Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев
Как и в эпоху Екатерины II, в конце 20-х гг. XIX века при российском дворе по-прежнему сталкивались два противоположных взгляда на отношения с Османами. Находившийся за границей отставной статс-секретарь И.А. Каподистрия14 предлагал раздел Османской империи, а действительный тайный советник Д.В. Дашков высказывался за сохранение территориальной целостности «султаната» как гаранта стабильности России. В составленной после начала русско-турецкой войны 1828–1829 гг. (19 марта 1828 г.) записке Каподистрия предлагал расчленить Европейскую Турцию на пять государств – Дакию (Валахию и Молдавию), Сербию (Болгарию, Сербию и Боснию), Македонию (Фракию и Македонию), Эпир (Албанию) и Грецию. Все эти государства должны были объединиться в конфедерацию под покровительством России. Константинополь объявлялся бы «вольным городом», контролируемым местными (османскими) властями совместно с представителями европейских держав. Под управление Франции переходил бы о. Кипр, Великобритания получала бы о. Кандия (Крит), а России достался бы о. Родос для организации там «перевалочного пункта» для русских паломников (575, с. 287).
С другой стороны, в записке тайного советника Дашкова (весна 1828 г.), высочайше утвержденной и доставленной в апреле 1829 г. командующему русской армией графу И.И. Дибичу для ориентировки накануне заключения мирного договора в Адрианополе, содержалось иное мнение. Дашков высказал несогласие с «планом графа Каподистрии» в отношении судьбы Константинополя и «раздробления Европейской Турции на области независимые», что могло бы усилить влияние Великобритании в Леванте и со временем дать ей «удобный случай» овладеть оными местами, столь важными для благосостояния всей полуденной России» (там же, с. 289).
Возражения Дашкова вызвала также идея Каподистрии создать на Балканах «конфедерацию христианских народов». По его мнению, следовало бы сохранить хотя бы одну мусульманскую область, правда, в некотором удалении от азиатских границ (там же, с. 293). Дашков выступил против приобретения новых территорий и разрушения Османской империи: «Было время, когда раздел Турции мог входить в тайные расчеты российской политики… Обладание Босфором и Дарданеллами, конечно, дало бы жизнь нашей торговле: но какою ценою надлежало бы купить оное!» (там же, с. 292). По мнению автора записки, Россия нуждалась в укреплении безопасности границ и распространении своего «влияния между соседственными народами – а сего… она удобнее достигнуть может, продлив существование Оттоманской империи на известных условиях» (там же, с. 291). При этом Дашков не исключал того, что, в случае падения Константинополя, залогом безопасности южных границ России могли бы стать «два каменистых уголка на обоих берегах Босфора… для построения крепостей, способных защищать сей проход в случае неприятельского нападения». Этот тезис о двух стратегических «уголках» стал квинтэссенцией многовековой дискуссии о роли проливов для русской восточной политики и экономики (747, т. 1, с. 297).
На заседании Особого тайного комитета по восточным делам (4/16 сентября 1829 г.)15 граф Нессельроде представил меморандум, в котором сообщил, что император «не желает значительных территориальных приобретений или разрушения Османской империи» (883, с. 73–74)16. Детально рассматривались «план Каподистрии» и записка статс-секретаря Д.В. Дашкова, которая в результате была одобрена членами комитета. Этот документ лег в основу решений Особого комитета, второе заседание которого прошло под председательством Николая I. Комитет постановил, что «уничтожение Османской империи не отвечает интересам России» (там же, с. 74)17.
Знатоки Арабского Востока считали эту позицию ошибочной. Так, чиновник дипломатической канцелярии при главной ставке русской армии Ф.П. Фонтон в 1829 г. в письме своему другу отмечал: «Напрасно мы льстим себя надеждою, что Порта, чем слабее, тем послушнее или покорнее будет; страхом дружба не приобретается. Да, впрочем, трусливый друг хуже неприятеля. Заключи мы завтра с Турцией оборонительный или наступательный договор и будь у нас с Англией война, можно-ли думать, что на Порту возможно надеяться и что она, если ей обещают возвратить Крым, не пропустит англичан чрез Босфор и Дарданеллы? Конечно нет! От такого правительства, как турецкое, нам весьма мало выгод, а неудобств и опасностей гибель» (588, т. II, с. 355).
Подписанный русским посланником графом А.Ф. Орловым 2/14 сентября 1829 г. в Адрианополе (Эдирне) трактат гарантировал Греции автономию, а затем и полную независимость от Османской империи, как это было договорено с Францией и Британией. Тем не менее Лондон протестовал против подписанного трактата, на что Петербург был вынужден ответить, что, подписав договор с Портой, Россия лишь «выполняла план союзников» (там же, с. 80–81)18. В «Книге бытия моего» архимандрит Порфирий (Успенский) приводит интересное сведение о том, что в 1829 г. митрополит Филарет (Дроздов) пытался (правда, безуспешно) убедить чрезвычайного посланника графа Орлова перед его отправлением в Константинополь включить в договор с Портой «параграф о ключарстве Государя Императора в храме иерусалимском» (644, т. 3, с. 57). Одним из следствий Адриано-польского договора стало расширение сети русских консульств на Балканах и Ближнем Востоке. В 1830 г. были учреждены новые консульские точки в Греции, Сливно, Дарданеллах, Салониках и Александрии (747, т. 1, с. 299).
Американский исследователь Мартин Сикер полагает, что «господствовавший баланс сил» между основными христианскими общинами на Арабском Востоке был сломлен «после 1829 г., когда Россия стала активно защищать права православного духовенства против католического, поддерживаемого Францией» (893, с. 142). Это утверждение вряд ли можно считать справедливым и аргументированным, поскольку изменение соотношения сил между христианскими конфессиями было вызвано другими факторами. К ним следует отнести, прежде всего, греческое восстание 1821 г., в результате которого весь миллет-и рум попал в немилость Османов. Кроме того, египетское правление в Большой Сирии в 30-е гг. XIX века нанесло еще один чувствительный удар по «балансу сил» ближневосточного христианства, когда неправославные общины получили от египтян практические равные с православными конфессиями права.
Что касается церковной политики России на православном Востоке, то ее формулирование действительно приходится на начало 30-х гг., когда православие в Палестине испытывало больше проблем с армянским духовенством, нежели с католическим. Реальные проблемы у православных стали возникать
