Дитерихс К. - УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ И ЧЛЕНОВ ДОМА РОМАНОВЫХ НА УРАЛЕ
Приведенные выдержки из рассказов, могущие служить материалом для характеристики большевистских деятелей из русской народности, выбраны из массы других аналогичных по сути рассказов только потому, что один из авторов приведенных повестей Сакович в дореволюционное время причислял себя к монархистам, а другой, Логинов, к противоположному лагерю - социалистам. В революционное время оба оказались в первых рядах активных деятелей, причем Сакович, соответственно общей структуре революционных эволюции, в январе 1917 года был монархистом, в марте того же года объявил себя социал-демократом, в конце этого же года - социал-революционером, в январе 1918 года - стал большевистским комиссаром, а в августе этого года - оказался внепартийным. Логинов же из социал-демократических хроникеров троицкой газетки перешел сначала в сотрудники официального большевистского органа в Омске, а затем в тайного политического агента Исаака Голощекина в Екатеринбурге и Янкеля Свердлова в Москве по поддержанию связи с главой их тайной организации в Сибири латышом Ильмером. По существу же их характеристик таких типов в период революции и позже в среде советских деятелей было бесконечное число, и во всяком случае гораздо больше, чем сознательных и идейных последователей главарей циммервальдовской шайки, привезенных в Смольный институт в запломбированном вагоне, прибывших с определенной программой разрушить Россию экономически, низложить ее православный мир и воздвигнуть царство религии Лжи.
Оба выведенных представителя советской деятельности - деятели не маленькие, не рядовые работники, а принадлежат к категории активных агентов власти, руководителей большевистского движения, проводников идей, мыслей, форм. Оба они теперь, как говорится, “пойманы на месте преступления”. Оба знают хорошо, что улики против них так серьезны, что их показания ничего изменить не могут в их судьбе и смертная казнь обоим обеспечена. Их рассказы - это последнее слово, исповедь перед смертью. В подобных случаях люди идеи или отказываются говорить, или, если и решаются на слово, то это слово гордо исповедуемой идеи, их светоча жизни, ради которого они боролись на жизнь и смерть, не щадя других, и сами гордо и смело идя на эшафот.
А здесь? Слово этих людей - представителей сотен и тысяч других таких же творцов революции и сотрудников советской власти?
Прежде всего ложь: ложью пропитанная жизнь, ложью пропитанная деятельность, ложью пропитанное последнее слово. Ложь неискусная, грубая, натянутая; ложью обставлена почти каждая фраза, каждое положение. Ложь маленьких, скверных мальчишек, гадко нашаливших и ищущих ложью обмануть старших. Гнусное, досадное до боли за Русь, за русское имя чувство вызывает эта ложь Саковича и Логинова. Один лжет, как характерно лжет преступник гнусного, но коллективно содеянного преступления; другой лжет, как мелкий уличный воришка, стремящийся доказать, что он не украл, а только взял. И оба в своей лжи совершенно несознательно открывают истинные побуждения, руководившиеими в революционной и большевистской деятельности в разорении России и насилии над своими братьями, в крови и ужасах советского режима. Побуждения одинаковые у обоих - мы участвовали в преступлениях над другими, чтобы самим властвовать, жить и есть. При этом оба в своей революционной деятельности увлекаются на борьбу не идеями и принципами социалистических учений, а самыми алчными материалистическими расчетами “ловить рыбу в мутной воде”.
В период, предшествовавший Великой войне, русская литература пестрела жалобами на упадок в обществе идейности, захватывающих мыслей, порывов и вдохновения. На причины такого явления взгляды разделились, одни считали, что новое оживление мысли находится в прямой зависимости от самой жизни страны; другие, признавая, что по существу это дело внутреннего идейного воспитания, тем не менее полагали, что в известной мере развитие общественного сознания будет зависеть также от успехов политической жизни.
Начало Великой войны, казалось, всколыхнуло общественную мысль; самые разнообразные слои населения, самые противоположные политические партии объединились в одном горячем порыве, в одном великом вдохновении.
Но ненадолго.
Первые же испытания, первая неудача 1915 года разобщили снова все общественные силы, остановили работу живой, идейной мысли; “порывы” свелись исключительно к беспринципной жажде власти, а “вдохновение” сконцентрировалось для лжи, которой прикрывалась жажда власти. Потребовался кровавый, безумный период революции и разрушения России, чтобы вскрыть истину и действительное лицо Саковичей и Логиновых, Керенских и Гучковых, Лениных и Бронштейнов, Белобородовых и Ермаковых, Леватных и Клещеевых…
Эта притупленность мысли, эти “порывы” к власти, это “вдохновение” во лжи - это признаки духовного разложения, духовного падения. Оно естественно привело людей, общество к преступности, к преступлению. Ни Сакович, ни Логинов, ни другие сподвижники не чувствуют в своих поступках моральной стороны; она притуплена так же, как и мысль. Для кого они работают? - это безразлично. Во имя каких идей работают? - тоже безразлично. По каким путям идут? - безразлично. Из их рассказов не видно даже, чтобы их принуждали работать и служить с большевистской властью силой. Напротив, они работают и служат, сознавая хорошо, кто такие сидящие рядом с ними, и тоже, как и они, не останавливающиеся ни перед какими преступлениями, ради тех начал, которыми руководятся Саковичи и Логиновы: все для себя.
Сакович и Логинов из той толпы, которая присутствовала на митинге Исаака Голощекина в театральном зале. По своей интеллигентности они раньше других атомов толпы успели обеспечить за собой власть для себя, чтобы жить и есть, и, благодаря этому, теперь их положение в советской России обеспечено. Сакович совершенно просто рассказывает, как он достиг этой власти, хотя на пути к ней совершил ряд преступлений самостоятельно или участвовал в преступлениях с другими.
Он изменял политическим принципам соответственно тому, которые из них открывали ему доступ к власти; он изменил офицерской среде, он изменил среде своих коллег-врачей и, ради упрочения своей власти на съезде, предал нескольких врачей в руки большевиков. Он до циничности просто рассказывал, что в начале июля 1918 года советские власти отправляли на рытье окопов лиц состоятельных классов. Комендант Некрасов посылал к нему этих людей для дачи заключения - годны или нет присылаемые к физическому труду. В один из дней, когда он дал освобождение трем лицам подряд, Некрасов ему пригрозил, что, если он будет так широко освобождать, то будет сам послан в окопы. Тоща Сакович, “чтобы оградить себя”, совершенно перестал давать освобождения.
Так же легко, как и против общества, для ограждения себя, своей власти он совершил преступление против Царской Семьи, участвуя в совещании, обсуждавшем, каким способом покончить с Ней, и, конечно, как и другие комиссары, участвовал в голосовании.
Сакович интеллигент, человек с высшим образованием и привилегированного классового положения. Поэтому ложь своего рассказа он прикрывает или умалчиваниями в нужных местах, или туманностью оборота речи, или демагогической риторикой. Но по циничной простоте и беспринципности его суждения ничем не отличаются от точки зрения, например, хулигана Проскурякова, когда последний рассказывал о своей причастности к убийству Царской Семьи.
“На другой день после получки жалованья, значит, во вторник 16 июля до 10 часов утра я стоял на посту у будки около Вознесенского проспекта и Вознесенского проулка. Егор Столов, с которым я вместе жил в одной комнате, стоял тогда в эти же часы на посту в нижних комнатах дома. Кончив дежурство, мы со Столовым пошли попьянствовать на Водочную улицу, к милиционеру 2-й части по имени Адольфу, потому что, как мы это знали от него самого, у него был денатурат. Напились мы со Столовым денатурату и под вечер пришли домой, так как нам предстояло дежурить с 5 часов. Медведев увидел, что мы пьяны, и посадил нас под арест в баню, находившуюся во дворе дома Попова. Мы там и уснули.
Спали мы до 3 часов ночи. В 3 часа ночи к нам пришел Медведев, разбудил нас и сказал нам: “вставайте, пойдемте”. Мы спросили его: куда? Он нам ответил: “зовут, идите”. Я потому говорю, что было это в 3 часа, что у Столова были при себе часы, и он тоща смотрел на них. Было именно 3 часа.
Мы встали, пошли за Медведевым. Привел он нас в нижние комнаты дома Ипатьева. Там были все рабочие-охранники, кроме стоявших тогда на постах. В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма и пахло порохом. В задней комнате с решеткой в окне, которая рядом с кладовой, в стенах и в полу были удары пуль. Пуль особенно было много в той стене, что напротив входной двери, но были следы пуль и в других стенах. Там, где в стенах и полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь; на стенах она была брызгами и пятнами; на полу - маленькими лужицами. Были капли и лужицы крови и во всех других комнатах, через которые нужно было проходить во двор дома Ипатьева из этой комнаты, где были следы от пуль. Были такие же следы крови и во дворе к воротам на камнях. Ясное дело, в этой именно комнате с решеткой незадолго до нашего со Столовым прихода расстреляли много людей. Увидев все это, я стал спрашивать Медведева и Александра Стрекотина, что произошло? Они мне сказали, что только что расстреляли всю Царскую Семью и всех бывших с Нею лиц, кроме мальчика.
