Мариан Белицкий - Шумеры. Забытый мир
Хотя, как правило, решающее слово в вопросе о браке принадлежало родителям, которые руководствовались материальными соображениями и желанием обеспечить будущее своих детей, случались и браки по любви, когда молодые люди сами выбирали себе спутника или спутницу жизни. В этом убеждают шумерские пословицы. Например: «Женись на девушке, которая тебе приглянулась», — говорит мать сыну. О том, что юноша мог жениться по собственному выбору, говорит поучение отца, который не советует сыну брать в жёны жрицу.
Заключение брачного контракта родителями жениха и невесты налагало на последних определённые обязательства, и, если одна из сторон их нарушала, дело передавалось в суд, который либо принуждал строптивого к выполнению договора, либо назначал компенсацию в пользу потерпевшего.
Так, Гемелама, женщина ловкая и энергичная, подала в третьем году царствования Шу–Суэна жалобу на Лу–Нингирсу, который отказался выполнить свои обязательства по отношению к её дочери и стать её зятем. Однако её ждала неудача, так как свидетели показали, что отец Лу–Нингирсу был уже связан брачным договором с другим человеком, Лугудеа, на чьей дочери должен был жениться его сын. Суд счёл жалобу Гемеламы необоснованной и постановил, чтобы женой Лу–Нингирсу стала не дочь Гемеламы, а дочь Лугудеа.
Иначе закончилось дело, которое рассмотрела та же коллегия судей два года спустя.
Отец жениха, нарушив взятое на себя обязательство, женил своего сына на другой. Суд счёл прежнюю невесту пострадавшей и назначил ей большую компенсацию.
Таким образом, шумерское законодательство, касавшееся семейных отношений, было достаточно либеральным и вместе с тем решительно становилось на защиту прав личности независимо от пола пострадавшего.
К концу III тысячелетия нормой был моногамный брак, где муж и жена были почти равноправными партнёрами. Почти — потому что, например, при отказе жениха от вступления в брак он возвращал полученные при помолвке подарки и терял те деньги, которые были выплачены отцу невесты при помолвке. Если же разрыв происходил по инициативе невесты или её родителей, отвергнутый жених получал от них вдвое большую компенсацию.
Когда девушка выходила замуж и вступала «в дом мужа», она приносила с собой приданое. Оно оставалось её собственностью, перед смертью она по своему усмотрению делила его между детьми. Если умирала бездетная женщина, часть принадлежавшего ей имущества возвращалась её отцу.
Не все браки оказывались счастливыми. Как говорилось в шумерской пословице:
Счастье — в женитьбе, а подумав — в разводе.
Среди судебных документов немало текстов, посвящённых бракоразводным делам. Удовлетворяя иск о разводе, суд назначал пострадавшей стороне денежную компенсацию. Иногда суд лишь утверждал полюбовное соглашение расстающихся супругов, иногда обязывал неподатливого мужа выплатить компенсацию, а иногда…
Дитилла. Лу–Уту, сын Нибабы, отослал от себя Геме–Энлиль. Геме–Энлиль предстала [перед ним и] сказала ему: «Клянусь царём! Дай мне –?– сиклей серебра, и я не буду подавать на тебя жалобу». Лу–Уту Юсиклей серебра выплатил, [о чём] Дугеду [и] Унила, земледелец, присягу принесли…
То, что в этом документе нет судебного постановления, означает, что жалоба жены, согласившейся на полюбовное решение спора и принявшей деньги, была отклонена.
Согласно тексту другого судебного протокола, муж имел право прогнать от себя жену, не выполнявшую своих супружеских обязанностей:
Дитилла. Лу–Баба, сын Элаля, прогнал Нинмизи, дочь Лугальтиды, пастуха. В том, что Элаль сказал Лугальтиде: «Твоя дочь должна выйти замуж за моего сына» — и что Нинмизи тем не менее в качестве его жены на его [Лу–Бабы] ложе не пришла, поклялся Лу–Баба. Ур–Баба [был при этом] судебным исполнителем. Энси был Урлама.
Нинмизи не была присуждена компенсация, поскольку её несостоявшийся муж заявил под присягой, что она не выполняла своих супружеских обязанностей.
В древнейшие времена измена жены, возможно, не считалась слишком большим проступком. Может быть, играла роль свобода, которой пользовалась женщина до вступления в брак. Девушки в древнем Шумере, как и юноши, могли свободно выбирать себе партнёров. Лишь к концу III тысячелетия (не исключено, что это произошло под влиянием семитских народов) неверность жены стала рассматриваться как преступление; её ждала смертная казнь через утопление. Другие же традиционные права и привилегии женщин продолжали сохраняться. Так, женщины могли руководить собственными предприятиями (знаменитая легендарная царица Ку–Баба была корчмаркой; собственные дела вели жёны правителей Лагаша), имели власть над детьми. Специальная оговорка в брачном контракте могла оградить жену от кредиторов мужа, с которыми он вёл дела до вступления в брак. Без согласия жены муж не мог распоряжаться её имуществом. Но вместе с тем оба супруга в одинаковой степени несли ответственность по тем обязательствам, которые взяли на себя, будучи супругами. У жены могли быть собственные рабы, не подчинявшиеся мужу. Если в доме не было взрослого сына, жена в отсутствие мужа распоряжалась их общим имуществом.
После смерти мужа жена получала свою часть наследства, которое делилось поровну между нею и детьми. Если же в семье был один сын, почему–либо лишённый отцом наследства или утративший право участвовать в дележе отцовского состояния, жена становилась единственной наследницей всего имущества. Один из судебных документов рассказывает именно о таком случае. Вдова некоего Кагины, претендовавшая на часть наследства своего покойного свёкра по имени Калла, подала жалобу в суд. Свидетели показали под присягой, что, во–первых, Калла назначил своей единственной наследницей жену, а во–вторых, сноха Каллы не жила в доме свёкра. Это означало, что Кагина, сын Каллы, вошёл в дом истицы в качестве «мужа дочери–наследницы». Тем самым он стал наследником не отца, а тестя, и его жена не имела права требовать своей доли наследства, оставленного Каллой. Здесь снова перед нами предписание, строго регламентирующее право собственности, охраняющее имущество семьи от дробления, а наследство — от незаконных претендентов.
Вдова имела право снова выйти замуж, но в этом случае она лишалась своей доли наследства покойного мужа. Её часть наследства доставалась детям от первого брака.
Таким образом, шумерское законодательство в какой–то мере ограничивало власть мужа над женой. Зато дети целиком находились во власти родителей. Отец и мать могли лишить наследства сына или дочь, могли проклясть своего ребёнка, выгнать его из города, продать в рабство. В судебном архиве Лагаша обнаружен документ о продаже матерью дочери:
Дитилла. Этамузу, дочь Лу–Уту, Уршугаламма, повар, купил за четыре с половиной сикля серебра от Ату, супруги Лу–Уту. Этамузу заявила Уршугаламме: «Я не являюсь твоей рабой». В том, что Уршугаламма Этамузу купил и цену за неё честно уплатил, Ур–Баба, садовник, и Игитур являются свидетелями. Ату, её мать, перед Алламу [судьёй] и Луэбгаллой [судьёй] подтвердила, что Уршугаламма дочь её, Этамузу, у неё купил.
Отец мог продать в рабство не только детей, он мог, если только это не было чётко оговорено в брачном контракте, при определённых обстоятельствах продать свою жену или передать её кредитору на три года в качестве уплаты за невозвращённый долг.
В то время как жена должна была сохранять супружескую верность, муж имел право заводить себе наложниц. Этот обычай, по–видимому, вёл начало от тех времён, когда в интересах общества мужчине вменялось в обязанность оставлять после себя как можно более многочисленное потомство. Таким образом, институт наложниц первоначально возник на основе определённых общественных потребностей, а не как привилегия мужчин. Надо сказать, что присутствие в доме наложниц доставляло мужчинам немало хлопот.
Если жена оказывалась бесплодной, муж мог отослать её в дом родителей вместе с приданым и назначенной судом денежной компенсацией. Если же отец жены, предвидя такую возможность, оговорил в брачном контракте получение развода сложными для выполнения условиями, муж мог, не разводясь, взять в дом вторую жену. Новая жена, невзирая на то что брак был официально оформлен, не получала равных прав с первой. Муж нёс полную ответственность за обеспечение первой жены и охранял её привилегии. Новая жена должна была прислуживать первой, «мыть ей ноги и носить её стул в храм». Случалось, что новая жена приходила в дом с разрешения первой. В этом случае заключалось соглашение, подобное тому, какое составила одна шумерская супружеская пара на пятом году царствования Шу–Суэна:
