Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
Сразу скажем, функционирование петербургской бюрократии и крупного столичного бизнеса нельзя рассматривать изолированно. Со времен Петра I власть в лице самого императора, приближенных, чиновничества, озабоченная растущими казенными потребностями, выступала инициатором всех значимых деловых начинаний. Излишне говорить, что насаждаемый «сверху» капитализм осознавал себя не свободным предпринимательством западного типа, а своего рода правительственным агентом, рассчитывающим главным образом на содействие властей. Рыночная экономика, взрастившая купеческих капиталистов, не изменила делового менталитета правящего сословия. Оно по-прежнему чуждалось свободного рынка, считая его механизмы недостаточно надежными. Коммерческая активность дворянства заметно возросла после отмены крепостного права. 60-70-е годы XIX века – время формирования петербургской буржуазной группы. Ее становление происходило опять-таки «сверху», став плодом усилий бюрократической элиты. Именно правительство насаждало капиталистическое развитие, оживляя его иностранными вложениями и вовлекая правящее сословие в коммерческую сферу. Учреждение банков, железнодорожные концессии, создание новых предприятий – в этой новой бизнес-реальности тесно переплетались деловые и чиновничьи устремления. Подчеркнем, что для российских элит освоение новых коммерческих горизонтов оказалось заманчивым соблазном. В тот период официально разрешалось совмещение государственной службы с участием в различных деловых проектах; чиновничество с энтузиазмом пользовалось этим правом. В результате Зимний дворец превратился в место, где аристократия и чиновничество разного уровня вели откровенную торговлю концессиями и лицензиями. Крупные дельцы не без успеха лоббировали назначения на ответственные должности. В 1873 году даже был наложен мораторий на банковское учредительство, дабы сбить нездоровый ажиотаж в финансовой сфере. Иными словами, насаждение рыночных отношений в российских условиях сопровождалось для государства большими издержками.
В Российской империи предел всему этому был положен твердой рукой Александра III, который инициировал закон, запрещавший чиновникам заниматься коммерцией, а также осуществил выкуп значительной части железнодорожной сети государством и приструнил высшую аристократию начиная с членов разросшейся царской фамилии. Говоря иначе, взаимоотношения власти и бизнеса подверглись кардинальному пересмотру и оздоровлению, а это серьезно повысило компетентность бюрократической элиты. Уже к концу XIX столетия она представляла собой субъект, способный адекватно обслуживать модернизационные вызовы. Так, выход России на мировые финансовые рынки и приток зарубежных инвестиций не привел к подчинению страны иностранному капиталу, как уверяла советская история. Преградой тому как раз и стало качество высшей бюрократии, руководствовавшейся не стремлением к личному обогащению, а государственными потребностями. Западные денежные потоки проникали в российскую экономику преимущественно через петербургские банки, которые играли роль своего рода финансовых окон. Одновременно власти запрещали открытие филиалов иностранных банковских структур, но им разрешалось присутствовать в акционерном капитале тех же петербургских банков. Руководящий состав последних преимущественно комплектовался из чиновников министерства финансов, юстиции, госбанка и др., ориентированных в первую очередь на правительственные интересы. В итоге на рубеже XIX-XX столетий произошло резкое усиление петербургского банковского сообщества: оно становится оператором государства в обеспечении экономического подъема. Напомним, что именно это обстоятельство переполнило чашу терпения московской буржуазии, толкнув ее на освоение либеральных рубежей.
Пул крупнейших петербургских банков при поддержке правительства деятельно участвовал в переформатировании отечественной экономики с целью повышения ее конкурентоспособности. Питерские финансовые структуры, подпитываемые иностранными ресурсами и средствами государственного банка, активно входили в различные отрасли отечественной экономики, устанавливая контроль над многими из них. К началу Первой мировой войны столичные банки стали полноправными участниками монополистических нефтяных концернов в Кавказском регионе на паритетных началах с зарубежными собственниками. Сахарная отрасль на Украине практически полностью перешла под контроль банкиров и действовавших по их поручениям дельцов. Произошла масштабная смена собственников уральской индустрии, которая перешла в руки питерских банков. Экспансия петербуржцев неумолимо приближалась к цитадели купеческой буржуазии – текстильной и легкой промышленности центра России. Столичным финансистам удалось овладеть хлопкозаготовительными рынками Средней Азии, что выглядело весомым аргументом в борьбе с купеческими текстильными королями. В то же время целые отрасли промышленности стратегического назначения (оборонный комплекс, главные железные дороги) неизменно находились в собственности государства; петербургские банки только обслуживали их счета, обеспечивая нужным кредитованием. Заметим, мощная горнопромышленная индустрия юга России, принадлежащая иностранным акционерам, также обслуживалась в тех же столичных структурах и их южных филиалах.
Именно в этом ключе бюрократические верхи намечали дальнейшее расширение экономического строительства. Министерствами и ведомствами был разработан новый цикл индустриализации страны. Планировалось коренное освоение Урала, Кузнецкого бассейна, постройка крупных индустриальных гигантов, сети гидроэлектростанций начиная с ДнепроГЭСа и т.д. Практическое же воплощение этой обширной индустриальной программы по-прежнему опиралось на потенциал и возможности крупных банковских структур. Очевидно, что в условиях догоняющего развития это являлось оптимальным способом концентрации усилий на нужных направлениях. Заметим, что наработки именно этой программы были реализованы уже в советские 30-е годы в ходе так называемой сталинской индустриализации, сполна воспользовавшейся плодами трудов царской бюрократии. Добавим: важнейшим направлением программы последней являлась столыпинская аграрная реформа, призванная сформировать обширный слой небольших собственников – потребителей растущих объемов промышленной продукции. Говоря современным языком, речь шла о поощрении малого бизнеса, выступавшего в качестве естественной опоры экономического роста.
Перед нами самостоятельная модель модернизации, целенаправленно реализуемая государством, то есть высшей бюрократией, определяющей базисные векторы развития. Подчеркнем, что ключевое положение бюрократии в управленческой системе обусловлено порядком ее формирования. Качественный состав высшего чиновничества при Николае II кардинально улучшился. Верхи бюрократии формировались главным образом двумя путями: посредством постепенного возвышения по административной лестнице и переходом на государственную службу профессоров из российских университетов и институтов – признанных специалистов в своих отраслях. Такой механизм пополнения бюрократической элиты позволял аккумулировать требуемый опыт и компетенцию, дефицит которых заметно ощущался в общественной среде, во многом случайной и нестабильной. Иными словами, приоритет признавался не за партийными деятелями, а за профессионалами-технократами. Потому-то в данной конструкции Государственная дума не наделялась управленческими полномочиями, а влияние разноликих общественных организаций на правительственные дела было ограничено. Нетрудно заметить, что эта модель, запущенная в дореволюционной России, очень напоминает ту, которая успешно функционирует в современном Китае. Как известно, китайское экономическое чудо – это как раз результат деятельности бюрократии, занимающей центральное место в модернизационных процессах Поднебесной.
Так в начале XX века действовала царская власть. Именно ее усилиям противостояла московская альтернатива, состоявшая из пропагандистских апелляций думских ораторов и публицистики либеральных деятелей широкого профиля. Купеческая буржуазия – основной бенефициар данной альтернативы – прекрасно осознавала, что продвижение правительственного экономического курса означает для нее окончательную утрату каких-либо перспектив на обладание «контрольным пакетом» российской экономики. Поэтому старания оппозиционных сил неизменно концентрировались на дискредитации правящей бюрократии и ее планов. Разразившийся кризис царской империи имел сугубо политические корни, а не экономические причины. Отметим, что последнее десятилетие дореволюционной России характеризовалось наиболее высоким экономическим ростом и форсированным развитием социальной сферы страны. Однако широкомасштабная программа преобразований была опрокинута падением монархии и царского правительства. В феврале 1917 года московская буржуазная группа и ее политические союзники захватили власть, в конечном счете не сумев использовать ее во благо страны.
