Азиза Джафарзаде - Звучит повсюду голос мой
Взяв материнские руки в свои, он ласково взглянул в лицо Минасолтан и понизил голос до шепота, чтобы Джейран в соседней комнате не услышала, что ее муж остался совсем без денег...
- Мама, Керим-бек из Агамаммедли обещал мне зерно и корову... Прошло много времени с тех пор; наверно, он забыл о своем обещании. А у нас зерна почти не осталось. Не хотелось ему напоминать, но сейчас другого выхода нет. Если я постесняюсь, может, он не постесняется, а если я не постесняюсь, съезжу, может быть, при личном свидании он и вспомнит о своем обещании. Тогда у детей и молоко и хлеб будет... Впереди зима, не поеду сейчас, в сухую осень, - похолодает, совсем не смогу из дома выбраться. Пока дорога хорошая...
- Да, детка, тогда совсем не сможешь поехать...
- Не волнуйся, мама.
- Аллах милостив, детка!.. Может быть, переждать немного?... Не спешить в путь?... С одной стороны завяжешь, с другой развяжется... Аллах милостив!
Губы поэта скривила ироническая улыбка: "Да, да, конечно, а как же? Аллах милостив! Аллах милостив! Но он так высоко и далеко, что часто его милость запаздывает... Аллах милостив... Аллах милостив..." Внезапно часто употребляемые матерью и всеми окружающими людьми слова стали отдаваться в нем ударами сердца, в такт с ним складывались стихи, он речитативом начал читать остолбеневшей матери:
Да, мама, милостив аллах!
А как же, милостив, конечно!
О, как он милостив, аллах!
Одно и то ж, одно и то ж!..
Минасолтан сначала ничего не могла понять, но потом, решив, что сын полон серьезных намерений и вовсе не собирается шутить, стала повторять за ним: "Аллах милостив!"
- Мама! Ты не волнуйся, на обратном пути из Агамаммедли я хочу заехать в Гаравелли. Приятным закрою неприятное: Гейбат из Гаравелли пригласил меня на свадьбу сына.
- Пусть аллах принесет счастья молодым!
- Я обязательно передам им твое пожелание, мама...
Минасолтан глубоко вздохнула и погладила сына по сутулой спине:
- Ну что же, детка, поезжай! Пусть аллах принесет удачу твоей поездке...
- Пусть лучше Керим-бек принесет ее мне, мама!
Минасолтан не поддержала шутку сына, она, как и Джейран, молила аллаха ежечасно за него и малышей...
- Уповай на аллаха, сынок, мы все в его власти... Пусть аллах вселит в сердце Керим-бека благую мысль вспомнить о семье его верного слуги, Сеида Азима, что тогда останется делать Керим-беку?
Она снова погладила согнутую спину, и будто какая-то сила перетекла от нее к сыну, так велика была ее любовь и преданность. Поэт собрал свой пенал, на рассвете он должен покинуть дом. Необходимо хоть немного поспать...
А Минасолтан не могла уснуть, в тревоге и беспокойстве уста ее шептали:
- Аллах всемогущий! Дай моему сыну удачи, облегчи его путь, помоги в делах! Не дай ему опозориться перед женой и детьми своим безденежьем, своим неумением принести в дом хлеб. Что делать? Ты сам создал его таким. О всемогущий! Всели праведные мысли в голову Керим-бека и доброту в его сердце, чтобы мой сын не вернулся домой с пустыми руками, чувствуя себя виноватым перед семьей.
Чуть свет она была уже на ногах, а когда поэт проснулся, во дворе его ждал конь, которого Ширин Абдулла накрыл попоной и привязал к воротам.
Он выезжал из дома, когда в конце улицы послышался голос Сироты Гусейна, который уже с лотком на голове шел к Базару.
Мать плеснула водой на дорогу из чаши, как это делают в каждой мусульманской семье, когда кто-нибудь из дома уходит, уезжает в путь. Поэт взглядом попрощался с Джейран, он бы с удовольствием поцеловал ее нежное лицо, но традиции не позволяли сделать ему это при матери. В сердце закралась печаль, когда он перевел взор на Минасолтан:
- Не болейте, мама! - И пришпорил коня.
Дороги... Ширванские дороги, по которым мы уже не раз проезжали с вами...
На пустынной дороге он был один... Утомляло ли его одиночество? Пугало? Нет, конечно, нет. Скорее, он любил оставаться один. Неистощимое воображение поэта создавало собеседника, с которым поэт коротал путь... То собеседник возникал из прошлого, то увлекал его в будущее... То воображаемый спутник был другом, то оказывался врагом... И теперь, как всегда, Сеид Азим пустился в путь ради семьи, ради куска хлеба... Тяжелые, утомительные, горькие воспоминания о голодном дне "голодного года"...
... Чтобы отвлечь детей от мысли о еде, Сеид Азим рассказывал им сказки, вспоминал стихи детских лет. Но из его затеи ничего не вышло. Стоило ему прерваться, как дети спрашивали его: "Джейран сказала, что хлеб будет утром. Правда? Хлеб дядя Ширин принесет?" Или обращались прямо к нему: "Хлеб купит Ага? Пойдет и купит?" Старшие были тогда совсем маленькие... "О аллах! Какое страшное несчастье - голод. Не испытывай меня голодом, аллах всемогущий! Я не могу смотреть в лицо голодным малышам, не могу видеть осунувшееся лицо Джейран. Мама прячет глаза от меня, и я готов провалиться сквозь землю..." Он вспомнил давнишний разговор, тихо переговаривались Джейран и Минасолтан:
- Мама, давайте я приготовлю фасоль с тыквой, а если добавить сушеного кизила, будет очень вкусно...
- Нет, детка, - вздохнула Минасолтан, - кизил кислый и вызывает аппетит, дети захотят хлеба... Лучше свари фасоль на воде, а тыкву порежь кусочками и испеки на сковороде без масла. Фасолью они наполнят желудок, а сладкая тыква будет детям вместо лакомства.
"О аллах! Я всю свою жизнь молил тебя не вынуждать просить милостыню. Где же твоя хваленая справедливость? Зачем ты обрекаешь на голод безгрешных детей? Или мою мать, которая ни разу в жизни не пропустила ни одной молитвы? Или Джейран, которая одного за другим вскармливает детей грудью, не пропуская при этом установленных тобою молитв и поста, и каждый раз просит тебя о своих детях: "О аллах! Пожалей моих детей! Пошли им больше хлеба насущного!" Но разве ты ее слушаешь, аллах? Где же твое милосердие? Ты высшая сила, могучая, неодолимая... К кому же мне еще обращаться?.."
Он и не заметил, как завыл, засвистел ветер, точно залаяла стая волков... Поднялся из-за гор смерч, мгновенно смешавший землю с небом, ураганной силой швыряя в лицо снежными хлопьями, все пространство заволокло мраком. Пронизывающий ветер проникал сквозь хорасанский дубленый тулуп и чуху под ним, калмыцкую мохнатую папаху срывало с головы. Папаху подарил шапочник Алигулукиши, бог знает с какой целью, возможно отдавая сеиду узаконенную подачку... Хорошо, что поэт не забыл под модные с недавних пор в этих краях штиблеты натянуть на ноги шерстяные носки, собственноручно связанные и присланные Дастагюль - старшей женой Гаджи Кадыма - хозяина зимовья Белоглан, к которой Ага заезжал по дороге в Арабчелтыкчи... Сеид Азим потуже завязал белый башлык, которым была обернута папаха, подарок родственника из Ягсая, где окончил жизнь покойный дед поэта... Подарки... Подарки...
Он представил себе дом, где Джейран, согревая дыханием замерзшие руки, засыпает в мангал угольную пыль, потому что крупные куски давно сожгли. Ей надо разжечь оставшуюся со вчерашнего дня угольную пыль до того, как проснутся дети, чтобы хоть немного согрелся дом и дети не простудились, потом покормить орущего от голода младенца, потом остальных, потом...
В богатых домах еще с вечера топились жаровни, раскаленные угли источали плотный, дающий постоянное тепло жар. Хозяева, удобно устроившись на тюфячках, подложив под голову мутаки и подушки, грели ноги у мангалов, поставленных под специальные металлические столики, поверх которых натягивали покрывала до самых подбородков. На столиках стояли подносы из меди, прекрасной лагичской работы, наполненные поджаренными зернами пшеницы, кукурузы или гороха, с кишмишом и финиками, ядрышками фундука и грецкого ореха. Слуги подавали чай или жирный с разными приправами плов. Конечно же это были богатые, зажиточные дома. А что сейчас у них дома?..
Когда Минасолтан и Джейран увидели готового к путешествию Сеида Азима, мать задала свой обычный вопрос:
- Куда ты, детка, к добру ли?
Сеид Азим старался не встречаться взглядом с женщинами. Как положено, он вел разговор со старшей из них.
- А что может быть недоброго, будь проклято зло!... Мне необходимо отлучиться...
- Далеко ли, родной?
- Пока еще не знаю точно, мама, если немного задержусь, не волнуйся...
Минасолтан конечно же знала, куда едет сын. Но Джейран устыдилась спросить у мужа, куда он собрался, и потому свекровь подоспела на помощь:
- Хорошо, сынок, поезжай, да принесет тебе аллах удачу...
Как хорошо, что не надо еще раз объяснять, что в путь его гонит страх голода. "Молодец, мама, сама все понимаешь..."
- Будьте здоровы...
- Возвращайся здоровым... - Привычным взмахом она плеснула воду вслед сыну. - Пусть аллах будет с тобой!
... Мысли о матери не оставляли его ни на минуту, она всю дорогу была рядом. Щемило сердце: "Мама моя, трудолюбивая, неутомимая, отдавшая мне в жертву свою молодость, лучшие дни своей жизни! Сначала мама растила меня, теперь растит моих детей, она не жалеет своих сил, чтобы в доме всегда был мир. Самая благородная из женшин, самая самоотверженная из матерей, моя мама! Если бы я решил отвернуться от веры пророка Мухаммеда, моего великого предка - посланника аллаха на земле, то стоило мне вспомнить его слова о том, что рай на земле под ногами матерей, как я взял бы назад свое решение... Рай под ногами таких матерей, как ты, моя мама! Да буду я жертвой твоей, моя опора и поддержка!"
