Елена Прудникова - Берия, последний рыцарь Сталина
Это соображение невольно подтверждает профессор Мясников: «Министр здравоохранения рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате. В кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном».
Теперь понятно, почему Берия, став министром внутренних дел, не начал расследование обстоятельств смерти главы государства и даже не привлек охрану к ответственности. Если б ему рассказали то, что «вспоминали» охранники двадцать и сорок лет спустя, он обязан был раскрутить этот клубок.
Кого «не видел» уснувший охранник?
…Итак, кто-то из вышестоящих должен был приехать той роковой ночью на дачу, хотя бы для того, чтобы морально поддержать охрану – а то еще, не дай бог, с перепугу местную «скорую помощь» вызовут. Кто это был? Ответ напрашивается сам собой: тот единственный человек, который мог приказать охраннику поднимать или не поднимать шум. Его прямой начальник, министр госбезопасности Игнатьев, заговорщик. Его выслушал и выполнил приказ полковник Лозгачев, заговорщик. Потому что если б он был не при чем, то не рассказывал бы в 1977 году Рыбину свои воспоминания, а тихо лежал бы себе на кладбище, рядом с полковником Хрусталевым. Он или был заговорщиком изначально (а что тут, собственно, невозможного? Его могли запугать, подкупить, наконец, завербовать), либо стал им, когда понял, во что втравил его начальник охраны и что с ним будет, если он попытается уйти в сторону. Игнатьев должен был приехать на дачу и еще с одной целью: согласовать все версии «очевидцев», чтобы не было разночтения в показаниях. Был ли он один? Или же с ним приехал и тот «некто» из партийной верхушки, который стоял во главе заговора? Не Игнатьев же, в самом деле, заварил всю эту кашу. Естественно, приехал и «сам», которому тоже нужно было единство показаний, чтобы, упаси бог, ничего не заподозрил Берия, противостоять назначению которого на пост министра внутренних дел заговорщики, по-видимому, уже не могли.
В этом деле есть одна чисто психологическая несообразность. Представьте себе, что у вас есть многолетний сослуживец, родственник, сосед. И вот вам звонят и сообщают: с ним происходит нечто непонятное – обморок там, инфаркт, инсульт. Вы мчитесь к нему, тусуетесь во дворе или на лестнице, разговариваете с родственниками – и что же, неужели вы даже одним глазком не заглянете в комнату больного? Пусть через окно, или в дверную щелку, неужели не посмотрите – как он там? Однако и Хрущев, и Булганин, приехав вечером 2 марта на дачу, побороли естественное любопытство, хотя Сталин был не то без сознания, не то спал, и удовлетворение этого любопытства ничем им не грозило. Что за трепетность такая? Если отбросить хрущевскую сказку о том, что все тряслись от страха перед грозным вождем, то удовлетворительное объяснение этому может быть только одно: они уже видели Сталина в таком состоянии, поэтому им и было неинтересно. Когда же они могли его видеть? Только в один промежуток времени: в ночь на 1 марта, и видели они Сталина, приехав вместе с Игнатьевым по вызову охраны. А может быть, никуда с дачи не уезжая. Зачем же они приехали в воскресенье? О, это очень просто – прозондировать обстановку и посмотреть, пора вызывать врачей, или можно еще потянуть время? Потянули еще, потянули сколько могли…
Резюмируя все эти рассуждения: как развивались события? Вероятней всего, Сталину стало плохо в ночь на 1 марта. У нас нет оснований утверждать, что ему «помогли» умереть, поэтому будем считать, что это было кровоизлияние в мозг, вызванное естественными причинами. Охрана, как и было положено, доложила по инстанции, на дачу приехали Игнатьев, врач и либо один Хрущев, либо вместе с Булганиным. И тут в мозгу Хрущева родился гениальный экспромт: если время так дорого, то пусть оно работает на сталинскую смерть. Велели охране не поднимать шума, то ли обманув ее, то ли открытым текстом приказав тянуть время, а может быть, обманув Хрусталева и сговорившись с Лозгачевым… Утром Хрусталева сменил Старостин – для него тоже что-нибудь придумали. (Кстати, а Лозгачев что, не сменялся?) Потом приезжали проконтролировать ситуацию: днем – Хрущев и Булганин, ночью, вероятно, не Маленков и Берия, а Игнатьев и Хрущев – сын последнего вспоминает, что отец в тот день дважды уезжал из дому, один раз ближе к вечеру, а второй раз ночью, и вернулся только под утро. И лишь утром, когда тянуть больше было нельзя, сообщили остальным и вызвали врачей.
Да, но зачем им это было надо? И как же договор?
А вот теперь выскажем одно предположение. Есть такой способ доказывания математических теорем: предположим, что… и посмотрим, что получится.
Глава 9
Незамеченная революция
В последний месяц жизни Сталин явно чего-то опасался. Как мы уже говорили, начиная с 17 февраля он не приезжал в Кремль. Паранойя? Не спешите… Дело в том, что 17 февраля произошло одно вполне реальное событие: внезапно умер комендант Кремля генерал Косынкин, бывший телохранитель Сталина, беззаветно преданный ему человек. Вот после этой смерти вождь и заперся на даче.
А теперь вернемся в 30-е годы. В то время в СССР сформировался военно-политический заговор, аналогичный тому, что несколько позже возникнет в Германии, заговор против Гитлера.[99] И в том, и в другом случае против вождя консолидировалась политическая оппозиция и часть армии. Ничего особенного, обычный сценарий подготовки государственного переворота. Результатом немецкого заговора стало покушение на фюрера летом 1944 года. Наши такими успехами похвастаться не могли. Заговор вовремя раскрыли, и результат оказался противоложным: процесс Тухачевского и некоторые другие.
Но раскрыли заговор не до конца. Есть свидетельства, что его апологеты еще остались в армии. Возможно, кстати, что те 25 расстрелянных по приказу Берии «правотроцкистов», о которых столь трепетно заботились хрущевские следователи, были из их числа – такое предположение рождается как раз из этой «трепетной заботы». По всей вероятности, остались заговорщики и в партии, благополучно пережив репрессии, а после войны заговор возродился в несколько новом качестве: в его политической части место «параллельной партии», сформированной оппозицией, занял партаппарат КПСС… ну, а военные остались военными. И мы может предположить, что все трое: Хрущев, Булганин и Игнатьев – были его участниками.
Если это предположение верно, то сразу становится ясно, что именно Берия сделал не так: он решил арестовать Игнатьева. Решил наобум, не как заговорщика, а просто как чекиста-костолома, как современный вариант Ежова. У Берии и в мыслях не было, что это решение приведет к роковым последствиям. Он не знал…
Но заговорщики-то знали! Поэтому в тот момент, когда 25 июня Берия сказал Маленкову, что собирается потребовать ареста Игнатьева, он был обречен. И действовать надо было быстро, нельзя было допустить, чтобы это заседание Политбюро состоялось. Потому что, по-видимому, Игнатьев не отличался твердостью, и после первого же допроса Берия узнал бы все не только о смерти Сталина, но и о заговоре. А вот после этого он действительно поднял бы МВД и в ту же ночь арестовал всех подпольщиков. И чем закончится суд, сомнений не было.
Или все было еще проще? Игнатьев, чувствуя свою уязвимость и не желая идти в тюрьму, а может, и к стенке, поставил своим товарищам условие: или вы меня спасаете, или я всех вас сдаю.
Косвенно эта версия подтверждается тем, что, в отличие от многих других участников событий, карьера Игнатьева после 26 июня вверх не пошла. Наоборот, он, бывший секретарь ЦК и министр, был сослан в Башкирию, потом в Татарию на пост секретаря обкома, а в 1960 году и вовсе выдворен на пенсию. Мол, спасти-то мы тебя спасли, раз ты так ставишь вопрос, но больше ты нам не товарищ…
Тут уж было не до сценариев и договоренностей, тут речь шла о собственной жизни. Если вспомнить, как Берия целовал руку умирающему Сталину, то заговорщиков, может статься, и до тюрьмы бы не довезли. И не устраивали бы потом цирк с пленумами, а открыли народу правду, Берия бы на это пошел, с него станется, и народ бы понял и одобрил…
Это был, наверное, тот единственный случай, когда Хрущев мог решиться взять власть в государстве – спасая собственную шкуру. Тут уже не до головного мозга, одни конвульсии ужаса…
А что, чем плох такой вот политологический анализ? У него есть и еще одно достоинство: он вгоняет нашу немыслимую, иррациональную историю в логичные общечеловеческие рамки. Никакого Оруэлла – нормальные заговоры, перевороты… Красота!
