Юрий Никулин - Почти серьезно
В слоновнике обычно стоят ящики с реквизитом. Слоны в программе работают редко, и свободное место можно использовать под временный склад. А вот конюшни никогда не пустуют. Лошади, ослики, пони, дрессированные козы и даже коровы гораздо чаще заняты в программе. Для каждой лошади - отдельное стойло, к которому прибита фанерка с кличкой: "Буран", "Марс", "Орлик", "Буян"... В одном из этих стойл когда-то занимал место и Агат, удар копытом которого чуть не стоил мне жизни.
В самом дальнем углу конюшни в клетках - собаки. Обычно их клетки отгораживают от прохода щитами и ящиками. Но все равно, кто бы мимо ни прошел, за загородкой начинается несусветный лай. Собак кормят в определенные часы, регулярно чистят, выводят гулять и ежедневно репетируют с ними. Конечно, жалко, что держат собак в клетках, но иначе нельзя. Это рабочие собаки. И если их не держать в клетках, они разбалуются, перестанут работать.
Как в кино, так и в цирке, работа моя нередко связана с собаками. Став коверным, я получил письмо от своего приятеля, жонглера Игоря Коваленко. У него две страсти, марки и собаки. В письме Коваленко писал, что придумал для нас с Мишей смешную репризу и выдрессировал для этого одну из своих собак. Через некоторое время мы встретились в Москве. Реприза, которую придумал мой товарищ, действительно оказалась смешной, и через неделю мы с Мишей ее исполняли. Героем репризы был ярко-рыжий ирландский сеттер Люкс, который незаметно подкрадывался, снимал с меня шляпу и убегал с ней за кулисы. В карманы пиджака и брюк я прятал различные шапки, которые надевал после каждого похищения. Суть репризы в том, что я не подозревал в воровстве собаку и обвинял во всем партнера, который сидел на барьере и смеялся. В финале репризы, когда между нами назревал скандал, я обнаруживал настоящего похитителя.
Люкс - удивительный пес. Создавалось впечатление, что работа на манеже для него великое удовольствие. В цирке его любили все, не говоря уже, конечно, о нас.
Помню случай, который всех потряс. В репризе "Похищение шапок" Люкс обычно стремительно бежал из-за кулис ко мне, сидящему на стуле к нему спиной, и, снимая с головы шляпу, с силой толкал меня передними лапами в плечи. На одном из спектаклей Таня и Игорь, которые держали собаку за занавесом и выпускали на манеж, вдруг увидели, что Люкс, как обычно, стремительно бросился ко мне, но, не добежав метра два до стула, внезапно резко остановился, а потом тихо, словно на цыпочках, подошел ко мне сзади, положил лапы на спинку стула (а не на мои плечи, как делал обычно) и осторожно, как стеклянную хрупкую вещь, снял с моей головы шляпу и медленно с ней пошел за кулисы. Дальше реприза не пошла. Все недоумевали, что могло случиться с Люксом. А случилось вот что: я как сидел на стуле, так и остался сидеть. Со стулом меня, к великому недоумению публики, и унесли с манежа. За минуту до подхода собаки острая боль пронзила мое тело. Очередной приступ радикулита! Я сидел, превозмогая боль, с ужасом ожидая толчка Люкса. А собака каким-то необъяснимым чутьем поняла, что мне плохо, и не причинила боли.
После этого мы окончательно уверовала в сверхгениальный ум Люкса.
Игорь Коваленко часто говорил:
- Ну вот, состарится Люкс, где я найду такую собаку?
Но Люкс не успел состариться. Он умер в расцвете сил. Ночью дежурный конюх позвонил нам домой и сказал, что с Люксом плохо. Мы приехали в цирк и увидели, что собака умирает. Пока ездили за врачом и поднимали его с постели, собаки не стало.
Причина смерти показалась загадочной, и утром мы решили отвезти Люкса на вскрытие в ветлечебницу. Из груды досок во дворе вытащили старый лист фанеры, положили на него собаку и погрузили в машину. Игорь Коваленко плакал, как ребенок. Час ожидали мы результата вскрытия. Потом вышел врач и сообщил, что собака погибла от заворота кишок.
- Фанерку возьмите,- сказал санитар, подавая нам лист фанеры, на котором мы привезли Люкса.
Глянул я на фанеру и обмер: на грязной поверхности ее нарисованы черной краской шляпа и тросточка, а через весь лист надпись: "ЕНГИБАРОВ". Это был кусок фанеры от упаковочного ящика клоуна Леонида Енгибарова, которого уж год как не было в живых.
- Вот как все переплелось,- грустно заметил Игорь.
Маленьким я с завистью смотрел на детей своего возраста, работающих в цирке. Они мне казались счастливейшими детьми, недосягаемыми, удивительными. А я по сравнению с ними обыкновенный мальчишка. Только потом я понял, что в общем-то это дети, которые во многом лишены детства: игр, забав, безмятежности. Недаром в цирке дети взрослеют раньше своих сверстников.
Интересно наблюдать смену поколений. Отец и мать работают в цирке. Их дети с малых лет начинают репетировать, а потом принимают участие в номере. В двадцать лет это уже профессиональные артисты, и родители начинают им помогать, ассистировать, следить за реквизитом. Никого в цирке не удивляет, что отец или мать - ассистенты в номере у сына. Это в порядке вещей.
Цирк живет круглосуточно. За два часа до начала спектакля в длинную узкую комнату под зрительными рядами приходят женщины. Неторопливо отложив сумочки, сетки с продуктами, они переодеваются в форменную одежду - красные кофточки и юбки. Это билетеры и контролеры. Прежде чем пустить публику, они должны открыть все двери, проветрить зал, протереть влажной тряпкой каждое кресло (за время репетиции сколько пыли налетело на них!) и уже потом впустить зрителей.
Билетершами в основном работают пожилые женщины. Когда я пришел в цирк, в студию, то застал еще Ермакова, единственного мужчину-билетера, неизменно стоявшего в центральном проходе. Седой, степенный, уже старый мужчина, он всегда особенно вежливо, с легким поклоном встречал входящих зрителей, указывая, куда кому садиться. Своей фигурой Ермаков придавал цирку парадность, солидность, значимость. Давно уже нет в живых старого билетера, и, как бы по наследству продолжая его работу, ежедневно приходит в цирк его дочь.
Пользуется ли программа успехом? В первую очередь об этом узнают билетеры. Они всегда в гуще зрителей и слышат, что говорят люди после представления.
Я всегда после премьеры спрашиваю билетеров:
- Ну как?
- Программа нравится, хвалят,- отвечают они. А иногда, наклоняясь ко мне, говорят тихо: "Вы знаете, все хорошо принимают. Но вот во время выступления львов некоторые зрители, не дождавшись конца, уходят".
Во второй половине дня в цирке затишье. Билетеры еще не пришли. В зале тусклое освещение. Кто-то в оркестре, то ли для удовольствия, то ли репетируя, наигрывает на фортепьяно. Осветители ушли после репетиции на обеденный перерыв, и кажется, что жизнь замерла. Центр деятельности в эти часы переносится в кабинеты. В большой приемной (смежная комната с кабинетами администратора и заместителя директора) стоит несколько телефонов. Дежурная еле успевает отвечать на телефонные звонки.
- Есть ли на сегодня билеты?
- У меня ребенок пяти лет, имеет ли он право пройти без билета?
- Скажите, как проехать к вам?
- Во сколько заканчивается представление?
- Как оформить заявку на коллективное посещение?
- Правда ли, что в буфете продают шампанское?
- Не нужна ли вам дрессированная кошка? - это спрашивает детский голосок. - Работает ли у вас Карандаш? О Карандаше спрашивают часто. Его имя стало нарицательным. Дети, те вообще считают, что имя Карандаша относится ко всем клоунам. Порой так думают и взрослые. Иногда у меня наивно спрашивают: "А кто у вас в этой программе выходит Карандашом?" Звонков сотни. Кто-то забыл сумочку, кто-то потерял билет, но помнит свой ряд и место и спрашивает совета, как поступить. Кто-то просто сообщает свое мнение об увиденной вчера программе. Это все звонки зрителей. А по другим телефонам звонят по делу. Посидишь пять-десять минут в приемной и все узнаешь. Услышишь переговоры администратора о квартирах, гостиницах, о том, что опять типография вовремя не успевает отпечатать рекламу. Здесь же заказываются билеты на самолет и поезд, выясняется, почему не прибыл багаж, выбивается для лошадей сено, а для слона лекарство. Здесь договариваются о рекламных объявлениях в газетах и уговаривают пожарника из управления отменить штраф.
С утра до вечера открыта дверь кабинета заместителя директора цирка Галины Алексеевны Шевелевой. После смерти мужа - режиссера Московского цирка Бориса Шахета - человека талантливого, умного и доброго - она, инженер-строитель по специальности, пришла работать в цирк. Сначала была инженером, потом стала заместителем директора. Она прекрасный организатор, знающий все тонкости нашего циркового дела. На ее плечах ремонт, работа цехов, снабжение. Никогда я не видел Галину Алексеевну кричащей, разгневанной. Все она делает спокойно, тихо, как бы не спеша, и все успевает. По каким только вопросам не обращаются к ней артисты цирка, униформисты, осветители, администраторы, кассиры, бухгалтеры, сторожа, пожарники, портные, строители, билетеры, конюхи... И каждый знает - Галина Алексеевна внимательно выслушает и обязательно постарается помочь.
