Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры
В своих исследованиях Полинезии мы должны начинать со следующего предположения: ничто из того, что появилось на Гавайях, не осталось неизменным. Цветы, любые процессы, слова и люди встретили здесь совсем новую жизнь и стали развиваться в новых направлениях. Однако нас не должна вводить в заблуждение внешность и её атрибуты и, в особенности, форма слов, чтобы мы не считали различия более существенными, чем они есть на самом деле. Копните глубже любого гавайца, и вы обнаружите в нем таитянина".
* * *Эбнер стал проводить все свободное время в Часовне для моряков, где он подолгу просиживал рядом со священником Кридлендом, тем самым бывшим матросом, которого Эбнер собственноручно привел к Богу. Преподобный Хейл, размышляя о судьбе Кридленда, подумал: "Наверное, из всех моих достижений это превращение Кридленда из безбожника в христианина является самым значительным и плодотворным". Эбнер понимал, что жизнь матросов всегда была полна различных соблазнов и искушений, и теперь он чувствовал себя по-настоящему счастливым, что способствовал уничтожению публичных домов и винных лавок в Лахайне.
Эбнер существовал на скудное жалованье, присылаемое ему комитетом, потому что уже не считался полноправным священником. Однако доктор Уиппл постоянно следил за своим приятелем, и если тому требовались деньги, то или Джон, или Джандерс давали ему безвозмездно некоторую сумму. Один раз кто-то из навестивших Лахайну увидел жалкую лачугу Хейла, единственным украшением которой были портреты детей, и спросил с состраданием:
– Неужели у вас совсем нет друзей? На это Эбнер ответил:
– Я знаю Господа Бога, знал Иерушу Бромли и Маламу Канакоа. А кроме них человеку больше не нужны никакие друзья.
Затем, в , году до Лахайны долетела радостная весть, которая на время окрылила Эбнера, превратив его снова в жизнелюбивого, взволнованного отца. Преподобный Михей Хейл писал из Коннектикута о том, что он решил оставить Новую Англию (уж слишком холодным оказался там, на его вкус, климат) и переехать навсегда на Гавайи. "Я обязательно снова должен увидеть пальмы моего детства, – сообщал в письме Михей. – И, конечно, китов, играющих у берегов Лахайны". Многие дети миссионеров, закончившие учебу в Йеле, писали своим родителям о том, что острова оставили в их жизни ни с чем не сравнимое чувство очарования, которое продолжает оказывать влияние, несмотря ни на какие расстояния в тысячи миль. Но письмо Михея все же оказалось не совсем обычным. Юноша сообщал о том, что намерен пересечь Америку по суше и добраться до Калифорнии, поскольку ему хочется лучше узнать свою страну. Он предсказывал и то, что где-то в конце года уже будет садиться на корабль, отплывающий из Сан-Франциско.
После этого Эбнер приобрел для себя карту Северной Америки и повесил её на стену. Каждый день он отмечал на ней примерное воображаемое перемещение сына по громадному континенту. Его расчеты оказались на удивление точными, и как-то в конце ноября года, стоя возле магазина "Дж. и У.", он во всеуслышание заявил:
– Мой сын, преподобный Михей Хейл, наверное, в данный момент подъезжает к Сан-Франциско.
* * *Когда Михей спустился со склонов Сьерра-Невада, он, минуя Сакраменто, направился к Сан-Франциско времен золотой лихорадки. Михей был красивым высоким юношей двадцати семи лет, с темными глазами и каштановыми волосами, как у его матери. От отца он унаследовал лишь остроту ума. Болезненный цвет лица и хилое телосложение, отличавшие Михея в детстве, теперь полностью исчезли. Кожа юноши отливала бронзой, а в мускулистой фигуре особенно выделялась широкая грудь. Это стало результатом его долгого перехода в компании золотоискателей, с которой Михей пересек весь континент. Походка молодого человека была на редкость легкой и немного торопливой, словно он ожидал увидеть что-то необычное и восхитительное у ближайшего дерева. Этот парень сумел расположить к себе своих попутчиков тем, что проповедовал христианство, просто рассказывая о любви Христа к своим детям. А уважение погонщиков мулов он заслужил тем, что холодными ночами мог запросто пить мелкими глотками неразбавленный виски.
В необузданном и полном энергии Сан-Франциско Михей познакомился со многими искателями приключений, которые прибыли сюда с Гавайев и намеревались заработать на золотых приисках. Его даже попросили однажды прочитать проповедь в одной из местных церквей. Там, процитировав несколько стихов из Библии, Михей пророчески заявил, что в скором времени "Америка будет представлять цепь больших городов от Бостона до Сан-Франциско, а затем расширит свои границы до Гавайев, куда обязательно придёт американская демократия. И тогда Сан-Франциско и Гонолулу будут связаны узами любви и общих интересов, при этом каждый город будет прославлять Господа и распространять слово его".
– Вы считаете, что американизация Гавайев уже гарантирована? – поинтересовался какой-то местный бизнесмен сразу после окончания проповеди.
– Она абсолютно неизбежна, – ответил Михей Хейл, про являя любовь к пророчествам, свойственную его отцу. Затем, взяв ладони спросившего в свои руки, он убедительно продолжал: – Мой друг, то, что христианская Америка должна расширить свои интересы и защитить те небесные, райские острова, было давно предопределено самой судьбой. И мы ничего не можем изменить, даже если бы и захотели.
– Когда вы использовали слово "мы", – спросил все тот же бизнесмен, – вы говорили как гражданин Гавайев или как американец?
– Я настоящий американец! – удивился вопросу Михей. – Кем же ещё я, по-вашему, являюсь?
– Святой отец, – пылко продолжал калифорниец, – вы в нашем городе совсем одиноки, и я бы посчитал за честь, если бы вы согласились отобедать со мной. У меня в гостях находится один бизнесмен из Гонолулу, но он когда-то был американцем. Теперь этот человек считает себя гражданином островов.
– Мне бы хотелось увидеться с ним, – согласился Михей, и вместе с новым знакомым они проехали через вечно возбужденный город к местечку, где окна домов выходили прямо на залив. Здесь они остановились и поднимались на высокий холм пешком, пока не дошли до небольшой площадки, с которой открывалась чудесная панорама небывалой красоты.
– Это моя империя, – заявил бизнесмен. – Это подобно тому, как если бы я созерцал само мироздание. – Затем он провел гостя в свой дом и представил его высокому, плотно сбитому господину с широко расставленными глазами и коп ной черных волос, доходящих до мочек ушей.
– Капитан Рафер Хоксуорт, – сообщил бизнесмен.
Михей, никогда раньше не видевший извечного врага своего отца, в ужасе отпрянул. Заметив это, Хоксуорт заинтересовался поведением молодого человека, посчитав за оскорбление отказ обменяться с ним рукопожатием. Он, со своей стороны, пустил в ход все свое обаяние, сделал шаг вперед и протянул огромную ладонь, приветливо улыбаясь.
– А вы, наверное, сын преподобного Хейла? – спросил он как можно более дружелюбно.
– Да, все верно, – сдержанно кивнул Михей.
– Вы очень похожи на свою мать, – отметил Хоксуорт, пожимая руку священника. – Она была на редкость красивой женщиной.
Капитан вызвал неприязнь у молодого человека. Он слышал о нем много отвратительного, о чем рассказывал ему отец. Однако жизнерадостность и беззлобность Хоксуорта буквально заворожили юношу, и он спросил:
– А откуда вы знаете мою мать?
– Мы познакомились в Уолполе, штат Нью-Гемпшир, – ответил Рафер, отпуская руку Михея, однако продолжая удерживать его внимание своим полным энергии взглядом. – А вы когда-нибудь бывали в Уолполе? – И он начал пространную восторженную речь о самой красивой деревне на свете. Пока капитан разглагольствовал, он успел заметить, что настороженность Михея постепенно улетучивается. Через некоторое время с каким-то животным наслаждением он увидел, что молодой человек вовсе и не слушает его, а смотрит через плечо капитана на кого-то, кто, очевидно, только что вошел в комнату. В тот же момент мстительному Раферу захотелось сделать что-нибудь обидное этому молодому человеку. Он только и желал, чтобы Михей сейчас очаровался, влюбился, а потом долго страдал.
Дело в том, что Михей не мог отвести взгляда от тех двух людей, которые сейчас стояли в дверях комнаты. Первой из вошедших была Ноелани Канакоа Хоксуорт, которую он видел в последний раз в церкви своего отца. Если она тогда была привлекательной, то сейчас просто сияла красотой. Женщина была одета в черный бархат, голову её украшала высокая прическа, похожая на большой блестящий орех кукуй. Единственным ювелирным изделием была золотая цепочка с сверкающим китовым зубом в виде крюка, которую Ноелани носила на шее. Михей бросился к ней, радостно взял её за руку и произнес:
– Ноелани, Алии Нуи, я так счастлив снова видеть вас! Высокая женщина, которая с тех пор успела повидать уже и Гонконг, и Сингапур, и знала их не хуже родной Лахайны, изящно поклонилась.
