Валерий Шамбаров - Начало России
А уж Шемяка с новгородцами запросто мог выкинуть очередной кульбит, передаться под власть короля. Между Василием II и Тверью тоже пробежала кошка. Князь Борис надулся на союзника за то, что Темный счел более важными свары с Шемякой, не помог против литовцев. Однако и у Казимира положение было далеко не безоблачным.
Литовскую знать раздражало засилье поляков, а православное население будоражили разговоры об объединении церквей. Даже в Византии униатские патриархи Митрофан и его преемник Григорий Мелиссин не пользовались уважением. Их настолько презирали, что в 1450 г. Григорий Мелиссин испугался самосуда и сбежал из Константинополя в Рим. В Литву доходили труды поборников Православия св. Марка Эфесского и Григория Схолария. Доходили решения Иерусалимского собора, проклявшего унию. Казимир не на шутку боялся, как бы подданные не восстали. Свергнутый Свидригайло был еще жив, скитался где-то по Валахии. В Новгороде сидел другой соперник, Александр Чарторижский…
Распутать узел противоречий между Москвой, Тверью и Литвой сумел митрополит Иона. Он-то был избран и поставлен только русским собором, но Константинопольская патриархия, по сути, прекратила существование, во владениях Казимира духовенство не имело главы и получить его стало неоткуда. Святитель учел это, в 1451 г. отправился в путешествие по Литве. Ездил целый год. Встречался и беседовал с королем, посещал епархии. И еще раз стало ясно, насколько же незаурядной личностью был первый предстоятель независимой Русской Церкви! Литовские епископы давно уже отвыкли обращать внимание на Москву, но Иону оценили по достоинству – да, это настоящий митрополит!
Произошло невероятное – под его обаяние попал даже католик Казимир. Настолько зауважал Иону, что распорядился: православные епархии в его державе должны подчиняться Московскому митрополиту. Святитель сумел провести и непростые дипломатические переговоры, подготовил три договора: между Литвой и Москвой, между Литвой и Тверью, и, соответственно, Тверью и Москвой. Три государя заключали мир, признавали друг друга равными, «братьями». Но условия показались Казимиру крайне выгодными. Русские властители соглашались считать Смоленск и Вязьму его собственностью. Король получал права покровителя Твери и Рязани, выступал арбитром в случае их споров с Василием Темным. А если дети Темного останутся на престоле несовершеннолетними, Казимир становился их опекуном. Ему предоставляли такие же права, как когда-то Витовту!
Хотя Иона был совсем не прост. За лестные предложения надо было расплатиться ответными уступками. Король отказывался от претензий на Новгород, а это очень много значило. Он возвращал и Ржев. Кроме того, московский государь тоже признавался опекуном, если Казимир умрет, а его наследники будут еще детьми. Однако литовский властитель чувствовал себя в выигрыше. Он успокаивал своих православных подданных, страховался от мятежей. Обеспечивался прочный мир на востоке – а паны давно подталкивали его возобновить войну с Тевтонским орденом. Но договоры открывали великолепные перспективы и на востоке: Тверь, Рязань. Что же касается взаимных обязательств об опекунстве, то Казимир их всерьез не рассматривал. Сам-то он был молод, полон сил. Иное дело калека Василий. Помрет, и король на законных основаниях начнет перекраивать русские земли. Договоры подписали…
Но Иона и Василий II позаботились, чтобы пункт об опеке над московским престолом почти сразу утратил силу. Иван Васильевич уже носил титул великого князя, а совершеннолетие на Руси определялось не возрастом. Оно определялось семейным положением. Самостоятельным становился женатый мужчина. Государь и митрополит наметили одним махом убить двух зайцев: произвести юношу во «взрослые» и исполнить обещание Борису Тверскому, женить Ивана на его дочке Маше. Таким образом и Тверь притягивалась не к Литве, а к Москве. Правда, жениху исполнилось лишь 12 лет, а невесте 10, но интересы государства требовали не откладывать брак.
Да и вообще ребятишкам в ту эпоху приходилось рано взрослеть. Дворяне и дети боярские начинали службу в 15 лет, ехали в первые походы со слугами-наставниками. Крестьянские и посадские мальчики и девочки включались в труды по хозяйству. Семьи тоже создавали рано, чтобы успеть произвести потомство, пока родителей не унесла война, мор или иная напасть. Иван уже показал себя воином. Он как раз возвращался из рейда на Шемяку и кокшаров, а дома узнал, что его ожидают свадебные хлопоты. В мае 1452 г. честь по чести обвенчали молодых, даже слишком молодых – если и не сразу они станут полноценными супругами, ничего страшного, подрастут.
Но дела юному мужу предстояли вполне взрослые. Едва отзвенели свадебные чаши, как он уже прощался с девочкой-женушкой. Летом, как обычно, ждали татар. А разведка из Сарая сообщала: на этот раз их возглавит сам Сеид-Ахмед, приведет всю орду. Командовать армией и встретить на Оке хана был назначен именно он, Иван. Воеводы выводили полки, наследник-соправитель объезжал и проверял ратников. Хорошо ли снаряжены? Не дрогнут ли в надвигающейся битве? Сколько их уцелеет, вот этих бородатых удальцов? А он, Иван, уцелеет ли? Доживет ли до встречи с Машей, которую и видел-то совсем недолго?
И все-таки сразиться с сарайским ханом ему не довелось. Совершенно неожиданно русских выручил крымский Хаджи-Гирей. У него продолжалась своя война с Большой ордой, он отслеживал, что творится в Сарае. Узнал, что соперник увлекся подготовкой к набегу, нацеливает мурз на север, а крымское направление оголилось, дозорные отряды ушли… Хаджи-Гирей с лавиной конницы помчался к Волге. Внезапно нагрянул на стан Сеид-Ахмеда. Сарайские татары суматошно разворачивались к бою, но их смяли, они рассыпались кто куда. Бежал и Сеид-Ахмед, бросив Сарай.
Пожалуй, сейчас ему довелось пожалеть, что поссорился с русскими. В Казани теплый прием ему также не светил. Поехал в Литву, попросил убежища у Казимира, соглашался числиться его вассалом. Но союз короля с Хаджи-Гиреем уже принес ощутимую пользу, стоило ли портить отношения, принимать его врага? Сеид-Ахмеду припомнили нападения на литовцев и заточили в тюрьму. Но и победитель не занял его место. Развращенная сарайская знать, готовая переметнуться к кому угодно, была ему противна, а ордынская столица давно потеряла всякий блеск. Хаджи-Гирей разграбил ее и возвратился в Крым, принялся строить там новую резиденцию, Бахчисарай.
Сарай остался разоренным и беззащитным. Его шерстили шайки ногайцев, разбойников, выискивали, чем бы еще поживиться. Уцелевшие купцы и прочие жители перебирались в более безопасные места. Уехал и епископ Сарский и Подонский. Прибыл в Москву, и святитель Иона поселил его на Крутицком подворье. Поэтому епископа стали называть Крутицким. Хотя епархию он сохранил прежнюю – окормлял православных на ордынской территории.
Русские смогли вздохнуть спокойно – одним врагом стало меньше. Но второй, Шемяка, по-прежнему обретался в Новгороде. «Золотые пояса» полагали, что он еще пригодится, неплохо содержали его и семью. Изгнанник породнился с таким же, как он, князем-бродягой, выдал дочку за эмигранта Чарторижского. Правда, тем самым он навредил себе. Ведь Чарторижский бежал на Русь от Казимира. Мир, заключенный с Литвой, разозлил обоих – война устроила бы их больше. А особенно разъярила Шемяку свадьба Ивана и тверской Маши. Жгуче всколыхнулось в памяти, как пять лет назад их обручением завязался альянс Темного с Борисом. Тот самый альянс, который стоил ему великого княжения.
Князя потянуло испортить радость. Собрав лихую ватагу, он исподтишка налетел на тверской Кашин. Подпустил «красного петуха», посады охватил пожар. А Шемяка со своими удальцами бросился к крепости. Но удальцов у него было мало, и сами они оказались жидковаты. Кашинский наместник поднял дружину, слуг, горожан, ударил на разбойников и обратил в бегство. Борис Тверской выслал погоню. Шемяка, как обычно, не интересовался судьбой подчиненных. Предоставил им погибать или прятаться, дал коню шпоры и растворился в «пустых и непроходимых местах». Через месяц-другой вынырнул все там же, в Новгороде.
Василий II и Борис негодовали, требовали выдать его. Митрополит обратился к новгородскому архиепископу Евфимию. Указывал, что беглец отлучен от Церкви, призывал не помогать ему, вообще «ни пити, ни ести» с ним. Настаивал – Новгород должен признать власть Темного. Куда там! Новгородские бояре и ели, и пили с мятежником. А Евфимий в полной мере разделял их настроения, от Ионы отделывался отговорками: дескать, как вече решит, так и будет. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы свистопляска с нападениями и исчезновениями в лесных чащах. Но вмешались… женщины.
Летом 1453 г. в Москве умирала Софья Витовтовна. Она многое пережила: войны, нашествия, смерть мужа, плен и ослепление сына, сама побывала в ссылках. В почтенном возрасте эта железная женщина сохраняла острый ум, твердую волю. Для невестки, Марии Ярославны, она была весьма непростой свекровью, строгой и придирчивой начальницей, но и наставницей. А великая княгиня оказалась способной ученицей. Приохотилась умножать свои владения, рачительно вести хозяйство. Свекровь научила ее и искусству влиять на политику, подбирать верных людей.
