Иоганн Архенгольц фон - История морских разбойников
В апреле 1816 г. поручено было лорду Эксмауту открыть с различными владениями Африки переговоры касательно этого предмета. Английского уполномоченного поддерживали двадцать шесть военных кораблей, и поручение имело быстрый успех в Триполи и Тунисе. Но Алжир не хотел ничего слышать. Бей Омар объявил, что никогда не откажется от права заключать в цепи всякого неприятеля, который попадется в руки его во время войны, впрочем, советовал отнестись об этом к правительству Оттоманской Порты. Лорд Эксмаут, до открытия неприязненных действий, согласился на отправление алжирского депутата в Константинополь и, в ожидании ответа, крейсеровал в соседних водах для наблюдения за намерениями и действиями противников, с которыми, может быть, скоро придется вступить в борьбу. Как он предвидел, алжирский посланник возвратился без удовлетворительного ответа. Между тем английский консул в Алжире был оскорблен и преследуем каменьями по улицам, в Оране и Боне разграбили несколько английских кораблей. Лорд Эксмаут, которому предписано было действовать энергически, опять явился перед Алжиром 26 августа 1816 года со своим флотом, усиленным еще 6 голландскими фрегатами, которые встретил. Объявив свой ультиматум, в котором требовал немедленно всякого вознаграждения и удовлетворения за нарушение трактатов, он приказал открыть бомбардирование. Смелый маневр, посредством которого англичанам удалось объехать мол и расположиться при входе в порт, посеял страх между алжирцами. Огонь флота причинил скоро страшные опустошения, пожар сообщился порту и поглотил часть стоявших в нем кораблей. Тогда Лорд Эксмаут написал бею, что намерен продолжать бомбардирование до совершенного разрушения города, если не поспешат удовлетворить объявленные уже условия. Омар, оказывавший во все время битвы величайшее мужество, сначала отказал, но янычарские начальники, видя, что оборона скоро сделается невозможной, уговорили его вступить в переговоры.
Вскоре после подписания договора и отплытия флота, возник тайный заговор против бея. Янычары обвиняли его в измене и трусости — его, который, если бы послушался только своего мужества, охотно погреб бы себя под развалинами Алжира; его, который, в то самое время, когда составляли заговор против его жизни, деятельно занимался постройкой новых кораблей и исправлением укреплений, чтобы обезопасить Алжир от новой атаки. Ловкость Омара и добрые намерения его не могли усмирить бури: осажденный нечаянно внутри дворца своего, он был удавлен.
Соперник и преемник его назывался Али-Ходжией, имя его осталось достопамятным в летописях Алжира по причине беспощадного характера того, кто носил его. Иностранные консулы, являвшиеся во дворец при народных празднествах, проникали в аудиенц-залу не иначе, как через трупы турков и мавров, принесенных в жертву его алчности или тайной ненависти. Окруженный отборными телохранителями и одетый великолепно, он всегда держал в руках книгу, чтобы его сочли постоянно погруженным в глубокие размышления; а между тем он предавался самым страшным порокам, и ничто не могло обуздать его бесчеловечных страстей. Срубив слишком полторы тысячи голов в краткий промежуток нескольких месяцев своей тирании, это чудовище умерло от чумы. Бдительность его была необыкновенна, и он беспокойным оком следил за всеми движениями янычар. Он-то приказал перенести народную казну в цитадель, и сам поселился в ней впоследствии.
Гуссейн-Паша, преемник его, был последним беем алжирским. Полагают, что он родился в Смирне, в Малой Азии. Отец его, артиллерийский офицер в службе Порты, прилагал особенное старание о его воспитании и рано послал его в Константинополь для определения в корпус топджи или пушкарей султанских. Своим прилежанием и ревностью к службе молодой Гуссейн приобрел любовь своих начальников и вскоре достиг значительного чина в армии. Но он был упорен, вспыльчив и недостатки его, которых он не умел скрывать, остановили его воинскую карьеру, открыв ему тем самым то, чего он не мог и вообразить себе — путь к будущему величию. Раз, нарушением дисциплины навлекши на себя строгое наказание, он решился спастись от него бегством и тайком уехал в Алжир, где вступил в корпус янычар. Коль скоро кто-нибудь становился членом этой милиции, турецкое правосудие не имело более на него никакого права. Величайшему преступнику, даже убийце, которого преследовали, стоило только пробраться в жилище вербовщика и сказать: «Я вступаю в милицию!» — и он был спасен в ту же минуту. Он тотчас же мог выходить на улицу и сказать преследователям: «Я алжирский янычар», — и его оставляли в покое, он был неприкосновенен. Надев мундир милиции, Гуссейн отказался от блеска оружия, чтобы предаться торговле и создать себе собственным трудом независимое состояние.
Каждый воин, получая незначительное жалованье, имел право пользоваться своим свободным временем, ему было позволено заниматься ремеслом, если знал какое-нибудь, и даже отлучаться из города, лишь бы он был всегда наготове, когда государство потребует его налицо. Гуссейн завел лоскутную лавку в нижней части города. Деятельность, порядок и экономия в короткое время доставили ему значительные барыши, которые дали ему возможность выхлопотать себе место надсмотрщика над хлебными складами. На этом новом месте Гуссейн выказал всю свою способность и ловкость в ведении дел Омар-Паша, тогдашний бей Алжира, отличил его и наименовал секретарем правительства, впоследствии вверил ему надзор и управление всеми государственными имуществами с титулом Ходжия-эль-Кой (министр государственных имуществ) и члена дивана. Али, преемник Омара, оказывал Гуссейну то же благорасположение и присоединил новые почести к прежним. Умирая, он завещал владычество ему, как единственному человеку, способному и достойному ему наследовать, и можно представить себе изумление Гуссейна, когда диван утвердил последнюю волю Али.
Некоторые историки объясняют способ достижения им бейского звания иначе, но нельзя решить, чье сказание справедливее, во всяком случае, приведенное нами сказание подтверждено самим Гуссейном. Как бы то ни было, должно согласиться, что последний владыка Алжира только способностям своим обязан был возвышением. Алжирцы и европейские консулы, входившие в сношения с ним, уверяют, что правление его отличалось характером твердости и правосудия, каких не видали в предшествовавшие. Он питал глубокое уважение к Махмуту, султану турецкому, и к Мехмеду-Али, восстановителю Египта, он вместе с тем следил за успехами европейского просвещения и предполагал, как говорят, познакомить Алжир с некоторыми благодеяниями его. Быть может, он успел бы в этом, если бы неожиданное обстоятельство не ниспровергло его господства.
Тихий и миролюбивый, он никогда не запятнал своей власти излишествами всякого рода, сделавшими столь ненавистными большую часть его предшественников. Политика заставила его совершить только одно убийство, жертвой которого был Ягиа, ага янычар. Министр этот был одарен высокими чувствами и помышлял о введении больших реформ в алжирском владении. Главным средством для достижения этого без переворотов было поощрение земледелия между арабами. С этой целью построил он на берегу Арача, близ устья его, на собственном иждивении, красивую ферму, названную впоследствии французами Квадратным домом Он думал, что это заведение, назначенное на воспитание домашнего скота, послужит к поселению кочующим племенам Мэтиджской долины. Но он имел неосторожность действовать без формального согласия паши. Гуссейн стал подозревать его и изгнал в Блиду, несколько времени спустя, он приписал ему преступные сношения с арабами и намерение присвоить себе верховную власть, как скоро наберет достаточное число приверженцев, чтобы попытаться на возмущение. Гибель его была решена Ягиа умер мужественно и Гуссейн, слишком поздно узнав свою ошибку, запретил конфисковать его имущество, как обыкновенно поступали с имуществом государственных преступников.
С 1816 года алжирские морские разбои, почти уничтоженные частными экспедициями европейских государств, обозначались уже только редкими нападениями. В 1818 году жители Боны ограбили один французский бриг и бей не хотел ничем удовлетворить за это. В 1820 г. французские заведения в Ла-Калле, которым грозили совершенным разрушением, избавились от этого только тем, что согласились платить прибавочную годовую дань, превышавшую от 60'000 до 200'000 франков, установленную договорами. В 1823 году под пустым предлогом преследования контрабанды, янычары в Боне насильно ворвались в дом консульского агента. Результат обыска доказал ложность их подозрения, оставалось одно грубое насилие, в котором турецкое правительство не удостоило даже извиниться. Вскоре римские суда под французским флагом были взяты пиратами. Французские товары, нагруженные в испанские корабли, были конфискованы, несмотря на формальные конвенции, защищавшие транзит их. Наконец, последняя коллизия принудила Францию принять сильные меры для прекращения всех этих частных грабежей.
