Владимир Наджафов - Пакт, изменивший ход истории
Без сухого остатка
Почему «Ледокол» В. Суворова нашел своих многочисленных читателей, а «Миф “Ледокола”» Г. Городецкого — нет? Потому, думается, что важна не только историческая истина, провозглашаемая каждым из этих авторов, но и путь к этой истине, который вместе с исследователем проходит читатель. Путь доказательств на фактах, документах, аргументах. У кого это убедительнее, у того и благодарные читатели.
Историческая ретроспектива, отраженная в словах и делах Сталина, убеждает, что итог его предвоенной внешней политики — заключение советско-германского пакта о ненападении, был предопределен расчетом на подрыв сил капиталистических стран в новой мировой войне. Пакт явился практическим воплощением марксистской идеи использования «межимпериалистических противоречий» в классово-имперских интересах сталинского Советского Союза. Отсюда советские метания от сотрудничества с Германией (1939–1941 гг.) до вхождения в коалицию вместе с Англией, США и Францией (1941–1945 гг.). Ни один из основных участников мировой войны не проделал таких глубоких военно-политических зигзагов, как Советский Союз; все остальные участники войны — войны коалиционной с обеих сторон — определились в выборе потенциальных союзников заранее.
В общем и целом «Миф “Ледокола”» Г. Городецкого есть не что иное, как ремейк сталинских «Фальсификаторов истории», от положений которого давно отказались историки, уважающие своих читателей. Противопоставив себя «другим историкам», а не только В. Суворову, автор лишил себя возможности попытаться раскрыть историческое значение Второй мировой войны. Не говоря уже о том, что вне его внимания остался общий контекст Второй мировой войны — глобальное противостояние демократии и тоталитаризма.
Заключение
В свое время, в итоге изучения политики Соединенных Штатов Америки перед Второй мировой войной и в ее начальный период, мною было сформулировано положение о причинно-следственной связи между происхождением и характером (причиной и природой) этой войны (в монографии «Нейтралитет США. 1935–1941. М., «Наука», 1990). Как войны, возникшей из-за неуемного стремления тоталитарных государств навязать свою волю всему миру. И, следовательно, как войны сил тоталитаризма против демократии, прежде всего против цивилизованных, продвинутых стран Запада. На этой антизападной основе между нацистской Германией и коммуно-социалистическим Советским Союзом, с заключением между ними пакта о ненападении от 23 августа 1939 г., на время установились отношения «стратегического партнерства».
Что ж следует из такого понимания направленности Второй мировой войны, развитой в настоящей книге?
С одной стороны, разумеется, автор разделял и по- прежнему разделяет убеждение практически всего исторического сообщества, что безусловно главная ответственность за возникновение мировой войны лежит на германской разновидности фашизма — национал-социализме (нацизме), прямыми пособниками которого были итальянский фашизм и японская военщина. Нельзя сбрасывать со счетов и объективно негативные последствия предвоенной внешней политики умиротворения, невмешательства и нейтралитета стран демократического Запада — Англии, Франции, США. Не думаю, что лидеры этих стран вели дело к всеобщей войне, которой они не желали, опасаясь за свои преобладающие в мире позиции и памятуя антикапиталистические социальные последствия предыдущей мировой войны. Однако, если иметь в виду большие политико-дипломатические ресурсы западных стран для защиты всеобщего мира, они повинны в том, что упустили ряд предоставлявшихся возможностей своевременно, на ранних этапах наступления держав Оси — Германии и Италии, а также Японии, противопоставить им свою решимость остановить агрессоров. Создать «карантин вокруг агрессоров», как предлагал в октябре 1937 года президент США Ф. Рузвельт, известный своими либеральными взглядами. Но дальше громкого заявления дело не пошло. Что более или менее удалось западным странам — это обозначить для мировой общественности «кто есть кто» в разворачивавшимся конфликте между противостоящими группировками — Германией, Италией, Японией, объединившимися в агрессивном Тройственном пакте (сентябрь 1940 г.), и государствами демократического Запада, осознавших общность своих жизненных интересов перед лицом наступления тоталитарных государств. Даже И.В. Сталин, говоря об «агрессивных» и «неагрессивных» государствах, называл западные страны «демократическими» (правда, чаще презрительно — в кавычках). Расстановка противоборствующих сил на мировой арене, за вычетом СССР, определилась заблаговременно.
С другой стороны, для нашей отечественной постсоветской историографии сохраняет актуальность задача значительно более критичного подхода к политике сталинского Советского Союза в связи со Второй мировой войной, в особенности к его политике в годы ее развязывания. Достаточно указать на то, что в переломное для цивилизации предвоенное десятилетие СССР открыто позиционировал себя проводником сепаратной, самодостаточной внешней политики — как политики единственного социалистического государства во «враждебном капиталистическом окружении». Ни одну из формировавшихся со второй половине 1930-х годов обеих капиталистических группировок Сталин, единовластный правитель громадной евразийской империи, не считал заслуживающей его поддержки. Советская ориентация в международных делах выглядела сугубо конъюнктурной, зависящей от того, какая из двух враждующих группировок в данный момент готова больше предложить Советскому Союзу. Какая из них готова, в частности, считаться с так называемыми государственными интересами СССР на его западных границах. Как показали официальные советско-западные (англо-франко-советские) переговоры весной-летом 1939 г. и почти одновременно шедшие закулисные советско-германские переговоры («разговоры» и «беседы»), на первых порах советские требования ограничивались возвратом территорий на востоке Европы, утерянных царской Россией в результате Первой мировой войны. Однако только на первых порах, пока не будет подготовлен плацдарм для реализации в последующем далеко идущих классово-имперских целей сталинского руководства. Чтобы в конечном счете Красная армия победоносно промаршировала по обессиленной междоусобной войной капиталистической Европе до Парижа, а то и до Атлантики.
С приходом к власти в Германии в самом начале 1933 г. нацистского лидера А. Гитлера, объявившего поход против «иудо-большевизма», в качестве приемлемых партнеров для Советского Союза на короткое время стали Англия и Франция. До этого, по официальной классификации Кремля, самые антисоветские страны, столкнувшиеся теперь с непосредственной опасностью, большей, чем коммунизм — с германским реваншистским нацизмом. Наметившееся было сближение со странами Запада на почве идеи коллективной безопасности оказалось подорванным начавшимся летом 1936 г. мятежом генерала Франко в Испании, и, не в последнюю очередь, англо-французской политикой невмешательства в условиях неприкрытой помощи мятежникам со стороны Италии и Германии. Давнее недоверие к западным государственным деятелям-«мерзавцам» Сталин подкрепил осенью 1938 г. публичным заявлением, что лидеры «демократических» государств Запада «еще больше» бояться революционно-освободительных движений в Европе и Азии, чем фашизма. А так как, по его мнению, капиталистический мир уже вступил во «вторую империалистическую войну», чуждую интересам дела социализма, решение напрашивалось. Следовало, по сугубо прагматическим мотивам, воспользоваться предельным обострением «межимпериалистических противоречий» для продвижения своих классово-имперских интересов, о которых то и дело проговаривались сам Сталин, в его окружении и партийные пропагандисты. А именно — маневрировать между двумя капиталистическими группировками в ожидании перерастания «империалистической войны» в «войну всеобщую, мировую», чтобы враги социализма и с той, и с другой стороны «лучше разодрались» (Сталин). Политике умиротворения агрессоров странами Запада, которые надеялись так или иначе избежать худшего — еще одной мировой войны, сталинский Советский Союз противопоставил политику подталкивания одной стороны против другой. Чего не удалось добиться провозглашением приверженности политике коллективной безопасности и на советско-западных переговорах, удалось осуществить посредством заключения пакта о ненападении с нацистской Германией 23 августа 1939 г. — в самый канун всеобщей войны, закрепив направленность ее агрессии в западном направлении, против Англии и Франции. Советско-германский пакт — с советской стороны — стал воплощением классовой, антикапиталистической стратегии Советского Союза, которому наконец-то удалось на деле воспользоваться «межимпериалистическими противоречиями» в стремлении изменить ход европейской и мировой истории. Такой итог (именно!) предвоенного политико-дипломатического маневрирования СССР — заключение пакта с нацистской Германией вместо соглашения со странами демократического Запада — был предопределен расчетом на подрыв капитализма во Второй мировой войне.
