Людмила Морозова - История России. Смутное время
Одним из наиболее крупных отрядов донских казаков, влившихся в Первое ополчение, командовал бывший казачий атаман А. З. Просовецкий.
Андрей Захарьевич Просовецкий
А. З. Просовецкий появился в Тушино в 1608 г. во главе отряда донских казаков. Лжедмитрий II радушно принял его и присвоил чин стольника при своем дворе. После этого Андрей примкнул к А. Лисовскому и вместе с ним занимался разбоями в районе Владимира и Суздаля. Им удалось отбить Суздаль у сторонников царя Василия и расположиться в этом городе на несколько лет. Понизовой рати Ф. И. Шереметева не удалось выбить их из этого города. После распада Тушинского лагеря Просовецкий отправился в Калугу к самозванцу. Потом он вновь был послан на воеводство в Суздаль, где узнал о гибели лжецаря. Не желая присягать Владиславу и служить полякам, Андрей примкнул к Ляпунову и одним из первых направился к Москве. В конце марта он расположился в Симоновом монастыре и, отбив все атаки польского гарнизона, дождался остальных ополченцев. После убийства Ляпунова Просовецкий вошел в число руководителей ополчения. Но с Заруцким он не стал близок. Умер предположительно после 1640 г.
Биографии руководителей ополченческих отрядов показывают, что они принадлежали к разным прослойкам русского общества. Одни являлись представителями титулованной знати, хотя и не приближенными к царскому трону, другие принадлежали к провинциальному дворянству, третьи — к вольным казакам. Такой пестрый состав заранее указывал на вероятность ссор и даже раскола среди вождей патриотического движения.
О сборе народного ополчения стало известно и патриарху Гермогену. От своего имени он тоже стал рассылать по всей стране грамоты. В них он призывал русских людей стоять за православную христианскую веру, за святые церкви и мужественно бороться с разорителями веры — богоотступниками польскими и литовскими людьми и их помощниками Михалкой Салтыковым и Федькой Андроновым. Патриарх четко указывал, что от каждого города следовало послать по 50 человек с луками и пищалями. У воинов должны были быть пропитание и деньги на 5 месяцев. Столько времени, по мнению Гермогена, требовалось для изгнания интервентов из страны.
Московское восстание
В Москве с начала марта была очень неспокойная обстановка. Приближался день Светлого праздника — Пасхи, на который в город всегда приезжало много верующих из окрестных мест. Под их видом могли проникнуть и ополченцы.
Поляк Н. Мархоцкий, находившийся в это время в Москве, так описал события 17–19 марта 1611 г.
«Потом настало Вербное Воскресенье (17 марта. — Л. М.), во время которого мы более всего опасались бунта, ибо в этот день патриарх выезжает святить воду на Москва-реке и на церемонию стекается множество народа… Так что ко вторнику мы приготовились: на башни и ворота Китай-города и Крым-города втащили пушки. А во вторник случилось то, чего не ожидали ни мы, ни москвитяне… На рынке всегда были извозчики, которые летом на возах, а в то время на санках, развозили за деньги любой товар, кому куда надо. Миколаю Коссовскому было поручено втащить пушки на ворота у Львицы (Львиные ворота Китай-города), и он заставил извозчиков помогать. Это и послужило началом бунта. Поднялся шум, на который из Крым-города выскочила немецкая гвардия под предводительством Борковского.
Тут же схватились за оружие и наши люди, вследствие чего только в Китай-городе в тот день погибло шесть или семь тысяч москвитян. В лавках, называемых клетями… тела убитых были навалены друг на друга. Люди бежали к воротам, показывая знаками, что они ни в чем не виноваты…
Страшный беспорядок начался вслед за тем в Белых стенах, где стояли некоторые наши хоругви. Москвитяне сражались с ними так яростно, что те, опешив, вынуждены были отступить в Китай-город и Крым-город. Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях: Крым-городе и Китай-городе. Надо было как можно скорее искать выход. И решили мы применить то, что ранее испробовали в Осипове: выкурить неприятеля огнем…
Удалось нам это не сразу; москвитяне нас не пускали, мы перестреливались, делали вылазки. Наконец, в нескольких местах был разложен огонь. Не иначе, как сам Господь послал ветер, который раздул пламя и понес в противоположную от нас сторону». (Мархоцкий Н. История Московской войны. Указ. изд. С. 88–90.)
Описание Мархоцкого свидетельствует о том, что поводом для восстания стала жестокая расправа поляков над москвичами, поссорившимися с одним из поляков на рынке. Тысячи ни в чем неповинных людей были убиты прямо в своих лавках. После этого интервенты разграбили их товары. Кроме того, они лишили сана патриарха Гермогена и взяли его под стражу. Арестованный боярин A. B. Голицын вообще был убит.
Сторонники ополченцев, которых в столице было немало, не могли остаться в стороне от происходящих насилия и жестокости. Они тут же взяли в руки оружие и стали сражаться с интервентами. На Сретенке князь Д. М. Пожарский, живший неподалеку, устроил баррикаду, установил на ней пушки и метким артиллерийским огнем пресекал все попытки поляков прорваться в Белый город. Тверские ворота вообще удалось закрыть. Около Яузских ворот мужественно сражался отряд И. М. Бутурлина, за Москва-рекой — И. А. Колтовского. В итоге поляки не смогли пробиться ни в Белый город, ни в Заречье.
Тогда по совету М. Г. Салтыкова интервенты решили устроить пожар на той территории, где были сторонники ополченцев. Салтыков первым поджог свой старый двор (сам он жил в Кремле на дворе И. В. Годунова), за ним поляки стали сжигать высокие деревянные башни и церкви, стоявшие в начале улиц.
Н. Мархоцкий так описал, к чему привел московский пожар:
«Так закончился для нас этот день. Ночь мы провели беспокойную, ибо повсюду в церквах и на башнях тревожно били колокола, вокруг полыхали огни, и было так светло, что на земле можно было иголку сыскать. Переночевав, стали думать, что делать дальше. Бояре сказали: «Хоть весь город сожгите, как уже часть его сожгли, — стены вас отсюда не выпустят. Надо всеми силами стараться зажечь заречный город. Вокруг него лишь деревянная стена: сможете и сами выходить, и подкрепления принимать».
Узнав о нашей беде, из Можайска пришел пан Струсь, хоть и не обязан был этого делать. Москвитяне упорно защищали свой заречный город, ибо он был стрелецкой слободой, и там было кому сражаться. Но, наконец, с дольшим трудом и немалыми потерями наши своего добились — город запылал. Огонь катился дальше и дальше — до самой стены, — ее уже никто не пытался спасти. Деревянные стены выгорели дотла, люди уходили из города в окрестные слободы и монастыри. Был оставлен и Белый город: все люди ушли в поле, так что наши, не встретив сопротивления, выжгли его до основания. Этот пожар все разорил, погубил великое множество людей. Великие и неоценимые потери понесла в тот час Москва».
(Мархоцкий Н. Указ. соч. С. 90.)
Даже поляки осознали, какой великий урон нанесли столице Русского государства, желая подчинить его своей власти. Русские же люди окончательно поняли, что интервенты — их злейшие враги и что никакие мирные договоренности с ними невозможны.
Монахи Троице-Сергиева монастыря, узнав о московской трагедии, тут же отправили монастырских слуг на помощь ополченцам и стали писать и рассылать грамоты по городам с призывом ко всем православным людям — немедленно начать самую беспощадную борьбу с «кровоядцами проклятыми люторами и латынью». В этих писаниях подробно рассказывалось о злодеяниях интервентов: «Конечное разорение и погибель святым Божиим церквям, осквернение чудотворных образов, многоцелебным мощам поругание, инокам многолетним и инокиням добродетельным обругание и осквернение… От старец даже и до сущих млеко младенец всякого возраста и всяк народ общий христианский и множество безчисленное во градех и в селех христианскиа работныя чади не все ли от них без милости пострадашя и горькими и лютыми смертьми скончашася и в плен разведены бышя?» (Сказание Авраамия Палицына. СПб., 1909. Стб. 302–303.)
С большой печалью была воспринята весть о разорении и сожжении Москвы и в различных городах. Один из провинциальных книжников написал по этому поводу сочинение «Плач о пленении и конечном разорении Московского государства». В нем он не только рассказал о предшествующих событиях, но и разоблачил коварство польского короля Сигизмунда III: «В та же времена воста на православную христианскую веру нечестивый литовский король, и великую ярость и злобу воздвиже, и приде во область Московскаго государства под град Смоленск, и многие грады и села разори, церкви и монастыри разруши». Обличил он и русских изменников, которые «ради мимошедшия суетныя славы улишиша себе будущаго превечнаго живота и бесконечнаго веселия, и устроиша себе посланниками к злочестивому королю… в слабострастие, лихоимания ради и грабительства, уклонишася и такоже кровь християнскую, яко воду, проливаша». О событиях в Москве в Вербное воскресенье 1611 г. он написал так: «Окаянии поляки и немцы, иже внидоша с ними в царствующий град, нечестивии руци своя на брань, и жестокосердо, яко лви, устремишася, иже преже огнем запалиша многая места святых церквей и домова, и потом воздвигоша меч на православных християн и начаша безмилостивно посекати род христианский и пролияша, аки воду, кровь неповинных, и трупия мертвых землю покрыша. И обагришася многонародною кровию и всеядным огнем вся святыя церкви, и монастыри, и грады, и домы истребиша, устроением же от камения церкви разграбиша и живописанныя иконы Владычни и Богоматери его и святых угодников Его с учрезжденных мест на землю повергоша, и безчисленныя корысти, всяких предрагих вещей, руце своя наполниша. И сокровища царская, многими леты собранная. Их зрети было таковым неудобно, расхитиша. И раку блаженнаго и целебноносного телесе великаго Василия о Христе юродиваго, разсекоша на многи части». (РИБ. Т. 13. Стб. 228–232.)
