внутри западной Церкви он остается одиночкой. Лактанций обратился в христианство в период правления Диоклетиана; увековечением своего имени он обязан «Сумме теологии» своего времени – «Установлениям», написанным на латыни при дворе Константина. Августин и Иероним видят в нем авторитетную фигуру в области религии, но не науки, а папа Геласий в декреталии, датируемой VI веком, называет тексты Лактанция апокрифами, которые Церковь не приняла. К отцам Церкви его приравняли довольно поздно – в 1770 году. В эпоху Возрождения его труды были в числе издаваемых особенно часто, а за изящество стиля Пико делла Мирандола прозвал его «христианским Цицероном», что, впрочем, делает его ученым в глазах читателей не более, чем Гомера. Мы увидим, что вслед за Вольтером другие авторы XVIII и XIX веков сделали из сочинений Лактанция символ патристической литературы. К ним также присовокупили труды других отцов Церкви, считавшихся проповедниками идеи плоской Земли. Поговорим о них подробнее.
Сторонники сферичности
Одним из первых отцов Церкви, которого считают основоположником библейской экзегезы, был грек Ориген (ум. 253). Покинув родную Александрию, он основал в палестинской Кесарии школу (и библиотеку), где преподавал философию, астрономию и теологию. Скорее всего, он в совершенстве освоил александрийские учения в области астрономии. В трактате «О началах» (De principiis) этот автор комментирует утверждение Климента I Римского (занимавшего папский престол с 89 по 97 год) о существовании «антихтонов» (или антиподов), которые живут на другой стороне Земли, и при этом добраться до них не представляется возможным, поскольку считается, что океан непреодолим79. Ориген разделяет предположение о существовании антиподов и, таким образом, признает сферичность без каких-либо оговорок. И хотя сохранилось лишь несколько фрагментов его комментария на Книгу Бытия, мы знаем, что этот автор показывает «полную осведомленность об учениях астрономов своего времени»80.
В следующем веке особо почитались еще два святых отца, оба были уроженцами Каппадокии: Василий Кесарийский (ум. 379) и Григорий Нисский (ум. ок. 395). В своем «Шестодневе» (комментарии на шесть дней Творения) Василий объединяет аристотелевскую физику и комментарии на Книгу Бытия, дабы объяснить, почему Земля неподвижна и расположена в центре мироздания. При знакомстве с его «Гомилиями» (или «Беседами») на Книгу Бытия обнаруживается глубокое знание аристотелевского трактата «О небе». Если автор не заявляет прямо о сферичности Земли, то он никоим образом не указывает и на то, что она плоская (об этом, впрочем, не говорится и в Библии): концепция плоской Земли попросту не встречалась в научных источниках, которыми он пользовался. Зато подробно излагалась аристотелевская теория тяжелых тел и идея равноудаленности по отношению к круговой периферии (небо есть «свод», и это не подлежит обсуждению)81 – и то и другое подразумевает земную сферичность. Так же, как впоследствии мы увидим это у Августина, философское знание здесь изложено ясно и в то же время трактуется как необязательное, а если что-то и осуждается, так это избыточное любопытство, проявляемое учеными, но не содержание теорий:
А в центре земля оказалась не случайно и не сама собою, но именно таково естественное и необходимое для нее положение. Поскольку, как они [некоторые натурфилософы] утверждают, небесное тело занимает крайнее положение где-то на самом верху, то любое тяжелое тело будет при падении сверху стремиться из любой точки к середине. А куда стремятся части, туда, разумеется, соберется и целое. Если же камни, бревна и все землистое стремится вниз, то это положение будет свойственным и подходящим и для самой земли; если же что-то легкое удаляется от середины, то оно, конечно, будет двигаться вверх. Таким образом, наиболее тяжелым телам свойственно двигаться вниз, а низ, как показало рассуждение, – это середина. Так что не удивляйся, что вовсе не падает земля, занимая естественное для нее положение посреди [Вселенной]: необходимо, чтобы она [скорее] оставалась неподвижной, чем смещалась с собственного места, совершая противное своей природе движение82.
Благодаря Иоанну Скоту Эриугене (ум. ок. 870) известно, что брат Василия – святой отец Григорий – проповедовал ту же космографию, что и Платон83.
Что ни говори, отцы Церкви неплохо разбирались в языческих теориях; Станислас Жие, современный переводчик Василия Кесарийского, полагает также, что «если Василий и пользовался учебниками, это не означало, что он не был непосредственно знаком с оригиналами произведений, которые в них пересказываются»84. Его «Шестоднев», многими прочитанный, а в эпоху Возрождения переведенный на народное наречие, отражал, таким образом, совместимость астрономии и физики греческого язычества с христианской космологией. Показательно, что медиевист Бернар Рибемон, который исследует это произведение, принимая за «отправную точку» средневековье и рассматривая дальнейшую судьбу текста, замечает: «Комментарии к шести дням Творения, […], особенно сочинения Василия и Амвросия, сопоставимы с libri de natura rerum85, что приближает их
