Марк Твен - Позолоченный век
К допросу свидетеля приступает защита.
- Мистер... э-э... Брайерли! (Брэм в совершенстве владеет хитроумным приемом юристов, которые сначала бесконечно тянут обращение "мистер", будто никак не могут припомнить фамилию свидетеля, а когда он, обиженный и раздосадованный, уже готов выйти из себя, вдруг выпаливают эту фамилию неожиданно громко и быстро, сбивая его с толку.) Мистер... э-э... Брайерли! Род ваших занятий?
- Я инженер-строитель, сэр.
- Ах, строитель (взгляд в сторону присяжных). Что же, вы с мисс Хокинс что-нибудь строили? (Улыбки на скамье присяжных.)
- Нет, сэр, - ответил Гарри краснея.
- Как долго вы были знакомы с обвиняемой?
- Два года, сэр. Я познакомился с нею в Хоукае, штат Миссури.
- M-м... мистер... э-э... Брайерли! Были вы любовником мисс Хокинс?
Протест прокурора.
- Я полагал, ваша честь, что я вправе установить, какие именно отношения существовали между этим столь неохотно дающим показания свидетелем и обвиняемой.
Протест отклонен.
- Видите ли, сэр, - нерешительно говорит Гарри, - мы были друзьями.
Защитник язвительно:
- Вы и ведете себя как друг! (Присяжные начинают ненавидеть этого с иголочки одетого юнца.) Мистер... э-э... Брайерли! Мисс Хокинс отвергла ваши ухаживания?
Гарри покраснел, замялся и жалобно посмотрел на судью.
- Вы должны отвечать, сэр, - сказал его честь.
- Она... она... была неблагосклонна ко мне.
- Вот оно что. Я так и думал. Брайерли! Осмелитесь ли вы утверждать перед лицом присяжных, что вы не были заинтересованы в устранении вашего соперника полковника Селби? - громовым голосом вопросил мистер Брэм.
- Конечно, не был, сэр, ничего подобного! - запротестовал свидетель.
- Больше вопросов не имею, ваша честь, - сурово заключил мистер Брэм.
- Еще одну минуту, - вмешался прокурор. - До того как обвиняемая стреляла в Селби, было ли у вас хоть малейшее подозрение о ее намерениях?
- Ни малейшего! - горячо ответил Гарри.
- Ну, разумеется, - сказал мистер Брэм, кивая присяжным.
Затем обвинение вызвало других свидетелей убийства, портье в отеле "Южный", врачей, осматривавших раненого. Факт убийства был установлен неопровержимо. Ничего нового не обнаружилось, только портье, отвечая на вопрос мистера Брэма, заявил, что, когда обвиняемая осведомилась о полковнике Селби, она была в явном волнении и глаза ее дико сверкали.
Затем были оглашены предсмертные показания полковника Селби. В них говорилось об угрозах Лоры, но имелось к ним весьма существенное добавление, о котором не упомянули в свое время газеты. Видимо, уже после того как показания были переданы властям, врачи впервые сказали полковнику, что раны его смертельны. Это его, видимо, потрясло, и, терзаемый страхом и какой-то тайной заботой, он объявил, что хочет дополнить свои показания. С большим трудом, надолго умолкая после каждого слова, он прибавил следующее: "Я... сказал... не все. Я должен... сказать... запишите это... я... перед нею... виноват. Много лет... назад... я... не могу... понимаете... О господи... я заслужил..." Это было все. Он впал в беспамятство и скончался, не приходя в сознание.
Проводник вашингтонского поезда показал, что обвиняемая спросила его, уехал ли вечерним поездом некий джентльмен с семьей; по ее описанию он позднее узнал полковника Селби с семейством.
Далее приведена была к присяге Сьюзен Каллум, негритянка, горничная в доме Дилуорти. Да, она знала полковника Селби. Он частенько приходил и оставался в гостиной наедине с мисс Хокинс. Приходил он и накануне того дня, как его застрелили. Свидетельница впустила его. Он был вроде как выпивши. Она слышала громкие голоса в гостиной - "они там вроде как ругались". Она испугалась, как бы не вышло беды. Побежала ко второй двери, ведущей в гостиную, и стала подслушивать у замочной скважины. Услыхала мужской голос, он вроде как упрашивал: "Но я не могу, бог свидетель, не могу!" А потом мисс Лора сказала: "Ну, выбирай. Если ты меня бросишь, ты знаешь, чего тебе ждать". Тут он выскочил на улицу.
- А я вхожу в гостиную и говорю: "Вы звонили, мисси?" А она стоит лютая, как тигр, глаза так и горят. Я и ушла поскорей.
Такова была суть показаний Сьюзен, и самый суровый перекрестный допрос не заставил ее от них отступиться. На вопрос мистера Брэма, не показалось ли ей, что обвиняемая не в своем уме, Сьюзен ответила: "Да что вы, сэр, она совсем рехнулась!"
Привели к присяге Вашингтона Хокинса. Предъявили присяжным пистолет, опознанный полицейским как орудие убийства. Вашингтон признал, что пистолет принадлежит ему. Лора однажды утром попросила у него оружие, потому что в ту ночь ей показалось, будто в дом хотят забраться воры. Свидетель признал, что до того о покушениях воров на дом сенатора Дилуорти ничего не слыхал. Не случилось ли непосредственно перед тем чего-либо необычного? Нет, он ничего такого не помнит. Сопровождал ли он накануне, или за день до того сестру на прием у миссис Скунмейкер? Да. Что там произошло? Мало-помалу у него вытянули признание, что Лора на приеме вела себя как-то странно, сказалась больной, и он ее увез. Под дальнейшим нажимом прокурора свидетель признал также, что Лора видела на приеме полковника Селби, она сама сказала об этом брату. Тут Вашингтон прибавил, что Селби был отъявленный негодяй.
- Ну, хватит, хватит! Этого довольно! - не без досады прервал его прокурор.
Защита временно отказалась допрашивать мистера Хокинса. Состав преступления был определен. Не осталось ни малейших сомнений в том, что здесь имело место убийство и что обвиняемая последовала за покойным в Нью-Йорк с преступными намерениями. На основании свидетельских показаний присяжные должны были вынести обвинительный приговор, они могли вынести его, даже не удаляясь на совещание. Таково было положение дела два дня спустя после того, как закончился отбор присяжных. Прошла уже неделя с начала процесса, и работа суда была прервана на воскресенье. Публика, читавшая газетные отчеты о показаниях свидетелей, не сомневалась, что преступнице не сносить головы. Толпа зевак, заполнявшая зал суда, прониклась живейшим сочувствием к Лоре.
Пришел черед защиты, и мистер Брэм начал свою речь. Он был очень сдержан и говорил так тихо, что его не услышали бы, не воцарись в зале суда глубокая, ничем больше не нарушаемая тишина. Впрочем, мистер Брэм очень отчетливо выговаривал слова, и его национальность сказывалась, пожалуй, только в звучности и богатстве интонаций.
Он начал с того, что его повергает в трепет взятая им на себя ответственность; и он, вероятно, совсем отчаялся бы, не будь перед ним столь счастливого состава присяжных. Но эти двенадцать человек, всё люди редкого ума и незаурядной проницательности, несомненно, разберутся во всех хитросплетениях и натяжках, допущенных обвинением; эти люди, в коих столь сильно чувство чести, не потерпят безжалостного преследования гонимой женщины; у них есть сердце, они поймут, что она стала жертвой бессовестного обмана и тяжкого оскорбления. Он далек от мысли набросить какую-либо тень на мотивы, движущие одаренными, красноречивыми и изобретательными юристами, выступающими здесь от имени штата Нью-Йорк; они действуют как официальные лица; их дело - обвинять и осуждать. А наше дело, джентльмены, позаботиться о том, чтобы восторжествовала справедливость.
- Мой долг, джентльмены, развернуть перед вами одну из самых волнующих драм в истории человеческого несчастья. Я покажу вам жизнь, которая стала игрушкой рока и обстоятельств, в которой на смену яркому солнцу внезапно налетает буря, сиянье доверчивой невинности в мгновенье ока сменяется тьмой свирепого злодейства; жизнь эту посетили и любовь, и измена, и горькое страданье, и всегда над нею нависала грозная тень БЕЗУМИЯ - как наследственного, так и вызванного душевными терзаньями; и кончается она если ваш приговор должен положить ей конец - неожиданной и страшной развязкой - из тех, коих не постигает разум человеческий и коих тайна ведома одному лишь богу.
Я попрошу вас, джентльмены, покинуть этот зал и стражей закона, последовать за мною прочь от мест, где разыгрывается эта трагедия, и перенестись в далекие и, хотелось бы мне сказать, более счастливые времена. Я должен рассказать вам об очаровательной малютке, о девочке с пышными кудрями и смеющимся взором, - она путешествует с родителями, по-видимому, людьми благородными и состоятельными, на пароходе, идущем по Миссисипи. И вот - взрыв, ужасная катастрофа, накладывающая печать на потрясенный рассудок каждого, кто остался в живых. Сотни изувеченных трупов погружаются в небытие. А потом на полузатонувшем остове корабля, в числе немногих уцелевших, охваченных паникой, среди ужасов, от которых может помутиться и более зрелый разум, находят прелестную маленькую девочку. Родители ее исчезли. Поиски тщетны, даже останки их найти не удается. Ошеломленное, перепуганное дитя - кто знает, какой отпечаток оставил столь жестокий удар в ее неокрепшем сознании? - цепляется за первую же добрую душу, проявившую к ней участие. То была миссис Хокинс, вот эта великодушная леди, и поныне оставшаяся ей нежным и заботливым другом. Лору принимают в семью Хокинс. Быть может, со временем она забывает, что она в этом доме не родная. Она сирота. Нет, джентльмены, не стану вводить вас в заблуждение: она не сирота! Хуже того! Наступает новый мучительный день: она узнает, что отец ее жив. Но кто он? Где он? Увы, я не могу сказать вам. В этой горестной истории он то появляется на миг, то вновь исчезает - вечный странник, безумец! Если он и разыскивает свою дочь, это бесцельные поиски безумца, который скитается, лишенный рассудка, взывая: "Где ты, дитя мое?" Лора пытается отыскать отца. Тщетно! Кажется, вот-вот она его найдет, но опять и опять он исчезает, скрывается, пропадает бесследно.
