Александр II Освободитель. От России крепостной к революционной - Валерий Евгеньевич Шамбаров
И вот тут в полной мере заблагоухали «цветы» либерализма. К государю с разных сторон начались подкаты, что он должен начать правление с милосердия, ответить добром на зло, пощадив убийц отца, – какой прекрасный дух он задал бы своему царствованию. «Властителя умов» Льва Толстого очень взволновала… нет, не кровь императора, а судьба преступников. Он обратился к Александру III с посланием (разумеется, предназначенным и для собственных почитателей). Убеждал, что убивать этих людей нельзя, надо бороться с ними «духовно». Противопоставить идеал, который был бы выше их идеалов. Издать манифест с заголовком «А вам говорю, возлюби врагов своих». Террористам же дать денег и услать куда-нибудь в Америку. Пусть осознают, раскаются…
Популярный либеральный журналист и общественник Градовский доказывал, что казнить подсудимых вообще не за что. Желябова арестовали до теракта, и остальные пятеро непосредственно царя не убивали. Это сделал Гриневицкий – он и сам погиб. А философ Соловьев во время суда читал лекцию в зале Кредитного общества. Объявил, что сейчас «идет совет о том, как убить безоружных». И «если русский царь, вождь христианского народа, заповеди поправ, предаст их казни, если он вступит в кровавый круг, то русский народ, христианский народ, не может идти за ним. Русский народ от него отвернется…» Публика устроила ему овацию! Лорис-Меликову доложили, и… Соловьев отделался всего лишь запретом на чтение публичных лекций.
Встревоженный такими настроениями Победоносцев 30 марта писал царю, что ни в коем случае нельзя им следовать, поддаваться. Александр ответил: «Будьте покойны, с подобными предложениями ко мне не посмеют прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь». Террористов приговорили к смертной казни. Правда, Гельфман объявила, что беременна. Исполнение ей отсрочили до родов (после родов смягчили до вечной каторги, но развилось воспаление брюшины, она умерла). А народовольцы с участием военной организации Суханова еще и готовились отбить осужденных!
Намечали собрать 200–300 человек, когда цареубийц повезут к месту казни по улицам, броситься на кортеж, увлекая за собой толпу зрителей. Две группы отвлекают внимание, а центральная, куда входили все офицеры, громит конвой и утаскивает товарищей. Но от плана пришлось отказаться. Царь принял достаточные меры, 3 апреля улицы плотно оцепили войсками. Пятерых злодеев повесили на Семеновском плацу. А их сообщникам стало не до новых терактов. Жандармерия висела у них «на хвосте», брала одного за другим.
Ну а реформаторы долго ждали отложенного царского решения. 21 апреля Лорис-Меликов, Милютин и Абаза напомнили о нем Александру III, снова внушали необходимость реформ. Но теперь государь открыто отверг идею. Проект Манифеста о своем политическом курсе он поручил составить Победоносцеву. 28 апреля его вынесли на обсуждение правительства. Либералы были ошарашены, возмущены. Все их надежды напрочь перечеркивались! Однако их возражения царь просто отмел. Своей собственной самодержавной волей.
На следующий день он подписал Манифест о незыблемости самодержавной власти, защите её «для блага народного от всяких поползновений». Призвал «всех верных подданных служить верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей Русскую землю, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии всех учреждений». Лорис-Меликов, Милютин, Абаза, великий князь Константин Николаевич подали в отставку.
А Победоносцев докладывал государю, что в Петербурге «в среде здешнего чиновничества Манифест встречен унынием и каким-то раздражением: не мог и я ожидать такого безумного ослепления. Зато все здравые и простые люди несказанно радуются. В Москве ликование… Из городов приходят известия о всеобщей радости от появления Манифеста». Что ж, простым и здравомыслящим людям было чему радоваться! Александр III резко выправил курс накренившегося корабля империи. На места «перестройщиков» выдвигались патриоты, а все государственные дела царь взял под личный контроль.
Политическую полицию император усилил, в 10 губерниях предоставил ей право действовать в режиме «усиленной охраны», не подчиняясь администрации и судам. «Народную волю» разгромили очень быстро, к концу года от нее почти ничего не осталось. Впрочем, во власти сохранялись и скрытные влияния, ряду видных террористов удалось избежать заслуженной кары. В марте на чрезвычайный суд над цареубийцами некоторые не попали, потому что были арестованы раньше – главный руководитель Александр Михайлов, агент в полиции Клеточников. Других взяли уже после казни сообщников: четвертого «бомбиста» на Екатерининском канале Емельянова, участниц нескольких покушений Лебедеву и Якимову, лейтенанта Суханова и др.
Их судили только в феврале 1882 г. на «процессе двадцати». Десятерых приговорили к повешению. И снова завопили «общественность», Лев Толстой – что у него «негодованье поднимается, самое мучительное чувство». Но и за границей Виктор Гюго, французский классик, воинствующий либерал и первый развратник в Париже, обратился с «Призывом» к правительствам и народам Европы, мгновенно распубликованным в разных странах: «Цивилизация должна вмешаться! Сейчас перед нами беспредельная тьма, среди этого мрака десять человеческих существ, из них две женщины (две женщины!), обречённые на смерть… Пусть русское правительство поостережётся…». О том, что «две женщины» по уши в крови, умалчивалось. И можно предположить, что грандиозный международный шум был поднят не из-за них, а из-за Александра Михайлова. Те самые зарубежные силы, с которыми он был связан (и чьи тайны он не выдал), защищали его.
А возле царя озаботились дипломаты, экономисты, финансисты, настраивая, что скандал повредит России. Для 9 смертников он заменил казнь пожизненной каторгой. Не помиловал только изменившего офицера Суханова, вместо виселицы предписал расстрел (в исполнение привели вчерашние подчиненные Суханова). В результате этого и других подобных смягчений некоторые боевики дожили до советской власти, за соучастие в цареубийстве 8 человек получили персональные пенсии. Но взрывавший Зимний дворец Халтурин под международную защиту не попал – он еще был на свободе. В Одессе с сообщником убил прокурора Стрельникова, и обоих повесили.
А реформы Александр III свернул. Ужесточил цензуру, ввел новые правила о печати, библиотеках. Многие издания были закрыты. Усилился контроль за земскими и городскими структурами самоуправления, общественными организациями. Ориентацию на Запад царь вообще отверг, поставив на первое место национальные ценности. Вернул в обиход триединую формулу «Православие – Самодержавие – народность». Изменил даже военную форму, приблизив ее к традиционным русским фасонам.
Автономия университетов была ликвидирована. Начальные школы передали в ведение Синода. В несколько этапов Александр III внес поправки в
