Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

4. Киевский архимандрит (это значит митрополит), бывши у Хмеля, имел с ним

тайные рады, и Хмельницкий отослал его с почетом, под охраною нескольких сотен

коней.

5. Причиною бунта были притеснения Козаков со стороны коммиссаров, которые

вымогали еженедельно у Козаковъ—то лисицу, то по 3 злотых деньгами. Какую бы

большую рыбу ни поймал козак, плотву отдавали ему, а главную—пану *).

6. Другой козак говорил на пытке согласно с первым, только прибавил, что

Хмельницкий послал войско под Замостье, и что, как только будет король, то и война и

эти бунты тотчас прекратятся.

7. Третий показал, что под Пилявцами на другой день козаки хотели было уже

бежать. Множество молодцов начало было уже расходиться; но Хмель расставил по

дорогам сторожу, которая частью убивала беглецов, а частью приводила к

Хмельницкому, и Хмель велит „завдавать" им разные муки: вешать, четвертовать etc.,

за то, что бегали.

8. В конфессатах из под Львова говорилось, что Львов окупился. Мурза,

находившийся с Татарами при Хмельницком, убеждал его не гнаться за Ляхами. Как де

их догнать, когда они бегут со страху? (bo ktуї siк za niemi nagoni od strachu)? Притом

же Татарам тяжело будет в такую колоть возвращаться с полоном: попортят своих

бахматов. А когда де на тебя будут наступать с войском, тогда придет с Ордою Тогай-

бей, и будет воевать с тобою Ляхов. Еще сказал, что Хмельницкий злится на князя

Вишневецкого, и когда б его добыл, то все польское войско ечи-

*) Эта причина козацких бунтов существовала с первых известных нам

документально времен козачества. Козаки бунтовали на тех самых основаниях, что и

теперь, с начала XYI века против местных королевских старост, заведовавших

первобытным козачеством, как об этом документально у меня в I т. „Ист. воссоед.

Русва, стр. 4851.

324

.

тал бы ни за что (za cyfrк nie waїyи), тогда бы первое чело имело Запорожское

войско (ale pierwsze czуи© шиаио by Wojsko Zaporozkie), а Ляхи обратились бы в

Жидов.

Темное дело возведения на престол Яна Казимира и низведения с военного

верховенства Иеремии Вишневецкого совершалось неуклонно, в силу „приваты",

связанной с тем и другим актом. Ноября 7, в 27 заседании, Кисель красноречивой

орацией своею (disertissima oratione) вынул зерно из скорлупы перед панами

(enucleowaи praesentem statum electionis) ко всеобщему удовольствию (z

ukontentowaniem wszystkich). Он советовал развязать поскорее Гордиев узел избрания.

Находившиеся, очевидно, под его влиянием другие сеймовые ораторы говорили об

опасности, угрожающей шляхетской свободе со стороны военачальника,

наименованного самим войском. „Еслиб ьта номинация состоялась не после

поражения, а после победы" (разсуждали республиканцы), „то па что не дерзнули бы

они (quae non ausi fuissent)"?—„Пример неслыханный! (inauditum exemplum)"!

восклицали другие и, побуждаемые близостью неприятеля, торопили избрание

намеченного уже короля.

В 28 заседании (9 ноября) Кисель произнес речь в том же духе. В 29-м (10 ноября)

страхи по причине близости Татар от Сендомира, неизвестно от чего „утихли"; но о

Хмельницком, как и прежде, не было слышно ничего верного. В 30 заседании князь

Вишневецкий доложил господствующему народу, что жолперы, обложенные в

Замостье, просят подкрепления во имя любви к отечеству (per amorem patriae), и

вручил великому секретарю письмо полученное им от своего наместника, маркграфа

Мышковского, от 6 ноября. Маркграф уведомлял, что из полка эльбдопского

каштеляна, Вейгера, посланного к Любачову для фуражировки, козаки несколько

человек убили, многих переранили, а нескольких взяли в плен. Через одного из

пленников Хмельницкий сделал Венгеру, которого воображал иностранцем,

предложение изменить Ляхам (inwituj№c go in societatem belli), и в письме к нему

обращался к стоявшему под Замоетьем войску и к замостьянам с такими словами:

„Свидетельствуюсь Богом, что мы не желали проливать христианскую кровь. Мы

послали послов своих, умоляя о мире и пощаде (їebrz№c о pokуj i miиosierdzie); но

князь Вишневецкий начал поступать с нами предательски, и потому бросились мы за

ним, чтоб не сделал какого-нибудь предательства; по он ушел от нас (в Варшаву). Тем

не менее, как с нами помирились львовяне, такъ

.

325

мы готовы помириться й с вами. Не отступим от Замостья, пока не совершится

Божия воля. Мы ищем мира, и для того посылаем нарочно этих нескольких человек

своих и Татар, чтоб вы послали к своим старшим как можно скорее и получили от них

наставление, что вам делать. Из-за двоих ничтоашых молодых людей, князя

Вишневецкого и коронного хорунжого Александра Конецпольского) такое

замешательство! Ждем здесь избрания короля. Желаем, чтоб (королем) был королевич

Казимиръ".

Это значило—разсечь мечем Гордиев узел, который слушатели красноречивого

Киселя так долго развязывали. Возвеселился мудрых Адам Свентольдич, найдя

единомышленника в таком доброжелателе Шляхетского Народа. Їyczymy, їeby byи

Krуlewicz Kazimierz: этому велению не смели не сопротивляться людн, готовые бежать

в Данциг, по примеру цвета польской знати, бежавшего из-под Пилявцев.

Прошло еще несколько заседании в решении прелиминарных пунктов элекции.

Наконец, в 37 заседании (20 ноября) Ян Казимир воссел на престоле Казимира

Великого.

По свидетельству Радивилова дневника, его хотели произвести в короли еще 5

ноября; „но произошло большое несогласие" (пишет литовский канцлер), „потому что

избирателей облил извнутри Бахус, а снаружи—дождь"... Если бы тогда Поляки

избрали этого „неспособного ни к каким порокам, твердого умом и величественного

наружностью" короля, то могли бы оправдываться хоть тем, что сделали это съньяна.

Но судьба дала панам две недели иа отрезвление, и они все-таки не могли сделать

лучшего выбора.

Причину такого единомыслия (кроме письма Хмельницкого к замостья нам)

объяснило всем и каждому появление в Варшаве специального посла его, бывшего

иезуита, а потомъ—„надевшего рясу регулярных каноников Св. Августина".

Ярославский наставник Хмельнмцкого, ксендз Мокрский, объявил во всеуслышание,

что сидел под Варшавой (имея, конечно, тайные с нею сношения) для того, чтобы не

'избрали другого короля.

К этому жалкому финалу национальных совещаний князь Радивил придал еще

более жалостную ноту. „Хмельницкий со своей „канальей“ (пишет он) „отъехал тогда к

Белой Церкви, а наши жолнеры, которые могли бы дать ему отпоръ" (подразумевается,

еслибы гетманил князь Вишневецкий) „остались в Малой Польше, в Мазовии, в

Серадзком и Лэнчицком воеводствах, для угнетения бедных подданных до самого

коронационного сейма".

Глава XIX.

Возвращение панских победителей в Украину.—Приветствовавшие коронного

гетмана приветствуют гетмана козацкого. — „Чтб нужно Московскому Государству".—

Царское посольство в Чигирине.—Королевское посольство в Переяславле 1649 года.

Весело возвращались козаки в Украину, предводимые Козицким Батьком, как

справедливо стали называть Хмельницкого; но не весело было на душе у Козацкого

Батька. Тайный голос говорил ему, что не разбоем обеспечивается будущность даже и

такого общества, к какому принадлежал он; что не кровавыми замыслами

успокоивается размученное обидою сердце.

Не разогнала мрачных мыслей счастливого добычиика и та встреча, которую

приготовили ему в Киеве. Город, из которого, тому назад полгода, побежали все

духовные власти без различия исповеданий, теперь приветствовал козацкого гетмана,

как одиннадцать лет назадъ—гетмана коронного, панского. В Киеве гостил

иерусалимский патриарх, Паисий, как двадцать восемь лет назад — незабвенный в

истории русской церкви Феофан. Но разница между ними была так вещественна, как

между Хмельницким и Саи’айдачным, как между Сильвестром Косовым и Иовом

Борецким. Подкупаемые претендентами па патриаршество Турки прижали Паисия по

своему обыкновению, и он бросился собирать милостыню в вертепе разбойников,

которым, как они сами говорили, жартуя со своими жертвами, не нужна была вера, а

были нужны только „дидчи гроши". Неслыханное торжество Козаков над панами

сулило Паисию золотые горы. Он окружил себя в Киеве сторонниками козацкого бунта,

которых теперь между „духовными старшими" оказалось волей и неволей множество, и

митрополиту Косову, каковы бы ни были его религиозные и политические воззрения,

пришлось вести себя по пословице: „с волками жить—по-волчьи выть".

.

327

Ученик и преемник Петра Могилы встретил победителя Потоцкого и Заславского у