Александр Зданович - Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)
Как мы уже указывали, ОГПУ именно в 1930–1931 гг. проявило максимум активности в изучении недостатков по мобилизационным вопросам и в выявлении их причин. В итоге, на Лубянке тоже «поправели» вслед за военным наркомом. По крайней мере, это можно отнести к руководству армейской части Особого отдела ОГПУ. Подтверждением такой позиции особистов явилась докладная записка в ЦК ВКП(б), а фактически И. Сталину, зарегистрированная 1 августа 1932 г. Дошла ли она до адресата, установить, к сожалению, пока не представляется возможным, поскольку в материалах секретного делопроизводства ОГПУ сохранился лишь отпуск указанной записки с пометкой 1-го заместителя председателя И. Акулова: «т. Менжинскому»[1086]. Подлинник же, если он все же был, направлен И. Сталину и, вероятно, хранится в закрытых фондах Архива Президента РФ. В любом случае, нам интересен текст документа и заключительные выводы, сделанные помощником (по военной линии — A. З.) начальника Особого отдела ОГПУ Л. Ивановым.
«В результате недостаточной материальной обеспеченности действующего мобилизационного плана № 11, — писал Л. Иванов, — мобготовность РККА на сегодня не может быть признана удовлетворительной»[1087].
По данным ОО ОГПУ, винтовок имелось лишь 85 % от потребности, станковых пулеметов — 68 %, ручных гранат — 55 %, револьверов — 36 %. Еще плачевнее обстояло дело в артиллерии: модернизированных гаубиц — 26 %, 107-мм пушек — 15,8 %, 76-мм пушек — 7 %. Представлялось возможным вооружить только 40 % артиллерийских полков стрелковых дивизий и не более 10 % полков в стрелковых корпусах. Из почти 150 дивизий, разворачиваемых по мобилизационному расписанию, полковыми пушками образца 1927 г. можно было укомплектовать лишь одну треть, а противотанковыми орудиями — около 10 дивизий.
Реальная обеспеченность мобрасписания № 11 по авиации видна из следующих, приведенных в докладной записке, цифр: «По самолетам (в том числе устаревшим и неполноценным) — 47 %, по моторам — 65,5 %, по авиаболтам — 18 %, по химическим бомбам — 3 %»[1088].
Для полноты картины Л. Иванов отметил, что даже сформированные в 1931 г. воинские части не боеспособны, поскольку батальонной, зенитной и противотанковой артиллерии не имеют вообще, а автобронетанковой техники поставлено от промышленности и со складов не более 10 % от потребности.
После детального описания сложившейся ситуации особисты изложили причины, приведшие к снижению мобилизационной готовности РККА. Основными из них являлись следующие:
1. Определение количества подлежащих развертыванию воинских частей без учета фактического поступления от промышленности боевого имущества и необходимости накопления запасов на ведение войны;
2. Включение в штаты развертываемых частей боевых средств, имеющихся лишь в виде опытных образцов, не принятых еще на вооружение армии или даже проектируемых;
3. Разработка схемы развертывания по мобрасписанию № 11 без учета ресурсов страны;
4. Крайне неудовлетворительное выполнение промышленностью плановых заказов НКВМ[1089].
Среди тех, кто предоставил чекистам исходную информацию для докладной записки, скорее всего, были начальник Организационно-мобилизационного управления Штаба РККА С. Венцов и начальник Артиллерийского управления Н. Ефимов. Они (еще до утверждения на Политбюро мобилизационного варианта № 11) критически расценивали возможность его полной реализации, но не смогли отстоять свои взгляды под напором М. Тухачевского, уже получившего к тому времени поддержку Генерального секретаря ЦК ВКП(б)[1090].
Если предположить, что докладная записка Л. Иванова была одобрена руководством ОГПУ и оказалась на столе у И. Сталина, то чекистам, кроме окрика из Кремля, ожидать было нечего. Ведь сомнение в возможности форсированной реконструкции РККА расценивалось как поддержка правого уклона в военном строительстве.
В контексте нашего исследования важно подчеркнуть, что в ОГПУ, в его руководящем звене, имелись люди, фактически согласные с позицией К. Ворошилова и его группой «реалистов». Принять позицию «милитаристов» означало для них вновь начать поиски «вредителей», однако теперь уже не среди бывших офицеров и генералов, а среди тех, кто встал на их место в органах военного управления и в оборонной промышленности.
Нет оснований утверждать, что такие фигуры, как В. Менжинский, Г. Ягода, а также их ближайшие сподвижники и единомышленники — Г. Прокофьев (заместитель председателя ОГПУ и куратор Экономического управления), И. Леплевский (начальник Особого отдела), имевшие прямое отношение к обеспечению безопасности вооруженных сил и оборонной промышленности, отказались от своих подходов к оценке разного рода недостатков, в том числе и в мобилизационных вопросах. Однако реальное состояние дел в сфере подготовки страны к возможной войне и на них оказывало свое влияние. По крайней мере, начиная с осени 1931 г. в документах по оперативной работе, выпущенных за их подписями, все реже упоминается термин «вредительство». Более того, на заседаниях судебной коллегии ОГПУ чаще стали приниматься решения о сокращении сроков содержания в лагерях и даже об освобождении лиц, ранее осужденных за вредительскую деятельность.
В приказе ОГПУ № 585 от 12 октября 1931 г. прямо говорилось о снижении уровня расследования по уголовным делам. Конкретно отмечались серьезные недостатки в следствии по вредительству: подчеркивалось, что слабое внимание уделялось детальному выяснению обстоятельств вредительской деятельности антисоветских организаций и отдельных лиц. Если речь шла о военнослужащих, то зачастую не принимались во внимание данные, характеризующие их боевую и служебную деятельность, предшествующие оценки их вклада в дело строительства РККА и укрепление оборонной промышленности[1091].
Инициаторами освобождения многих специалистов из числа военнослужащих в ряде случаев являлись руководители НКВМ и, в частности, сам нарком К. Ворошилов. Он опирался на особо секретное постановление Политбюро, в котором содержалась программа реабилитации некоторых категорий осужденных «вредителей»[1092].
Как показывает анализ протоколов заседаний судебной Коллегии ОГПУ, в подавляющем большинстве ходатайства удовлетворялись[1093].
В весенние и летние месяцы 1932 г. набирала силу политика, которую сейчас принято называть «неонэпом». Она самым непосредственным образом сказывалась на репрессивных мерах всех правоприменительных органов, включая и ОГПУ. Однако закрывать глаза на существенные недостатки в мобилизационной готовности войск чекисты не собирались, буквально бомбардируя руководство НКВМ и ЦК ВКП(б) информациями о вскрытых проблемах. ОГПУ, к примеру, неоднократно обращалось к вопросу о нехватке начсостава, особенно в условиях развертывания еще в мирное время новых воинских частей, о слабой военной подготовке призываемых из запаса командиров, о необходимости закрыть путь в ряды РККА антисоветским элементам, морально разложившимся личностям. Вот что говорилось в почто-телеграмме ОГПУ № 110/00 от 8 апреля 1930 г.: «Ввиду большого некомплекта начсостава в РККА и невозможности в ближайший период покрывать этот некомплект за счет выпускаемых из военно-учебных заведений молодых командиров, ГУ РККА решило… принять около 1150 человек начсостава запаса. Особый отдел ОГПУ предлагает… принять активное участие в отборе начсостава из запаса, тщательно проверить намеченных кандидатов и проследить, чтобы при приеме была бы обеспечена соответствующая прослойка членов партии (60 %) и командиров из рабочих (30 %). С особой тщательностью проверять начсостав из бывших кадровых офицеров и выходцев из дворян и социально чуждой среды, допуская из этой категории прием только тех лиц, которые являются ценными специалистами и за период своей службы как в РККА, так и в гражданских органах ничем себя не скомпрометировали»[1094].
Заместитель председателя ОГПУ С. Мессинг ориентировал всех начальников особых отделов военных округов и Полномочных представительств, что в 1928–1929 гг. указанному выше вопросу не уделили должного внимания. Поэтому на переподготовке оказалось много антисоветски настроенных командиров запаса, и они могут вновь попасть в войска, поскольку остались на учете в военных комиссариатах. В связи с этим предлагалось сделать акцент на создание осведомительской сети среди подлежащих переподготовке, а с получением компрометирующих материалов ставить перед командованием вопрос о снятии отдельных лиц с учета либо о зачислении их в 3-ю очередь начсостава запаса. По итогам проделанной работы надлежало направить в Центр докладные записки[1095].
В категорию лиц, подлежащих агентурной проработке, из числа командиров запаса прежде всего попадали уроженцы государств, граничащих с СССР, а также те, кто возвратился в СССР по каналу реэмиграции. Большое количество командиров запаса было призвано в РККА в связи со значительным усилением группировки войск на Дальнем Востоке после оккупации Японией Маньчжурии и создания марионеточного государства Маньчжоу-Го. Теперь японские войска стояли непосредственно у границы с СССР. И вновь руководство ОГПУ дает директиву об оказании предметной помощи командованию по отбору запасников, пригодных для зачисления в кадры РККА[1096].
