Александр Амфитеатров - Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

Александр Амфитеатров

ДЬЯВОЛ В БЫТУ, ЛЕГЕНДЕ И В ЛИТЕРАТУРЕ СРЕДНИХ ВЕКОВ

От автора

Предлагаемая вниманию читателей книга вышла из подготовительных работ моих к роману «Жар-цвет» и трагедии «Роберт-Дьявол», еще не бывшей в печати. Накопив довольно много материала по демонологии, я познакомился три года тому назад с «Il Diavolo» — книгой туринского профессора литературы Артуро Графа (Arturo Graf), вышедшей десять лет тому назад и с огромным успехом выдержавшей несколько изданий, что для итальянского исторического труда не весьма обыкновенно. Мне очень понравилась эта ясная, материалистическая книга в оригинале — настолько, что я поручил сделать ее перевод. Но, когда перевод был сделан, я увидал, что главным очарованием книги был великолепный его итальянский язык, который своей красотой скрадывал длинноты, разнообразил повторения и придавал блеск общим местам. В переводе все это исчезло, и из достоинств книги Графа сохранились только удачная схематизация содержания и превосходное изучение средневековой теологической литературы. Тогда я предпочел воспользоваться схемами Графа для самостоятельного труда, который распался на две части. Первая — вот этот том — должна проследить идею дьявола в быту, легенде и в литературе Средних веков, с их позднейшими отражениями в старинной русской словесности и письменности и в изучении их веком романтизма. Вторая дает обзор и характеристику религиозных сект, мнимонаучных дисциплин и тайных союзов, прямо или косвенно, справедливо или ложно обвинявшихся в соприкосновении с культом дьявола. Думаю, что в веке, когда мистическая реакция хлынула в общество широкою волною, эта хрестоматия злого начала будет не лишнею, как систематическое освещение этого рабства личности и общества, в которое перековывается в развитии своем каждая мистическая идея, как бы невинна она ни казалась с виду в первом начале.

Александр Амфитеатров

1912. II. 3. Fezzano

Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

Глава первая

РОДОСЛОВИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ САТАНЫ

Всем известен поэтический миф о возмущении и падении ангелов. Этот миф внушил Данте несколько стихов — из числа прекраснейших в «Аде»,{1} а Мильтону незабвенный эпизод «Потерянного Рая». В христианстве этот миф разными Отцами и Учителями Церкви по-разному излагался и окрашивался. Между тем под ним нет решительно никакого иного основания, кроме толкования одного стиха у Исайи и нескольких довольно темных мест в Новом Завете. В чем заключается точная причина к бунту духов против своего Творца, легенды изъясняют схоже в общей психологии мифа и очень разно в подробной мотивировке. В одном из общеизвестных мест Корана говорится, что ангелам было повелено преклониться пред Адамом, наместником Аллаха на земле, но Эблис{2} (дьявол), полный гордыни, отказался совершить это поклонение. Другой миф, совершенно иного характера, но не менее поэтичный и усвоенный писателями, как еврейскими, так и христианскими, рассказывает об ангелах, или сынах Божьих, (benê haélohim), которые, увлекшись дочерями человеческими (benôth hââdâm), пали с ними и, в наказание за грехи, были изгнаны из Царства Небесного и из ангелов обратились в демонов. Этот второй миф освещен, как излюбленная тема, стихами Мура и Байрона.{3} Таким образом, оба мифа признают демонов падшими ангелами, а падение их связывают с грехом: в первом случае — с гордостью или завистью и с преступной любовью — во втором.

Но это лишь легенда, а не история Сатаны и товарищей его. Происхождение Сатаны, рассматриваемого как мировое олицетворение злого начала, гораздо менее эпическое и вместе с тем более давнее, глубже уходит в века. Сатана старше годами всех могучих и страшных богов, память о которых осталась в истории человечества. Он не с неба низвергся, но взвился выспрь из бездн человеческого духа, в современности тем темным богам древнейших эпох, чьих имен не напоминает даже ни один камень: люди пережили их и забыли их. Современник их и часто смешиваемый с ними Сатана, как все живое, зачинается зародышем и лишь постепенно возрастает и развивается в личность. Закон эволюции, управляющий всеми бытиями, движет также и Сатаной.

Уже никто из мало-мальски образованных людей нашего века не думает, будто религии сравнительно грубого типа возникли из разложения и распадения какой-либо религии более совершенной; напротив, всякий отлично знает обратное: что более совершенные религии развились из первобытно грубых, и, следовательно, в этих последних и надо искать происхождения того мрачного образа, который под различными именами представляет собою зло и становится его началом. Если период, известный в истории нашей планеты под именем третичного, уже застал на Земле человека, то, возможно думать, застал еще настолько звероподобным, что напрасно было бы искать в нем религиозного чувства в точном смысле этого слова. Человек после третичного периода, даже в самой древней отдаленности, уже знаком с огнем и употребляет орудия из камня. Но он не погребает своих мертвецов, что служит верным показателем того, насколько его религиозные идеи, если только есть они у него, скудны и неповоротливы. Чтобы найти первые достоверные следы религиозности, надо подняться до периода, который геологи называют неолитическим (шлифованного камня). Мы не можем узнать непосредственным исследованием, какова была религия наших тогдашних предков, но мы в состоянии сделать о ней заключения, наблюдая религии множества диких народностей, которые еще живут на земле и точно воспроизводят быт человечества доисторического. Ведь, с более широкой точки зрения, характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений, заставившее итальянцев сказать: «Весь мир есть страна» («Tutto il mondo е paese»)… «При сравнениях рас, стоящих приблизительно на одной степени цивилизации, не следует, — говорит Тейлор,{4} — придавать большого значения исторической эпохе или географическому положению; обитатели озерных жилищ древней Швейцарии могут быть поставлены рядом с средневековыми ацтеками и североамериканские оджибвеи — рядом с южноафриканскими зулусами. Доктор Джонсон,{5} прочитав в путешествиях Гауксворта{6} описание патагонцев и островитян Тихого океана, презрительно выразился, что все дикие племена похожи друг на друга… Если мы будем избирать для сравнения предметы, мало изменившиеся в течение столетий, мы получим картину, в которой английский земледелец будет стоять почти рядом со среднеафриканским негром». Предшествовал ли в исторической эволюции фетишизм анимизму или наоборот, но верования наших праотцев должны были быть совершенно в том же роде, как теперь у негров африканских или у американских краснокожих. Об этом нам свидетельствуют недра земли, сохранившие вместе со следами их жилищ, их оружием и инструментами также и их амулеты. В их воображении мир был полон духами вещей и душами умерших, и на счет духов относилось все дурное и хорошее, что случалось в жизни. Мысль, что одни из этих духов благодетельны, а другие зловредны, одни друзья, а другие враги, подсказывал уже самый опыт житейский, в котором постоянно чередуются удачи и потери, и притом чередуются так выразительно, что если не всегда, то довольно часто определяется постоянство и в разнице причин, последуемых разными результатами. Солнце, свет дающее, заставляющее землю вновь одеваться зеленью и цветами, посылающее зрелость плодам, должно было привести к умозаключению, что оно, по существу своему, сила благотворная. Вихрь, кроющий небо мраком, ломающий деревья, разрушающий и разметывающий худо сколоченные лачуги, внушал считать его силою по существу зловредною. Духи разделялись на два большие воинства, в зависимости от того, казалось ли людям, что они получают от духов — пользу или вред.

Но не этим определился истинный и решительный дуализм. Благотворные духи не были еще объявленными и непримиримыми врагами духов зловредных, и как первые не были всегда благодетельными, так вторые — всегда вредными. Верующий никогда не мог поручиться за настроение духов, под опекою которых он находился; боялся оскорбить друзей, боялся разозлить врагов и, в равном усердии одинаковых средств, старался расположить к себе всех их, не вверяясь слишком — никому. Первобытная религия уже признает влечение к какой-то властной силе, большей, чем человеческая, равно как и свою от нее зависимость, но не умеет классифицировать ее по этическим категориям. Между добрыми и злыми не было определенного морального противоречия, но только противоположение действий. Они не могли иметь морального характера, которого еще не было и у их поклонников, едва вышедших из животного состояния, и добрыми или злыми называться могут они лишь постольку, поскольку первобытному человеку представляется добром все, что ему на пользу, и злом все, что ему во вред. То, что в наши дни называется бушменскою моралью: я украл барана — это хорошо, и дух, который помог мне украсть, — добрый дух; у меня украли барана — это худо, и дух, который помог вору воровать, — злой дух. Так, например, по представлениям грубого бразильского племени тупигамба, души тех, которые жили добродетельно, то есть мстили врагам и многих из них умертвили, поселятся за большими горами и будут плясать в роскошных садах с духами отцов, тогда как души изнеженных ничтожных людей, которые не старались защищать своего племени, отправятся к злому духу, на вечные мучения. Дикие поклонники воображали свои божества во всем подобными себе: переменчивыми, покорными страстям, то ласковыми, то свирепыми и добрых не почитали более высокими и почтенными, чем злых.