Почти серьезно - Юрий Владимирович Никулин
— А что, — вдруг он обратился ко всем, — вот начнет «гореть» наш коллектив, объявим «людоеда», Никулин будет «людоедом». Как, Юра, сыграешь? — спросил он у меня. — Три ставки получишь. И что думаете, народ пойдет. Только представляете, — смеется он, — какой потом в главке шухер будет…
Так и работали мы вместе с Валентином Ивановичем Филатовым. «Медвежий аттракцион» делал сборы. Медведи на манеже выглядели милыми, забавными и приятными.
Бурые медведи с виду добродушные, так и хочется их погладить. Но на самом деле в цирке нет зверя коварнее, чем медведь. Работать с тиграми, львами, леопардами легче. Дрессировщик всегда видит, чувствует смену настроения у этих экзотических животных. Бывают моменты, когда звери вдруг выходят из повиновения и готовы броситься на дрессировщика. Важно этот момент уловить, почувствовать и мгновенно среагировать. У медведей же уловить смену настроения почти невозможно.
— Понимаешь, — говорил мне Валентин Иванович, — никогда не знаешь, что медведь выкинет. Вот он, Макс, мой коверный, вроде добродушный, а ведь может ни с того ни с сего взять и прихватить тебя. Медведи-то ничего не боятся: ни огня, ни воды.
Силу медведя Филатов однажды испытал на себе. Когда он еще только начинал свой путь в цирке, на одной из репетиций громадный медведь подмял под себя дрессировщика. В результате у Филатова — смещение позвонков. Валентин Иванович долго лежал в больнице. И хотя врачи подняли его, травма время от времени давала о себе знать. Иногда у Филатова возникали сильные приступы боли. Так случилось перед премьерой в Запорожье. Накануне он с трудом поднялся с постели, не мог ходить. Дирекция цирка, узнав о болезни артиста, забеспокоилась. Билеты-то проданы за месяц вперед, все, конечно, хотят увидеть «Медвежий аттракцион».
И Филатов выступал. Перед началом представления он долго уговаривал врачей сделать ему новокаиновую блокаду.
— Это же действует только час-полтора, — сказали ему.
— А мне нужно сорок минут, — превозмогая боль, отвечал Филатов.
И на премьере Валентин Филатов легко двигался, широко улыбался, шутил с публикой, и только глаза у него из зеленоватых стали совсем прозрачными. Правда, после выступления Филатов не вышел на поклон публике, как он это делал обычно. Уставший, он стоял за кулисами, прислонившись к стене. Его тут же подхватили ассистенты, бережно отнесли в машину и отвезли в гостиницу. Так он работал больше недели.
Довольно быстро мы с Филатовым подружились и перешли на «ты».
— Ты, Юра, не стесняйся, — говорил он. — Если что нужно, говори. Деньги будут нужны, бери, потом отдашь постепенно. У меня деньги есть.
Валентин становился добрым и нежным, когда из Москвы к нему приезжали маленькие дочери Люда и Таня. Девочки воспитывались у бабушки, а на каникулы их привозили к отцу. Он с радостью встречал детей, с удовольствием играл с ними. Все вечера дочери проводили в цирке.
Интересы цирка Филатов защищал на самом высоком уровне. Если дело требовало, шел на прием к самому высокому начальству и, умея расположить к себе людей, добивался необходимого.
Когда группа артистов цирка готовилась к гастролям во Францию, всех участников программы пригласили на беседу к министру культуры Е. А. Фурцевой. В середине беседы вдруг встает Филатов и обращается к министру:
— Екатерина Алексеевна, вы вот хорошие, правильные слова нам сказали о чести советского искусства, о нашем цирке, а сами-то вы цирк не любите.
— Как «не люблю»? — удивилась Фурцева.
— В своих статьях, интервью, выступлениях вы говорите о балете, опере, о драматических спектаклях, даже об эстраде, а о цирке ни разу ни слова. (Фурцева действительно в то время редко появлялась в цирке.)
Возникла острая ситуация, которую разрядил какой-то шуткой клоун Олег Попов.
Об этой истории быстро узнали все артисты цирка. И при встрече многие спрашивали у Филатова:
— Ну как, Валентин Иванович, говорят, вы на беседе с министром правду-матку резали?
А Валентин, усмехаясь, отвечал:
— А что? И министру надо все говорить. Правильно сказал и на пользу. В понедельник сказал, а в среду Фурцева в цирк пришла на представление и мне аплодировала.
Валентин Филатов не признавал правил служебной лестницы. Минуя начальников отделов, он всегда шел прямо в кабинет управляющего. Входил пружинистой походкой, даже не кинув взгляд на секретаря, широко раскрывая дверь. Он знал — его, Филатова, примут. И его принимали. Он добивался выполнения всех своих просьб и требований, хотя чаще требовал, чем просил.
Филатов все делал уверенно, лихо. С удалью он водил машину, с размахом отмечал праздники, на собраниях говорил громко, с апломбом (правда, порой его заносило). И, конечно, в бешеном ритме, с полной отдачей сил, так что семь потов с него сходило, работал на манеже.
Медведей Валентин Филатов чувствовал и понимал удивительно. Помню, по ходу действия клоунского пролога, который мы репетировали, коверный Чайченко должен был пройти через манеж под руку с медведем Максом. Клоун долго не соглашался подходить к медведю. Боялся.
— Да ты не бойся, — говорил спокойно Валентин Иванович. — Иди себе по манежу и подкармливай Макса сахаром. Дойдешь до середины и скажешь свою фразу: «Ну, мы пошли в буфет».
И Филатов сам несколько раз продемонстрировал, как спокойно Макс идет с ним под руку. После этого Чайченко с трепетом пошел рядом с медведем. От волнения клоун быстро скормил весь сахар и, когда приблизился к барьеру, кормить медведя стало нечем. Валентин Иванович, сидящий рядом со мной, спокойным голосом сказал:
— Ну, сейчас Макс ему даст…
И точно. Медведь с размаху дал Чайченко такую затрещину, что клоун перелетел через барьер и упал в проходе.
Чайченко начал кричать, что Филатов специально дал Максу знак, поэтому тот его ударил. Филатов ничего не мог возразить, он вместе со всеми смеялся до слез.
Филатов удивительно точно подбирал зверей для того или иного номера.
— Медведи, они как люди, — говорил мне Валентин, — каждый на что-нибудь способен, только нужно уметь раскрыть эти способности. «Вытащить» из медведя его таланты.
Пришел однажды я на репетицию. Филатов, усталый, сидел на барьере, нервно курил сигарету и прозрачными глазами смотрел на очередного неподдающегося медведя, который понуро стоял в центре манежа.
— Ну что еще с ним делать? — как бы в пространство бросил Валентин.
Потом он подошел к медведю и начал с ним разговор, как с человеком:
— Ты будешь работать или нет? Если не будешь, то мы тебя к чертовой матери отправим в зоопарк.
Медведь после этих слов вдруг встал на задние лапы, подошел к Филатову и, похлопывая лапой по карману куртки, где у дрессировщика лежал сахар,
