Александр Гильфердинг - История балтийских славян
51
Доходы эти были крайне разнообразны и не везде одинаковы.
52
В одной поморской грамоте эти должники названы просто рабами, даруемыми, как принадлежность деревни.
53
В Арконе была дружина, но она служила арконскому богу Святовиту и жрецу его, а не была приписана к самому городу.
54
Росток был городом кичан, выстроенный уже после подчинения их бодрицкому князю, подле разоренного Кицыня.
55
По всей стране Балтийской видны остатки старинных славянских "городов", о величине и виде которых можно судить по остаткам валов: обыкновенно эти города представляют вид более или менее правильных, чаще продолговатых, кругов; иногда являются два или три концентрических вала (например, в Требочце). Самое большое из славянских укреплений в нынешнем Мекленбурге, судя по остаткам валов и земляных работ, сохранившимся до нашего времени, было Добино на Зверинском озере: вал Добинский представляет продолговатый круг, длиною в 350 шагов, шириною в 300.
56
Обыкновенно валы насыпались невысокие: об этом можно судить по сохранившимся остаткам, принимая, разумеется, в соображение действие времени, сглаживавшего мало-помалу работу рук человеческих; обыкновенная высота валов в нынешнее время, там где они не распаханы, от 3 до 5 метров: такие городища с низкими валами, по замечанию Лиша, лежат всегда посреди болот, которые составляли их главную защиту, а на местах сухих и открытых валы насыпались повыше. Самый высокий вал был, кажется, Арконский, остатки которого видны и теперь. По описанию Саксона Грамматика, вал был в й0 метров высотой; нижняя часть его состояла из земляной насыпи, верхняя из бревен, засыпанных землей; особые укрепления ограждали дорогу, которая вела, на северной стороне города, к источнику, снабжавшему Аркону водой.
57
Вот что говорит Лиш в своем исследовании об этом старинном славянском городе: "Географическое и стратегическое положение Добина, как важной крепости, избрано, кажется, с глубоким пониманием дела. Страна Мекленбургская разделена, можно сказать, пополам по направлению с севера к югу, длинным Шверинским озером. На юг от него до самой Бранденбургии простирались, на восточной стороне р. Стыри, огромные леса и топи, замечательный остаток которых виден теперь еще в Левице, самом большом из болотистых лесов Мекленбургии. От Фихельна до Лудвигслуста нет другого прохода, как только у Шверина и южнее, у деревень Plate и Bantichow, которые в древности, как и теперь, могли служить стратегическими точками обороны для всей этой страны. Главный же путь лежал на севере, между оконечностью Шверинского озера и Висмарским заливом. Здесь везде почва твердая, плодоносная, и здесь-то, для отпора неприятелю, лежали древний город Мекленбург, у Висмара, и поблизости от него (около 2 часов езды от Висмара), крепость Добино. Крепость была построена именно в этом месте, а не далее к северу, вероятно, для того, чтобы войско, на нее опиравшееся, не могло быть обойдено и отрезано с юга, со стороны земли, и оттеснено к морскому берегу. Положение Добина у главных, так сказать, ворот всей страны при большом озере, по которому открывалось сообщение с южными краями, и впереди обширных плодородных равнин, простиравшихся на восток и доставлявших помощь и возможность отступления, — положение Добина было, конечно, столько же выгодно, сколько положение твердыни Зверинской, построенной в подобной местности".
58
Вообще эти отношения у балтийских славян чрезвычайно темны. Главная, можно сказать, единственно власть у лютичей была община, но трудно поверить, чтобы отдельные их жупы и города, даже во время совершенной своей обособленности, не признавали никакого вождя, никакого старейшины: Саксон Грамматик именно говорит об особом начальнике Волегоща, житие Оттона о жупане Дыминском и Волегощском; но никаких показаний о военной власти этих жупанов мы не находим. Что же касается воевод, то мы можем сказать только одно: что балтийским славянам неизвестно было это слово; о том свидетельствует название, которое получила у них дань, платившаяся саксонским герцогам: воеводиница.
59
Разумеется, мы говорим здесь только о дружинах славянских: слова наши не относятся к тем колониям скандинавских дружинников, которые в Х в. водворились на славянских берегах и приобрели там большое значение. Это явление внешнее, совершенно чуждое быту балтийских славян; о нем будет сказано в своем месте.
60
В грамоте 1187 г. приводится кастеллан Чедненский, но о жупе Чедненской нет упоминания в многочисленных грамотах этого времени; кастеллан Чедненский был, без сомнения, только начальником пограничной крепости, как, например, Гневомир Чарниковский, о котором повествует Мартин Галл. Только в позднейшее время, под влиянием немецких учреждений, Чедно, как и многие другие города и замки на Поморье, составило особый округ.
61
Положение Междуречья в точности неизвестно.
62
См. Шевырева "Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь", II, 33 (место из помещенного в одном древнем Сборнике слова св. Григория "О том, како первое, погани суще, языки кланялися идолом" и проч.): "Оттуду же извыкоша елени (Эллины) класти требы артемиду и артемиде, рекше роди и рожанице, тации же егуптяне. Тако и до Словен доиде се словити начаша требы класти роду и рожаницам, преже перуна б(ог)а их, а переже того клали требу упирем и берегиням…" Конечно, это известие не может быть понято в том смысле, что поклонение упирям и прочим упомянутым безличным божествам предшествовало существованию Перуна в представлении славянского народа: род и рожаницы, упири и берегини, очевидно, существа второстепенные, вроде Прокопиевых нимф или вил, которых считалось тридевять сестер, Перун же — бог высший; но первоначально он должен был иметь (в том убеждает нас вся древнейшая славянская мифология) такой же безличный характер, как упири и проч.; в этом виде, как боготворимая высшая сила природы, властвующая над человеком, Перун принадлежал, без сомнения, к одной эпохе поклонения с упирями и берегинями, родом и рожаницами; впоследствии же Перун олицетворился в определенном человеческом образе, и так понимал его приведенный свидетель, ставя его наряду с Хорсом и Мокошью, которым Владимир воздвиг идолы в Киеве: в этом смысле он и прав, когда говорит, что обожание упирей и берегинь, рода и рожаниц было древнее обожания Перуна.
63
Под 1068 г., англо-норманнский летописец, Ордерик Виталий говорит о лютичах: "Лютичи не знали истинного Бога, но опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или, скорее, бесам". Одна из ветвей балтийских славян, значило бы по свидетельству Ордерика, чтила три высшие божества германской мифологии: Водена (форма англо-саксонская; известнее скандинавская — Один), Тора и Фрею. Но очевидно, что этого сказания нельзя принять в буквальном смысле: можно ли предполагать, чтобы немецкие писатели, конечно, ближе знакомые с балтийскими славянами, чем норманнский историк, забыли упомянуть об их поклонении старинным богам Германии, если бы заметили у них следы такого поклонения? Именно о религии лютичей они сообщают много и довольно подробных известий, а между тем не говорят ни слова о существовании в их мифологии, так же, как и у других соплеменных им ветвей, какого бы то ни было германского божества. Ясно, мне кажется, что когда лютичи, в союзе с Данией, напали в 1068 г. на английские берега, и Ордерик стал расспрашивать кого-нибудь об этом неведомом народе, англо-сакса ли, датчанина или норманна, то ему перевели славянские имена их богов на соответствующие германские, которые он и принял за собственные их названия: это делалось беспрестанно, как в древности, так и в средние века. Таким образом, Воден мог быть принят за Святовита, Тор за Яровита, Фрея за Живу.
64
Гизебрехт, основываясь на известии Сефрида, что поморские славяне "не имеют вина и не ощущают в нем потребности, но имеют такой мед и так отлично приготовляемое пиво, что эти напитки превосходят у них фалернские вина", основываясь на этом известии, предполагает, что в рог Святовита наливалось не настоящее вино, а пиво или мед, и что Саксон Грамматик употребил слово вино из желания приблизиться к римским понятиям. Мнение это весьма вероятно.
65
Темное и смутное, но тем не менее любопытное указание на Святовита мы находим в баснословной легенде о святых, избиенных язычниками в Гамбурге (в 880 г.) и покоящихся в Эббекесдорфе (Эбсдорф, в Люнебургском крае): легенда эта составлена довольно поздно, кажется в XIV в., и не имеет исторической достоверности, но в ней слышен отголосок народных толков и монастырских рассказов тогдашней Германии: "Народ за Эльбою, говорит она, принужденный Карлом Великим принять Христианскую веру, после смерти могущественного императора воздвиг опять свои кумиры, своего Аммона, а именно Святобога, Витолюба, Радигоста и прочих, восстановил их на прежних местах и стал им поклоняться". Откуда взялись эти имена Святобог и Витолюб? Очевидно, в славянской мифологии не было ни того, ни другого. Нам кажется очевидным, что тут есть воспоминание о Святовите. Смутно хранило народное предание имя верховного бога балтийских славян, тогда уже почти исчезнувших, и из народного предания заимствовал его монах, составитель легенды; легенда возникла в Люнебургском крае, где именно еще жила кое-где славянская речь, и вот непонятое имя Святовита раздваивается, так сказать, в этом отдаленном отголоске, составные его части осмысливаются и превращаются в особые божества, в Свято-бога и Вито-люба: к обеим половинам коренного имени прибавлены, мы видим, слова самые понятные, и Витолюб имел для толкователей ту выгоду, что он представлял самую простую парафразу Радигостя: ибо, очевидно, Витолюб принималось в смыслы любящего приветствовать, согласно древнему значению славянского глагола витать (по-польски и теперь witac значит приветствовать).
