Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев
Был ли вообще эсеровский мятеж? Камков (325), Спиридонова (326), Карелин (328) и другие были не менее искушены в оценке своих сил и средств, чем Ленин, Троцкий и Зиновьев. Они прекрасно понимали, что одним отрядом в 1000 человек свалить власть большевиков совершенно невозможно. Даже при успехе в Москве вопрос о власти не был бы решен в Петрограде и в провинции. Очень странным выглядит жертва своей фракцией на Съезде Советов. Делегаты партии, съехавшиеся с мест, практически сразу при поступлении тревожной информации, были заперты чекистами в здании Большого театра, где проходили пленарные заседания; остальные делегаты были выпущены. Лишь члены ЦК партии эсеров смогли заблаговременно покинуть Съезд. Аресту подверглись и представители других фракций – общим числом около 450 человек. Никто из них ни сном, ни духом не знал ни о каком восстании. При этом подавляющее большинство делегатов имели при себе оружие – так же, как и большевистские делегаты. Они даже не подумали пойти на прорыв и присоединиться к «восстанию». Почему? Потому что никакого восстания не было.
Дзержинский в сопровождении всего трех чекистов поехал в отряд Попова, и там они попытались, ломая двери, обнаружить убийц Мирбаха. Удивительная вещь: в показаниях Дзержинского содержится признание, что он в штабе у Попова увидел шапку Блюмкина, и поэтому решил: преступник прячется здесь. Но насколько близким надо быть к этому преступнику, чтобы точно установить, что попавшаяся на глаза шапка – его! Между тем, свои шляпы исполнители теракта оставили в посольстве – на месте преступления. Дзержинский либо ошибся, либо сознательно лгал Попову, чтобы обосновать разгром его штаба. Искал Дзержинский вовсе не Блюмкина, который отправился лечить раненую ногу в лазарет, а членов эсеровского ЦК. Он их нашел, потому что именно там в перерывах между заседаниями Съезда они и собирались. Продолжая свою провокацию, Дзержинский объявил арестованными двух эсеровских лидеров (может быть, их в комнате и было всего двое) и объявил, что один из них прямо здесь будет расстрелян. Его намерения и движения выглядели столь серьезно, что Попов и другие эсеры решили целесообразным арестовать Дзержинского вместе с его спутниками.
Ещё один странный факт – торопливый расстрел заместителя председателя коллегии (президиума) ВЧК Вячеслава Александровича[140], которому Дзержинский поручил работу комиссии по расследованию убийства Мирбаха – якобы (по словам Троцкого), тот похитил 500 000 рублей (точнее 544 тыс. «конфиската») и передал их ЦК партии эсеров на организацию восстания. Он же в отряде Попова, будто бы, арестовал самого Дзержинского и его охрану, а затем в здании ВЧК на Лубянке – Мартына Лациса (444). Если это так, то почему расстрел состоялся до детального расследования и публичного суда? Тем более что в показаниях Блюмкина (1919) указано, что Александрович поставил печать на документе о его полномочиях, не зная о её поддельности, и выдал записку на получение автомобиля в гараже ВЧК, не будучи в курсе планируемого убийства германского посла. Если отряд Попова был приведен в состояние полной боевой готовности за несколько дней до выступления, то это не могло скрыться от руководства ВЧК, в структуру которого входило это подразделение. Но в действиях «поповцев» был лишь один успешный эпизод. Сразу после ареста Дзержинского группа «поповцев» прибыла в ВЧК и арестовала Лациса и ещё нескольких большевиков-чекистов. Те безропотно сдались. Но на этом успехи закончились.
Действия отряда Попова были крайне робкими и почти исключительно оборонительными. На телеграф «поповцы» вошли беспрепятственно – отправили телеграммы и удалились. Никакой стычки с охраной или силами большевиков там не было. Срочно прибывшие туда две роты латышей были легко разоружены гораздо меньшими по численности силами (около 25 человек) и тут же отпущены обратно в Кремль. Смена охраны телефонной станции с эсеровской на большевистскую была произведена в полном порядке – телефоны в Москве работали бесперебойно, вплоть до момента, когда их стали отключать сами большевики. Также пассивен был и эсеровский караул в ВЧК. Считается, что силы эсеров обстреляли Кремль из немногих имевшихся орудий (обстрел не был ни интенсивным, ни эффективным, свидетельство об обстреле присутствует в речи Троцкого на Съезде, и больше ни у кого). При этом они даже не попытались проникнуть в Кремль или освободить делегатовэсеров из Большого Театра, находившегося в непосредственной близости от дислокации отряда в Трехсвятительском переулке. Собственно, наступать было нечем. Реально силы Попова и примкнувших к нему составляли вряд ли более 400 человек, плюс два орудия (большая часть отряда оставалась совершенно пассивной). Силы большевиков, напротив, были значительными – только в Кремле 1500 штыков под командованием свирепого латыша Петерса (537). Подтянув артиллерию, они разгромили штаб «поповцев» и полностью дезорганизовали его управление. Большевиков спасли латышские стрелки (два полка – около 4000 человек под командованием латыша Петерсона (311)) и венгерские коммунисты во главе с Бела Куном [141]. Латышские полки были заранее приведены в боевую готовность, один из них был также заранее переброшен в Москву.
О предстоящих событиях знали практически все – большевики, ВЧК, но только не левые эсеры. Лишь накануне погромная речь Троцкого на Съезде насторожила их. Но реальную опасность для большевиков представляли не эсеры, а антисоветски настроенный гарнизон (20 тыс. штыков), который мог бы поднять настоящее восстание, воспользовавшись ситуацией. Но войска остались нейтральными, в равной степени относясь к левым эсерам и большевикам. Командовавший подавлением «восстания» латыш Вацетис
