Николай Шпанов - Поджигатели (Книга 1)
Гаусс заранее и очень тщательно разработал свои соображения по поводу плана "Шулунг" и, согласовав с начальником генерального штаба генерал-полковником Беком, намерен был открыто высказать их сегодня Гитлеру. Его не смутили гримасы, которые строил фюрер, слушая пространный и основательно аргументированный доклад Бека, доказывавшего, что план "Шулунг" как был, так и остался авантюрой, чреватой большими политическими неприятностями для Германии. Когда в заключение Бек решительно заявил, что генеральный штаб снимает с себя ответственность за проведение подобной операции в текущем году, Гитлер зевнул и отвернулся. Но Гаусс решил, что даже если этот "вислозадый коротышка" (как мысленно называл сейчас Гитлера Гаусс) попробует его открыто остановить, он выскажет все, что думает, хотя бы ему после этого пришлось тут же подать рапорт об отставке. Судьба Германии и, главное, армии казалась ему важнее всех других соображений. Но стоило Гауссу заговорить, как он почувствовал, что любой вид открытой оппозиции Гитлера был бы легче того тупого равнодушия, какое было написано на его лице. Он имел скучающий и даже полусонный вид. Сказав меньше половины того, что собирался сказать, Гаусс понял, что здесь это совершенно бессмысленно, скомкал конец своей речи и, тоже подчеркнуто оборвав ее почти на полуслове, демонстративно захлопнул папку.
Гитлер с подчеркнутым невниманием выслушал мнение и других генералов. Он нетерпеливо стучал по столу концом карандаша, делал пометки в блокноте, подзывал адъютантов и что-то шептал им на ухо. Всем было ясно, что вопрос, "предлагавшийся обсуждению господ", предрешен. Поэтому даже те, кто прежде собирался высказаться так, чтобы не отвечать ни за какое решение, принялись в самых восторженных выражениях восхвалять план вторжения. Но, к удивлению, Гитлер и им уделил не больше внимания, чем своим оппонентам.
У большинства присутствующих возник вопрос: зачем же он собирал совет, зачем делал из них дураков?
Только один полковник-лейтенант, бледный, с тыквообразной головой и оттопыренными ушами, сидевший немного поодаль, за спиною Гитлера, не принимавший участия в прениях, знал, зачем здесь собраны генералы.
План действий, которые должны были начаться, принадлежал ему подручному фюрера. Этого офицера, долго остававшегося тайным сообщником и военным советчиком безграмотного "главнокомандующего", звали Йодлем. Он заранее знал, что сегодня скажет Гитлер. Поэтому он был совершенно спокоен.
Впрочем, сторонний наблюдатель, который попробовал бы по внешнему виду остальных присутствующих определить степень их взволнованности тем, что произошло, и тем неизвестным, чему предстояло произойти на свете, тоже не угадал бы ничего. Лица генералов были бесстрастны.
Гитлер несколько раз обводил взглядом эти холодные маски, и карандаш его все нетерпеливее постукивал по блокноту. Наконец ему, повидимому, стало не под силу сдерживать рвавшийся наружу поток слов. Он прервал очередного оратора на полуслове ударом ладони по столу.
- Господин Йодль! - бросил он не оборачиваясь. - Сообщите господам...
Йодль поднялся, щелкнул шпорами и быстро прочел:
"Совершенно секретно. Приказ верховного главнокомандующего. Главнокомандующему армией, главнокомандующему флотом и главнокомандующему воздушными силами. Первое: фюрер и имперский канцлер принял следующее решение: ввиду франко-русского союза обязательства, принятые Германией, согласно Локарнскому договору, поскольку они касаются статей 42 и 43 Версальского договора о милитаризованной зоне, должны считаться устаревшими..."
Не останавливаясь на знаках препинания, словно боясь, что кто-нибудь из генералов прервет его, не даст договорить, Йодль прочел весь приказ и, еще раз щелкнув шпорами, опустился в свое кресло.
Тогда, ни на кого не глядя, заговорил Гитлер:
- Итак, господа, мы должны считаться с тем, что приказ о вступлении моих войск в Рейнскую область подписан мною. - Голос Гитлера звучал еще более хрипло, чем обычно. - В приказе я сказал: "при малейшем сопротивлении союзников наступлению моих солдат открывать огонь из всех имеющихся средств!.."
Он умолк и сделал паузу, чтобы еще раз обвести взглядом лица генералов.
Гауссу хотелось сказать Гитлеру, что подобный приказ равносилен смертному приговору армии и, может быть, Германии. Но Гаусс молчал. Гитлер не прочел на его лице ничего.
Голос Гитлера повысился. Он крикнул громче:
- Однако я должен предупредить: если хотя бы один мой солдат сделает выстрел по французским войскам, то генерал, которому этот солдат окажется подчиненным, будет в тот же день расстрелян как изменник!
Взгляд Гитлера, остановившийся на лице Гаусса, и на этот раз не прочел ничего, кроме холодной корректности.
Тогда Гитлер, как трагик на сцене, продолжал:
- Я приказываю: если в зоне будут войска, готовые оказать моим солдатам сопротивление, - остановиться!.. Отступить!..
Подобная непоследовательность озадачила Гаусса, но зато он мог считать себя удовлетворенным: Гитлер испугался!
Однако даже и теперь Гитлер не заметил бы на лице Гаусса ни малейшего признака торжества.
- Господа! - Гитлер оперся рукой о край стола и рывком поднялся с кресла. Его неуклюжее тело подалось вперед, глаза выкатились из орбит. Он крикнул, судорожно выбрасывая руку в сторону генералов, словно пытаясь хоть чем-нибудь заставить их ожить. - По моим данным, приказ уже известен кабинетам Лондона, Парижа, Рима...
"Ага, полный отбой!" - злорадно подумал Гаусс.
И, словно откликаясь на его мысль, Гитлер сердито посмотрел в его сторону. Игра, казалось ему, делалась все более напряженной. Кто знает, на какое число у Гаусса замышлено убийство фюрера?..
Возможного заговорщика Гитлер видел теперь едва ли не в каждом генерале...
При этой мысли, преследовавшей его постоянно и всюду, Гитлер забыл все, что собирался еще сказать генералам и выкрикнул:
- Я убежден, что войска французов покинули Рейнскую зону окончательно!
Впервые за все заседание генеральские монокли слегка изменили угол относительно председательского места. Словно легкий ветер пробежал по лицам генералов и заставил их одновременно повернуться. Но все генералы продолжали хранить холодное молчание.
Послышался негромкий голос министра иностранных дел барона фон Нейрата:
- Мой фюрер... Вы, очевидно, упустили из виду, что в этом сложном деле мнение Америки не менее важно, нежели поведение французов и англичан. Наше вступление в область Рура может вывести американцев из состояния сторонних наблюдателей.
- Я ничего не упустил из виду. Даже того, что, повидимому, забыли вы! вцепившись в край стола, словно хотел его сдвинуть, ответил Гитлер. - Кто, по-вашему, как не бывший американский президент, заявил, что целью его жизни является уничтожение Советской России? Преемники Гувера будут со мной, как только поймут, что я - и никто другой! - избавлю их от кошмара, надвигающегося с востока. А могу ли я это сделать, пока не получу Рура?..
И тут снова, как по команде, все генеральские монокли повернулись к Нейрату.
Гитлер заметил это и испугался. Он думал, что они ждут заранее условленных возражений старого дипломата и что эти возражения послужат сигналом к общему наступлению против него, Гитлера.
Он закрыл глаза и упал в кресло. Но тотчас же вскочил и выбежал из зала.
Он бежал тем поспешнее, чем острее чувствовал на своей спине взгляды оставшихся в зале генералов. Он панически боялся этих взглядов, искал от них спасения.
Он пробежал весь кабинет и влетел в уборную. Ударом ноги с треском захлопнул за собой дверь и поспешно опустил защелку замка. Прислушался, словно боялся погони. Несколько минут стоял, прислонившись к стене и тяжело дыша. Расслабленными шагами подошел к умывальнику и подставил лицо под струю воды.
Генералы покидали зал.
- Великолепно разыгранный блеф! - тихо сказал Пруст.
Гаусс с неприязнью посмотрел на вздыбившуюся щетку его белобрысых усов и сухо произнес:
- Успех блефа чаще всего зависит от глупости противника. - Он щелчком сбросил с рукава упавший на него пепел. - На месте англичан и французов я расстрелял бы кое-кого из их министров. А заодно и некоторых генералов. - И, подумав, добавил: - На наше счастье, они этого не делают...
- И все-таки это здорово! - с восхищением отрезал Пруст.
21
С каждым годом, с каждым месяцем становилось яснее, что Европа живет на пороховой бочке, к которой все быстрее приближается фитиль, зажженный на Дальнем Востоке японцами с молчаливого попустительства Англии и Соединенных Штатов Америки.
С каждым годом, с каждым месяцем становились убедительнее доводы, приводимые Советским Союзом в пользу необходимости самых решительных и притом неотложных мер к укреплению мира и безопасности народов.
Первым призывом СССР был призыв к разоружению. Дальновидным советским политикам было ясно, что оружие, которого не хотят выпускать из рук империалисты Франции, Англии и Италии, оружие, которое тайно готовили для себя гитлеровцы и так же тайно продавали им французские и английские фирмы, не могло долго оставаться мертвым грузом на складах. Оголтелые поборники вооруженного способа решения международных проблем должны были пустить в ход свои арсеналы хотя бы ради того, чтобы приняться за их возобновление и вновь стричь купоны акций военной промышленности.
