Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Нил Фергюсон
К добру или к худу, но изменения уровня зарплат и разрывов в зарплатах не навязывались рынку труда извне. Они были напрямую связаны со сравнительной мощью профсоюзных организаций. В какой из стран рабочие имели больше влияния? В связи с событиями ноября 1918 года германские историки иногда утверждают, что рабочее движение в Германии было особенно воинственным. Однако в действительности воинственностью отличались скорее британские рабочие, яростно противостоявшие любым попыткам работодателей и властей удерживать рост минимальной зарплаты или “размывать” квалифицированную рабочую силу{1462}. В конечном итоге ограничить текучесть кадров, способствовавшую стремительному росту зарплат, не смог сам Ллойд Джордж. Система увольнительных свидетельств, введенная в 1915 году 7-й статьей Закона о производстве боеприпасов, на практике не работала и в августе 1917 года была отменена{1463}. Почти не будет преувеличением сказать, что после 1916 года британские работодатели потеряли контроль над заработной платой и она стала определяться давлением рабочих и указаниями правительства{1464}.
Одно из возможных объяснений заключается в том, что германские профсоюзы пострадали от войны сильнее, чем западноевропейские. Еще один интересный параметр, по которому можно сравнивать экономики военного времени, — это количество людей в профсоюзах (см. табл. 29). Разумеется, его не стоит переоценивать. И в Англии, и во Франции, и в Германии профсоюзные лидеры поддержали военные усилия в надежде, что это поможет им на равных говорить с работодателями. Простые члены профсоюзных организаций во всех странах были недовольны уступками, на которые шло руководство. Тем не менее тот факт, что за войну численность членов профсоюзов в Англии и Франции возросла примерно вдвое, а в Германии сократилась больше чем на четверть, о чем-то говорит. В американских профсоюзах также на 85 % увеличилась численность{1465}.
Таблица 29. Численность членов профсоюзов в Великобритании, Франции и Германии (1913–1918 гг.)
источники: Petzina et al., Sozialgeschichtliches Arbeitsbuch, vol. III, pp. 110–118; Home, Labour at War, p. 398.
Наконец, данные по забастовкам тоже показывают, что Германия ничем не выделялась и в этом отношении. В Англии было намного больше забастовочной активности, причем попытки заменить забастовки принудительным арбитражем (в рамках Закона о производстве боеприпасов, превращавшего оборонные заводы в “контролируемые предприятия”) ни к чему не привели. Объявив забастовку и потребовав, чтобы уволенным выдали свидетельства, клайдские медники превратили в насмешку трудовой трибунал, который пытался провести в Глазго “размывание”{1466}. Точно так же ни к чему не привели попытки Ллойд Джорджа уговорить валлийских горняков отказаться от стачек — в июле 1915 года шахтеры просто не вышли на работу{1467}. Как признавал сам премьер-министр, “отдать под суд 200 тысяч человек” было невозможно. Что касается национализации шахт, то именно за нее и выступали радикалы в рабочем движении{1468}. Ни одному германскому политику не приходилось терпеть такие унижения, какие пришлось перенести Ллойд Джорджу от профсоюзных организаторов из Глазго. Прямая конфронтация с ними в 1916 году, когда газеты Forward и Worker были запрещены, а радикальные лидеры арестованы и высланы из города, не помогла повысить производительность и так и осталась чисто символическим жестом{1469}. Ни один германский профсоюз не воспринимал “привилегии квалифицированной рабочей силы практически как Евангелие” — в отличие от британского Объединенного общества машиностроителей (ASE){1470}. Большая забастовка машиностроительной отрасли в мае 1917 года завершилась полной победой ASE. Как вспоминал Беверидж, профсоюз “получил все главные уступки, которых он добивался… и не уступил взамен правительству ничего”{1471}. В это трудно поверить, но 22 тысячи машиностроителей начали бастовать в апреле 1918 года, когда немцы были меньше чем в 50 милях от Парижа. В связи с этим Военный кабинет дал своим переговорщикам следующую краткую директиву: “Если забастовки не получится избежать, следует пойти на все уступки, о которых они просят”{1472}. Для сравнения достаточно вспомнить, как германское правительство за неделю покончило с берлинской забастовкой в январе 1918 года{1473}. Также следует отметить, что шесть из семи требований берлинских забастовщиков были политическими — эти люди хотели прекращения войны, а не повышения зарплаты.
Таблица 30. Забастовки в Великобритании и Германии (1914–1918 гг.)
источники: Wilson, Myriad Faces, p. 221; Home, Labour at War, p. 396; Petzina et al., Sozialgeschichtliches Arbeitsbuch, vol. III, pp. 110–118.
Короче говоря, Англии повезло, что Ллойд Джордж был неправ, когда назвал на Конгрессе профсоюзов войну “конфликтом между германскими и австрийскими порядками с одной стороны и английскими и французскими — с другой”{1474}. Отношения между работодателями и работниками в Англии были хуже, чем у кого бы то ни было на этой войне — за вычетом России. Ни в Германии, ни в Италии, ни во Франции не происходило столько забастовок{1475}. Более того, многие из стачек, охвативших Францию летом 1917 года, затрагивали в основном швейную промышленность — не самую значимую для войны отрасль, — и многие из бастовавших были не состоявшими в профсоюзе швеями, которые вернулись к работе, как только им повысили зарплату{1476}. Более политизированные майские забастовки 1918 года быстро выдохлись, столкнувшись с общественным недовольством — в том числе со стороны людей в форме{1477}.
Голод, болезни и неравенство
Был ли причиной поражения Германии голод? Это представление — одно из самых устойчивых в современной европейской историографии{1478}. При этом оно, скорее всего, не соответствует действительности. Разумеется, если говорить в общем, то средний германец пострадал сильнее среднего англичанина, по той простой причине, что реальный доход на душу населения в Германии за время войны упал — примерно на 24 %, — а в Англии вырос{1479}. Как мы уже говорили, блокада, безусловно, создала в Германии проблемы с продовольствием, причем прекратившиеся поставки удобрений были даже важнее, чем снижение импорта продуктов питания. Кроме этого, власти, несомненно, совершили ряд серьезных ошибок — и не последней из них было решение Союзного совета (бундесрата) вводить ценовые максимумы поэтапно, из-за чего предельные цены на продукты, пользовавшиеся наибольшим спросом, оказались самыми низкими. Также абсолютно контрпродуктивной была идея забить весной 1915 года девять миллионов свиней (устроив пресловутый Schweinemord[39]), чтобы сэкономить для людей зерно и картофель{1480}.
Однако масштаб германских бедствий часто переоценивается. Как можно увидеть по таблице 31, продовольственное потребление сократилось
