Западная Европа против Византии. Константинополь под натиском крестоносцев - Чарльз Брэнд
Светские трофеи были вывезены главным образом из дворцов и были не менее богатыми, чем в церквях. Большой дворец, представлявший собой огромное скопление коридоров, аркад, залов для аудиенций, жилых помещений, государственных офисов и храмов, вмещал в себя пятьсот комнат, украшенных золотой мозаикой; на его территории находились в общей сложности тридцать церквей и часовен, как пишет Робер де Клари. Во Влахернах дворец был поменьше (всего двести помещений и около двадцати часовен); но, хотя в Большом дворце было найдено много трофеев, именно во Влахернском дворце добыча была самая лучшая: золотые короны прежних императоров, их золотые аксессуары и одежды с богатой вышивкой, ювелирные украшения. Коллекция посуды и домашней утвари из драгоценных металлов тоже была очень большой. В других местах в городе – частных дворцах знати и даже в домах простых горожан – крестоносцы нашли для себя богатую добычу.
Огромное, просто невероятное количество награбленного добра оглушило крестоносцев. В то время как их историки в основном обходят молчанием их возмутительные поступки, они приходят в лирическое настроение, когда речь заходит об их выигрыше. Балдуин I в своем письме на Запад заявил, что латинский мир никогда не имел равное количество лошадей, золота, серебра, шелка, драгоценных одежд, ювелирных украшений и других ценностей. Жоффруа де Виллардуэн написал, что с сотворения мира такое количество трофеев еще ни разу не было взято ни в одном городе. Робер де Клари радовался еще больше, написав, что ни Александру Македонскому, ни Карлу Великому не удавалось добыть такие трофеи: так много золотых и серебряных сосудов, прекрасных драгоценностей и золотых тканей; сорок богатейших городов мира не могли сравняться с Константинополем в богатстве. (Византийцы сказали ему, что две трети мировых богатств были сосредоточены в их столице.) Гюнтер из Паириса сообщает, что все, кто прибыл сюда бедным, стали богатыми.
С этим последним утверждением Робер де Клари не согласился. Перед нападением на город было решено, что каждый не будет грабить для себя, а все трофеи будут собраны в одном месте для справедливого дележа. Три церкви, предназначенные для хранения сокровищ, должны были охранять десять французских рыцарей-военачальников и десять венецианцев – все уважаемые люди, известные своей честностью. Много добра и в самом деле было вложено в общую кучу; но по всем свидетельствам, многое осталось утаенным: золото, драгоценные камни и изящные вещицы не попали в этот «общак». Менее состоятельные рыцари, представленные опять Робером де Клари, заявили, что крупные бароны присвоили себе все, кроме простого серебра – обычных серебряных кувшинов для воды. Бароны же, в свою очередь, сказали, что бедные рыцари и сержанты унесли большую часть награбленного; граф де Сент-Поль повесил одного из своих людей за то, что тот кое-что утаил. Даже охрана крала из сокровищницы, и сообщалось, что венецианцы под покровом темноты тащили немалое количество добра на свои корабли. Но и то, что осталось для дележа, все равно было огромным и, по оценке Виллардуэна, составляло 400 тысяч марок плюс 50 тысяч марок, уплаченных венецианцам в качестве их доли. Из оставшегося 100 тысяч марок были поделены между солдатами: каждому рыцарю – 20 марок, каждому священнослужителю и оруженосцу – по 10, каждому пехотинцу – 5 марок – крошечная награда за огромные потраченные усилия.
Представление о том, какую долю добычи получили руководители крестового похода, можно получить из рассказов о привезенном на родину некоторыми прелатами. Когда епископ Конрад Альберштадтский вернулся в свой родной город, он украсил свой собор серебром, золотом, драгоценными камнями и пурпурными тканями, привезенными из Византии. Высокий алтарь был задрапирован тонкими пурпурными тканями с вплетенными золотыми нитями и двумя благородными знаменами, а апсида и хоры были увешаны великолепными шелками. Чтобы Филипп Швабский не конфисковал привезенные им сокровища, Мартин – настоятель монастыря в Паирисе был вынужден отдать ему большое украшение – нагрудную пластину, которую византийский император (по словам Гюнтера) носил на шее по торжественным случаям. И хотя она не сохранилась, из описания явствует, что это был замысловатый образец византийского ювелирного искусства, сделанный из золота и драгоценных камней, с включением реликвий; на большой камее были изображены страсти Христовы с Богородицей и Иоанном Евангелистом у подножия креста, а на сапфире (возможно, горном хрустале) был выгравирован Спас Вседержитель. Эти примеры дают представление о богатствах, доставшихся баронам.
После того как крестоносцы поделили свои драгоценные трофеи, они не удовлетворились полностью и обратили свое внимание на городские бронзовые статуи с целью переплавить их на металл. Уничтожение статуй не было новостью в Византии: по суеверным соображениям императрица Ефросинья приказала изуродовать различные памятники, а во время своего восстановления на троне Исаак Ангел по этим же причинам приказал перенести одну статую во дворец. Когда в конце 1203 г. константинопольский люд обрушил свою ненависть на латинян, статуя Афины, стоявшая на Форуме Константина, была разбита, потому что суеверным людям показалось, что эта богиня манит врага с Запада. Как только крестоносцы завоевали город, они переплюнули его жителей. Ворота, площади и Ипподром были украшены различными фигурами, и почти все они пали их жертвами. Никита Хониат упоминает среди них статуи Геркулеса, Елены Троянской, Сциллы и волчицы, вскормившей Ромула и Рема. И хотя огромное количество произведений древнего искусства попало в переплавку, что-то уцелело, включая бронзовых коней, которых увезли венецианцы и установили на фасаде собора Святого Марка в Венеции.
Не все участники крестового похода стремились к мирскому богатству. Некоторые священнослужители и даже многие рыцари считали мощи Христа и святых в равной степени привлекательными. Константинополь был несравненной сокровищницей таких предметов, чьи чудодейственные силы делали их большой ценностью. На первых этапах похода надежда обрести эти реликвии, возможно, и заставила многих свернуть с пути в Святую землю и направиться в Византию с верой в то, что раскольничий город больше не достоин того, чтобы владеть ими, а захват реликвий силой в их глазах не был грехом. Так как духовенство и церкви ценили важные реликвии, то обретение таких предметов на Западе увековечено письменными отчетами; Гюнтер из Паириса написал свою историю главным образом для того, чтобы легализовать эти предметы, привезенные настоятелем монастыря Мартином.
