Прокопий Кесарийский - Война с готами. О постройках
Так побуждали готов начальники. Затем, без малейшего промедления, они двинулись на врагов и вступили в бой. Этот морской бой был очень ожесточенным и подобен сухопутному. Выстроив корабли в одну линию к носу с неприятельскими, они посылали друг в друга стрелы и копья; те же из них, которые стремились к славе доблести, оказавшись близко один от другого, когда корабли касались друг друга, бок о бок палубами, вступали в рукопашный бой, сражаясь мечами и копьями, как в пешем бою на суше. Таково было начало этого боя. Но затем варвары, вследствие неумения вести морской бой, продолжали это сражение в полном беспорядке. Одни из них стояли на таком далеком [95] расстоянии одни от других, что давали врагам возможность нападать на них поодиночке, другие же, сбившись в густую кучу, в такой тесноте кораблей мешали друг другу. Можно было бы подумать, что на корабли накинута какая-то сетка из снастей. Варвары не могли ни стрел пускать в своих врагов, находящихся на известном расстоянии, – а если и пускали, то с опозданием и с большим трудом, ни действовать мечами и копьями, когда они были близко. Среди них был ужасный крик и толкотня, они все время сталкивались друг с другом и вновь шестами отталкивались один от другого в полном беспорядке. Они то стягивали фронт, поставив крайне плотно корабли, то расходились на далекое расстояние друг от друга, и в том и в другом случае с вредом для себя. Каждый из них обращался со словами побуждения к близстоящим, с криком и воплями, не с тем, чтобы побудить их идти на врагов, но для того, чтобы заставить их самих держать правильные дистанции друг от друга. Сами себе создав затруднения вследствие такого бестолкового образа действий, они были главнейшей причиной той победы, которую враги одержали над ними. Наоборот, римляне храбро вели бой и искусно руководили морским сражением. Они расположили корабли носами против врагов; они не отходили далеко друг от друга и, конечно, не сходились ближе, чем это было нужно; у них были неизменные, правильно размеренные дистанции между кораблями. Если они видели, что неприятельский корабль отделяется от других, они нападали на него и топили без труда; если они видели, что некоторые из врагов где-либо столпились, то они посылали туда тучи стрел; нападая на находящихся в таком беспорядке и в смущении от собственного столь им вредящего беспорядка, они избивали их в рукопашном бою. У варваров опустились руки благодаря такому несчастному повороту судьбы и совершаемым ими одна за другой ошибкам в сражении; они не знали, как им вести сражение; они не могли ни продолжать морской бой, ни тем более сражаться, стоя на палубах, как в [96] пешей битве на суше; бросив сражение, они стояли в бездействии перед лицом опасности, предоставив все на произвол судьбы. Поэтому готы обратились в позорное бегство в полном беспорядке и уже не вспоминали ни о доблести, ни о приличном отступлении, ни о чем-либо другом, что могло бы принести им спасение, но по большей части поодиночке в полной беспомощности попали в середину врагов. Немногие из них бежали на одиннадцати кораблях и, скрывшись от преследования, спаслись, все же остальные остались в руках врагов. Многих из них римляне тут же убили, многих других уничтожили, потопив вместе с кораблями. Из начальников готов Гундульф бежал, ускользнув с одиннадцатью кораблями, другого римляне взяли живым в плен. Затем воины готов, высадившись на берег с этих кораблей, тотчас их сожгли, чтобы они не попали в руки врагов, а сами пешком отправились в лагерь к войску, которое осаждало Анкону. Передав там все, что произошло, они прямым путем вместе с остальными отступили, оставив лагерь врагам, и сломя голову с великим шумом и смятением бежали в город Ауксим, находившийся поблизости. Немного спустя римляне пришли в Анкону и нашли лагерь врагов пустым. Доставив гарнизону продовольствие, они отплыли оттуда. Валериан вернулся в Равенну, а Иоанн возвратился в Салоны. Эта битва сильно подорвала и самомнение и силу Тотилы и готов.
24. В то же самое время дела у римлян в Сицилии были вот в каком положении. Отозванный отсюда императором, Либерии вернулся в Византию, а Артабан – такова была воля императора – стал начальником всего римского войска. Тех готов, которые были там оставлены в качестве гарнизона (их было очень немного), он осадил, победив в сражении тех, которые решились выйти против него, и доведя до крайнего истощения их продовольствие, он заставил их всех сдаться. Всем этим готы были напуганы и, глубоко опечаленные тем, что случилось в морском бою, они уже были готовы отказаться от войны. Они потеряли [97] всякую надежду, понимая, что в данный момент они позорно разбиты врагами и совершенно уничтожены, а если вскоре к римлянам прибудет какая-либо помощь, то они ни в коем случае не будут в состоянии хотя бы самое короткое время им сопротивляться или оставаться в Италии господами. Конечно, они не могли надеяться добиться чего-либо от императора путем переговоров. Тотила многократно отправлял к нему послов. Явившись к Юстиниану, они указали ему, что большая часть Италии захвачена франками, что остальная часть вследствие войны совершенно обезлюдела, что Сицилию и Далмацию, которые одни только остались неопустошенными войной, готы уступают римлянам, за остальную, опустошенную, они соглашаются ежегодно вносить дани и подати, воевать в союзе с ними против кого бы император ни пожелал и во всем остальном быть его подданными. Но император не принимал во внимание их слов и отсылал назад всех их послов: ему было ненавистно самое имя готов, и он хотел совершенно изгнать их из Римской империи. Вот каковы были тогда дела.
Незадолго перед тем умер от болезни франкский король Теодеберт, без всякого труда подчинив себе и наложив дань на некоторые области Лигурии, на область Коттийских Альп и на большую часть области венетов. Использовав то обстоятельство, что римляне и готы были заняты войной, для личного своего благополучия франки без всякой для себя опасности завладели сами теми местами, из-за которых шла война. Во власти готов осталось в Венетской области только немного маленьких городков, а у римлян – прибрежная область; все же остальное подчинили себе франки. Так как между готами и римлянами, как было сказано, шла ожесточенная война и никто из них не хотел наживать себе еще новых врагов, то готы и франки вступили в переговоры и условились, что, пока у готов идет война с римлянами, они будут владеть каждый тем, чем владеют сейчас, и оставаться спокойными, не начиная друг против друга никаких враждебных [98] действий. Если же случится, что Тотила на войне одержит верх над императором Юстинианом, то тогда готы и франки договорятся между собой так, чтобы это было выгодно для обеих сторон. На этом они и порешили. Власть Теодеберта теперь перешла к его сыну Теодебальду. Послом к нему император Юстиниан отправил сенатора Леонтия, зятя Афанасия, приглашая его заключить с ним союз для борьбы против Тотилы и готов и требуя, чтобы они удалились из тех мест Италии, которыми постарался завладеть Теодеберт незаконно.
Когда Леонтий прибыл к Теодебальду, он сказал следующее: «Конечно, и другим приходилось испытывать многое сверх их ожидания; но то, что видят теперь римляне от вас, этого, думаю, не происходило никогда ни с кем. Император Юстиниан не раньше решился на эту войну и не прежде явно начал с готами военные действия, чем франки обещали ему помощь в этой борьбе, во имя дружбы и союза получив от него большие деньги. И вот, вместо того, чтобы счесть себя обязанным сделать что-либо из обещанного, вы нанесли римлянам такие обиды, какие нелегко себе даже представить. Ибо отец твой Теодеберт, не имея на это никакого права, решил вторгнуться в ту страну, которой император овладел по праву войны с великим трудом и опасностями, причем франки в этом деле совершенно не участвовали. Из-за этого я и пришел к вам теперь не для того, чтобы упрекать или жаловаться, но чтобы потребовать и предложить вам то, что должно принести пользу вам самим. Я предлагаю, чтобы вы крепко хранили нынешнее благополучие ваше и дали возможность римлянам пользоваться тем, что принадлежит им. Нечестивый захват даже чего-либо ничтожного издревле был причиной того, что люди и народы, обладавшие великой силой, часто лишались великих благ, которые у них были. Ведь счастье никак не может быть соединено с несправедливостью. А затем, конечно, я претендую на то, чтобы вы вместе с нами пошли войной на Тотилу, выполняя [99] тем договор, заключенный твоим отцом. Законным наследникам и сыновьям подобает больше всего исправлять то, в чем случайно погрешили их родители, настойчиво действовать и укреплять то, что ими сделано хорошо. И для людей, наиболее разумных, было бы весьма желательным, чтобы их дети шли по следам их лучших привычек и деяний, а то, что ими сделано неправильно, лучше всего будет исправлено не кем-либо другим, а только их же детьми. Ведь, собственно говоря, вам следовало бы начать эту войну даже без приглашения со стороны римлян. У нас идет теперь борьба против готов, которые искони были вашими врагами и были совершенно неверны франкам, целый век воюя с ними без соблюдения договоров и без объявления войны. Действительно, теперь под влиянием страха, который мы внушаем им, они не перестают униженно льстить вам; но если они как-нибудь от нас избавятся, то они сейчас же покажут франкам свое истинное настроение. Люди негодные не могут изменить своего характера как при счастливых для них обстоятельствах, так и находясь в несчастии, но в последнем случае им в высшей степени привычно скрывать его в своих льстиво униженных словах, особенно если они нуждаются в какой-либо помощи своих соседей; сама нужда заставляет их скрывать свою негодность. Обдумав все это, возобновите дружбу с императором и со всей силой двиньтесь на людей, издавна вам враждебных».
