Русская елка. История, мифология, литература - Елена Владимировна Душечкина
Elena Dushechkina
The Russian Fir: History, Mythology, Literature
In Russia, the tradition of setting up a fir tree for the New Year and Christmas has long been taken for granted and therefore eluded scholars’ attention. This monograph by the prominent literary scholar Elena Dushechkina is the first and most significant Russian study on the history and mythology of the Christmas/New Year tree. The author explains how this custom gradually came into practice in Russia, how it gained popularity, and what obstacles it encountered at various points in history. Engaging both works of fiction and a wide range of documentary sources, such as memoirs, diaries, newspapers, and magazines, Elena Dushechkina carefully reconstructs the path that the fir tree has travelled prior to becoming an essential part of the Russian winter holiday tradition. Elena Dushechkina (1941–2020) was a Professor at Saint Petersburg State University, a specialist in Russian literature and culture.
Примечания
1
Здесь и далее ссылки на литературу даются в тексте в квадратных скобках. Первое число означает номер, под которым произведение значится в списке литературы, помещенном в конце книги, а второе (курсивом) — страницу. При необходимости римской цифрой обозначается том.
2
В последние годы идет жаркая борьба за первенство установления рождественской елки между латышами и эстонцами. Так, латыши убеждены в том, что впервые она была установлена в Риге в 1510 году, в то время как эстонцы утверждают, что первая елка появилась на Ратушной площади Таллинна в Рождественский сочельник 1441 года.
3
Здесь: тсуга — разновидность хвойных деревьев.
4
Сохранились сведения (хотя и чрезвычайно редкие) об устройстве елок в русских дворянских семьях в самом начале XIX века. Так, по воспоминаниям современника, дед М. Ю. Лермонтова Михаил Васильевич 2 января 1802 года организовал в Тарханах для своей дочери Машеньки маскарад с елкой [см.: {517}: 55].
5
Впоследствии «Щелкунчик» многократно переиздавался, став одним из любимейших рождественских произведений юных читателей [см., например: 412].
6
Единственное признание в нелюбви к елке и даже в ненависти к ней встретилось мне в мемуарах Нины Берберовой: «К тому, что я всем сердцем ненавидела, относились елки, рождественские елки, с хлопушками, свечками, обвисающей с веток фольгой… Я ненавидела бумажных ангелов с глупыми розовыми лицами <…> Все это не имело для меня никакого смысла, кроме одного: в квартире вдруг оказывался центр, где надо было быть, вместо того чтобы быть свободной… надо было сидеть и смотреть, как горят свечи, и делать вид, что любуешься ангелами и ждешь подарков… то есть делать то, что, по моему тогдашнему пониманию, приводило взрослых в состояние совершенно непонятной и чем-то неприятной мне искусственной экзальтации… Зато какое бывало счастье, когда эту мертвую, раздетую елку наконец уносили вон» [см.: {46}: 49]. Это демонстративно «антиелочное» высказывание соответствует тому образу, который создает о себе Берберова в своих мемуарах, — образу человека, пренебрегающего ритуалом, стремящегося к постоянным жизненным изменениям, переменам. Неудивительно поэтому, что, говоря о своей ненависти к любого рода церемониям, писательница снова вспоминает о своем неприязненном отношении к елке: «…я ненавижу их еще сильнее, чем ненавидела в детстве елку…» [см.: {46}: 385].
7
О символике елки и ее истории в польской традиции см. содержательную книгу Катаржины Смык [см.: {548}].
8
Любопытное замечание в этой связи сделал Н. С. Лесков в письме к брату Алексею от 12 декабря 1890 года по поводу перевода в Германии его рождественского рассказа «Неразменный рубль»: «Слышал ли ты или нет … что немцы, у которых мы до сих пор щепились рождественскою литературою, — понуждались в нас. Знаменитое берлинское „Echo“ вышло рождественским № с моим рождественским рассказом „Wunderrubel“ („Неразменный рубль“)» [см.: {236}: II, 434].
9
Та же самая проблема, впрочем, стояла и в связи с вырубкой берез на Троицу. Против этого не раз выступали детские писатели: например, в рассказе А. Кедровой «Что случилось в лесу» мальчик накануне Троицына дня видит сон, побудивший его отказаться от рубки на праздник берез [см.: {186}].
10
Недавно вышла содержательная книга А. Сальниковой «История елочной игрушки, или Как наряжали советскую елку», где в основном освещается вопрос украшения советской елки, но при этом иногда делаются экскурсы и в дореволюционную эпоху [см.: {391}].
11
Огни на дереве иногда связывают с еврейской Ханукой (праздником огней), которая приходится на этот же сезон [см., например: 549, 230].
12
Подробнее см. в уже указанной нами книге А. Сальниковой «История елочной игрушки, или Как наряжали советскую елку» [см.: {391}].
13
Полвека спустя Лев Толстой в романе «Воскресение» напишет о том, что именно неравноценность полученных на елке подарков послужила толчком к началу борьбы за справедливость, которую начал вести политический арестант Маркел Кондратьев: «Обиду эту он почувствовал в первый раз, когда на Рождество их, ребят, привели на елку, устроенную женой фабриканта, где ему с товарищами подарили дудочку в одну копейку, яблоко, золоченый орех и винную ягоду, а детям фабриканта — игрушки, которые показались ему дарами волшебницы и стоили, как он после узнал, более пятидесяти рублей» [см.: {452}: XIII, 405].
14
См. об этом статью Г. М. Фридлендера «Святошный рассказ Достоевского и баллада Рюккерта» [см.: {483}: 370–390].
15
Прозаический перевод с немецкого Г. М. Фридлендера.
16
Показательно, что в первом и во втором изданиях «Губернских очерков» данный очерк имел название «Замечательный мальчик».
17
О мимикрии образа «замерзающего ребенка» в советской культуре, превратившегося в «замерзшую пионерку» в комментариях к романам И. Ильфа и Е. Петрова, писал Ю. К. Щеглов [см.: {518}: 493].
