Как убивали Советский Союз. Выгодоприобретатели крупнейшей геополитической катастрофы XX века - Андрей Николаевич Савельев
Найшуль и его коллеги, вышедшие из праздношатающейся и безответственной «золотой молодежи», брошенной на укрепление экономических структур государства, но занятой совершенно иными делами, имели возможности верно оценить причины кризиса экономический системы. Они обнаружили, что упорное следование планам непродуктивно, с планированием система не справляется, Госплану приходится все снова и снова пересчитывать. Ясно, что речь должна была идти о децентрализации, по крайней мере, планирования. И люди «со свободной головой» (как характеризовал своих соратников В. Найшуль) придумали, что радикальным средством полного разрушения иерархии управления экономикой станут свободные цены. Они ждали момента, когда эту свободу можно будет ввести декларацией. И не желали даже в мечтах предположить, что масштабное распространение персональных компьютеров могло бы сделать любое планирование вполне возможным — оставалось лишь выбрать модель такого планирования.
Уже в середине 80-х годов российская промышленность была готова выпускать в массовом порядке отечественные модели персоналок. Но госплановских скептиков, среди которых гнездился заговор, ничто подобное не интересовало. Они искали мифическую модель саморегулирующейся экономики, в которой места для государства и рационального ведения хозяйства страны не было.
Второй вывод праздных коллег Найшуля по заговору состоял в том, что в стране уже действует административный рынок, а все управление строится на отношениях торговли как между неподчиненными друг другу субъектами, так и между подчиненными. Это наследие хрущевских реформ считалось в кружке заговорщиков большим завоеванием, подготовившим реформы Гайдара. Найшуль прямо говорит, что эта система полностью разрушила государственность. Точнее было бы сказать, что в стране, под прикрытием коммунистической пропаганды, производство социального капитала было заменено базарными отношениями «ты — мне, я — тебе», неформально признанными как общая норма поведения.
Найшуль заявил, что Гайдар себя поначалу к либералам не причислял, говоря на одном языке с коммунистами горбачевской выделки — на языке правых социалистов. Гайдар просто улучшал социализм. До той степени, пока он не стал либерализмом. Никакой четкой границы тут просто не существует. Гайдар, как говорит Найшуль, лишь «оденежил» то, что ранее подготовили коммунисты, опираясь на одну из ветвей европейского Просвещения.
Составившие идеологию заговора твердо поняли, что болезнь системы смертельна, и потирали руки, предвкушая славу могильщиков мощнейшей в мире страны. И затаились, выжидая своего часа. Причем вполне сознательно рассчитывая на административный ресурс, коим владели изменники внутри компартии. Они понимали, что система сама должна родить человека типа Ельцина и принять его как глашатая анархической справедливости. Они заранее считали, что хозрасчет, аренда и прочее — только временные меры, оттягивающие смерть системы. Оживлять систему и спасать страну они не намеревались.
Теперь Найшуль прямо говорит, что все это в Госплане считалось «туфтой» и «чепухой». Его единомышленники-празднодумцы знали, что только тотальное разрушение экономики позволит их группе и подобным же праздным мозгоблудам выйти на ключевые политические и экономические позиции, и ждали, пока не дождались Ельцина. Ельцина они встретили уже полностью сформированной командой, которая и стала идеологическим штабом мятежа, вталкивающим в скудный мозг Ельцина новые идеологические догмы, списанные со старых коммунистических и предназначенные к тому же — к заведению страны в тупик ради частного обогащения или ради эксперимента по внедрению утопии с заведомо провальным результатом.
Третий вывод Найшуль со своими соратниками почерпнули из риторики Пиночета — государство должно полностью исключить себя из экономики, дать зарабатывать прибыль только в результате обслуживания друг друга экономическими субъектами Ясно, что все это была только риторика. В действительности государство меняло власть на собственность, оставляя в тылах нового олигархического класса агентуру, действующую в госаппарате. Без коррупции содержать эту агентуру невозможно. Соответственно, за кулисами либерально-бюрократического мятежа коррупция предполагалась как естественный механизм монополизации рынков, подавления политических противников и самодеятельных предпринимателей, создававших производства «с нуля». Именно поэтому рывок Путина в 2000 году полностью захлебнулся — госаппарат оказался тотально коррумпированным. Отношения «ты — мне, я — тебе» «оденежились» благодаря Гайдару.
Четвертый вывод, следующий из поставленной празднодумцами задачи вписаться в мировую элиту, состоял в том, что границы государства должны быть взломаны. Один из инструментов этого взлома — разрушение государства как такового. Через неустоявшиеся новые границы (приватизированные в транспортных узлах) в страну должны были хлынуть колониальные товары и умертвить все, что не могло конкурировать с тотальным демпингом. Умерщвленные предприятия затем скупались за бесценок, а потом поднимались за счет очагового восстановления таможенного регулирования и перепрофилирования на выпуск аналогов зарубежного ширпотреба. Наукоемкие предприятия становились жертвой. Всё, чем страна была славна и что обеспечивало ее перспективу в технологической конкуренции с Западом, пошло под нож.
Четвертый вывод празднодумцев — о непригодности российских традиций для того, чтобы реформы были реализованы не только «вширь», но и «вглубь». Срастить либеральные реформы с русской традицией заговорщики не планировали, а когда противоречие стало для них очевидным, они предпочли реформы, отбросив традиции. В конце концов эти традиции были даже объявлены вредными во всех отношениях. Ведь они мешали внедрять либеральную догму!
Найшуль, пытающийся подверстать в очередную утопию либерализм и патриотизм, говорит о том, что открытая экономика просто испытывает человека: может ли он продать родину? На деле это было вовсе не испытание, но наделение правом продавать родину лиц, полностью лишенных нравственных самоограничений. Фигуры Козырева, Шеварднадзе вполне дополняют в этом отношении список соратников Найшуля. Родиной разрешено было торговать тем, кто готов был на такую торговлю. Как и на грабеж богатств родины. Большинство населения либо отшатнулось от такой возможности, либо сильно замешкалось.
Логика празднодумцев была достаточно проста: если довести децентрализацию до абсурда, если разрушить страну, возникает вопрос о собственности. Тогда автоматически речь должна идти о тотальной приватизации, а под шумок о создании класса собственников — о захвате этой собственности номенклатурными кланами и прибившимися к ним идеологами хаоса.
Приватизация в той форме, в которой она прошла в России (то есть, имитировалась, как признается Найшуль), была придумана в его кругу еще в 1981 году. Конечно, никто и не собирался проводить равноправное наделение людей собственностью — русские и так считали, что владеют государством и его экономическим потенциалом, а празднодумцы и изменническая политическая элиты — что собственности достойны только они сами, но не русский народ. Заговорщики рассчитывали на миг удачи, который потом можно будет закрепить пафосными мерами по усилению государства, встающего на защиту новых собственников, составивших капиталы на ворованном.
Русские в своей массе понимали, что общенародным достоянием плохо управляют, но знали, что они владеют им. Ваучерная приватизация давала им просто титул
