Андрей Буровский - Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси.

Словом, это общество имеет совершенно европейскую историю, — и недавнюю, и средневековую. Оно несравненно более европейское, чем общество, встающее со страниц Пушкина или Льва Толстого. В Российской империи даже XIX века недавность европеизации очень чувствуется, да и окружены эти «европеизированные» дворяне, «воспитанные, как французские эмигранты», морем совсем других людей, ну никак не европейцев по поведению и по духу.

В повести же Короткевича и «низы» общества в той же мере европейцы, как «верхи». Как вольно, естественно держатся в нем «низшие» в обществе «высших»! Без раболепия, без въевшейся в кровь, в костный мозг приниженной привычки к холуйству.

Шляхтичи в этом обществе пишут кириллицей, даже если и украшают свою речь польскими и латинскими словечками. Но вообще-то латинскими — вряд ли, потому что шляхта это православная и кириллицей писали в этой стране всегда, со времен Кирилла и Мефодия, и кириллицей написаны и старинные рукописи, и летописи, и полицейские ведомости, и любовные записки.

В этом обществе очень слабо «третье сословие», и главный герой, происходящий из «буржуазных элементов», в семье которого каждое поколение подтверждает права на личное дворянство, оказывается в странном и непростом положении — он и шляхтич, и нешляхтич одновременно.

А главное — в этом обществе существует множество очень русских, очень интеллигентских проблем: и противостояния шляхты и всего остального народа, и оторванности «интеллигенции» от «народа», и самомучение «вечными вопросами», и…

Впрочем, читайте книгу сами. Вы получите от нее огромное удовольствие и, может быть, поймете, почему автор сих строк буквально подпрыгнул, читая «Короля Стаха»: вот же оно, то общество, которое вполне реально могло бы сложиться во всей России!

Ведь Белоруссия — самый прямой потомок Великого княжества Литовского. В ней история Великого княжества продолжалась и в XVII, и в XVIII веках. Это в отторгнутых от Литвы районах будущей Украины шла война православных с католиками. В Великом княжестве Литовском с 1563 года православная шляхта имела те же права, и кто не хотел католицизироваться — тот этого и не делал. Это в коронных землях Польши православным и русским приходилось биться за свои права. А здесь никто на них не посягал, и поистине Русь ассимилировала Литву.

До 1791 года здесь, в провинции Речи Посполитой, защищенной своими законами, продолжалась история Великого княжества Литовского. Уже не имеющая международного значения, местная история, провинциальная — но продолжалась.

Действие повести «Дикая охота короля Стаха» разворачивается в 1888 году, но статуты Великого княжества Литовского действовали в Белоруссии до 1840-х годов.

К этому можно относиться по-разному (никто ведь не обязан, в конце концов, любить ни белорусов, ни их историю), но, по-видимому, победи Западная Русь Московию — свою жуткую восточную сестрицу, мы сегодня были бы примерно такими же.

Это не значит, что мы этнографически были бы похожи на белорусов. Что во всех концах Руси говорили бы с таким же акцентом, носили бы такие же юбки и кунтуши и отпускали бы такие же усы. Конечно, нет. Победа Западной Руси означала бы совсем другую русскую историю, появление и государства, и народа с совсем иными параметрами.

Даже проиграв московитам борьбу за собирание русских земель но войдя в Великое княжество Литовское, новгородцы вполне могли бы слиться не с москалями, а с белорусами, с Западом Руси.

Северо-Запад внес бы много своего в это новое общее государство, в формирование единого народа. Учитывая многолюдство Северо-Запада, его богатство, долгие исторические традиции, он изменил бы и жителей Великого княжества Литовского и Русского. Современный белорусский народ был бы немного другим, чем в нашей реальности. При жизни в одном государстве Северо-Запад изменял бы и жителей Запада — будущих белорусов. Две части исторической Руси могли бы сливаться, образовывать единое государство — от Гродно до берегов Печоры.

Не самый худший вариант истории.

Глава 7

СУДЬБА РУССКОЙ АЗИИ

Идет гражданская война

Восьмой десяток лет.

Новгород удивительным образом воплотил в себе русскую Европу, и ненависть к нему русской Азии закономерна и естественна. Еще действия Ивана III как-то можно считать актом собирания земель… Но и в его поступках очень заметна иррациональная злоба, далеко выходящая за пределы поступков политика: хотя бы откровенное злорадство по поводу судьбы переселенных без имущества новгородских бояр и купцов.

А уж слова и действия Ивана IV, на первый взгляд, вообще принадлежат на истории, а психиатрии. Я сильно боюсь, что иной читатель сочтет мои слова преувеличенными, а суждениям пристрастными.

Хорошо! Вот рассказ одного из лучших русских историков за всю историю России — Николая Ивановича Костомарова.

«Московский царь давно уже не терпел Новгород. При учреждении опричнины он обвинял весь русский народ в том, что, в прошедшие века, тот народ не любил царских предков. Видно, что Иван читал летописи и с особенным вниманием останавливался на тех местах, где описывались проявления древней вечевой свободы. Нигде, конечно, он не видел таких резких, ненавистных для него черт, как в истории Новогорода и Пскова. Понятно, что к этим двум землям, а особенно к Новогороду, развилась в нем злоба. <…> Собственно, тогдашние новогородцы не могли брать на себя исторической ответственности за прежних, так как они происходили большею частью от переселенных Иваном III из жителей других русских земель; но для мучителя это проходило бесследно.

…В это время какой-то бродяга, родом волынец, наказанный за что-то в Новгороде, вздумал сразу и отомстить новгородцам, и угодить Ивану. Он написал письмо, как будто от архиепоскопа Пимена и многих новгородцев к Сигизмунду-Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что архиепископ со множеством духовных и мирских людей отдается литовскому государю. Царь с жадностью ухватился за этот донос и тотчас отправил в Новгород искать указанные грамоты. <…> Чудовищно развитое воображение Ивана и любовь ко злу не допустили его до каких-либо сомнений в действительности этой проделки.

В декабре 1569 года предпринял Иван Васильевич поход на север. С ним были все опричники и множество детей боярских. Он шел как на войну; это была странная сумасбродная война с прошлыми веками, дикая месть живым за давно умерших…

…Еще до прибытия Ивана в Новгород приехал туда его передовой полк. По царскому велению тотчас окружили город со всех сторон, чтоб никто не мог убежать из него. Потом нахватали духовных из новгородских и окрестных монастырей и церквей, заковали в железа и в Городище поставили на правеж; каждый день били их на правеже, требуя по 20 новгородских рублей с каждого, как бы на выкуп. Так продолжалось дней пять. <…> Принадлежащие к опричнине созвали в Детинец знатнейших жителей и торговцев, а также и приказных людей, заковали и отдали приставам под стражу, а дома их и имущество опечатали.

6 января, в пятницу вечером, приехал государь в Городище с остальными войсками и с 1500 московских стрельцов. На другой день дано повеление перебить до смерти всех игуменов и монахов, которые стояли на правеже…

Вслед за тем Иван приказал привести к себе в Городище тех новгородцев, которые были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские, выборные городские и приказные люди и знатнейшие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Собравши всю эту толпу перед собою, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать «неисповедимыми», как говорит современник, муками, между прочим поджигать их каким-то изобретеным им составом, который у него назывался поджар <…> потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко вести вслед за собою в Новгород, волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с мосту. За ними везли жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, кто всплывали» (149. С. 488–489).

Не уверен, что есть смысл комментировать рассказ о «мести прошедшим векам». Добавлю только, что на протяжение пяти недель «ввергали по воду» каждый день по 500–600, а часто до полутора тысяч людей, общее число убитых составляет никак не менее 30–40 тысяч человек. Точного числа истребленных людей уже никто не назовет, в том числе и количества грудных мланецев, — наверное, особенно сильно не любивших предков Ивана.

Читая или слушая тексты такого рода, москали и духовные потомки москалей и батыговичей заводят один и тот же мотив: «Везде было то же самое! Время было такое!». Попыток оправдания любой ценой Ивана IV и совершенные им преступления делалось и делается немало: очень уж многим не хочется признавать: в Московии в те годы происходило что-то необычное, далеко превосходившее обычный уровень средневекового зверства.