Йозеф Томан - Сократ

Не один молодой Анит - и другие юноши, избалованные благосостоянием, приходили ко мне вовсе не для того, чтобы я научил их презирать порок. Они приходили ко мне, чтобы, считаясь моими учениками, добиться высоких должностей и званий. У Афин хорошее зрение и слух, Афины давно знают, что беседы свои с молодежью я направляю к тому, чтобы она сделалась лучше, узнала бы, что такое добро и справедливость, и руководилась бы этим - не на словах, а в делах, - чтоб с течением времени, возможно, повести за собой все государство. Ведь целью моего учения было, чтоб каждый прожил жизнь в счастье и благе - своем и всей страны! Допускаю, друзья, прошло слишком мало времени, чтобы Афины могли зажить в состоянии блага. Но времени прошло достаточно, чтобы афинский Тартар превратился если еще не в Элисий - мои требования не так чрезмерны, - то хотя бы в такое место, где бы люди жили не хуже зверей...

Анит по-прежнему напряженно следит за развитием действия: все удается этому старому чародею! Нас топит - а его дела все лучше и лучше... Как умеет он обводить людей вокруг пальца! Как они притихли! С каким благоговением слушают его!

А Сократ продолжает пылко:

- Помните: афинские граждане - избиратели, и они, конечно, предпочли бы видеть во главе государства человека скромного, как я, а не жаждущего славы спесивца и стяжателя. Теперь, афиняне, вы могли бы сказать обо мне - вот второй Сизиф. Учу, учу, а как доучу - ученик стал не лучше, а хуже, и я сызнова принимаюсь за каторжный труд с новым учеником. О нет, не всякий раз выпадает мне столь хлопотный и бесцельный Сизифов труд! Знаете ли вы, со сколькими людьми беседовал я за эти полсотни лет? Я и сам этого не знаю, дорогие мои друзья. Как же вы полагаете - разве все они стали Критиями? Но это значило бы, что вы дурно судите о себе и о своих сыновьях. Не надо видеть мир в черных красках!

Ропот тех, кого задели эти слова, заглушают близкие и далекие выкрики согласия.

- Слышите? Они и здесь! Со мной!

Морозец ужаса пробежал по спине Анита. Сто Сократов! Вот он уже и слышит их!

- Они не покинули меня, старика, в день суда, когда на меня сыплются тягчайшие обвинения, и этим они подают убедительное доказательство своей нравственной высоты!

И среди вас, присяжные, многие знают меня давно, и не с дурной стороны. Вы - лучшие очевидцы всего того, что совершил я за свою жизнь. Я ведь и с вами делился всеми моими знаниями, как голодные делятся куском хлеба. Кто же лучше вас знает, каков я? Стало быть, вы-то лучше всего и рассудите, действовал ли я во вред Афинам или хоть крохами, да способствовал укреплению их духовной силы. Поэтому вы - не только судьи, но и свидетели мои.

Люди вставали, вскидывали руки:

- Правильно говоришь! Мы - твои свидетели!

Но тут из кучки Анитовых приверженцев выбрался один присяжный, протолкался к возвышению:

- Я тоже твой свидетель, Сократ! Я своими глазами видел, как ты бесстыдной пляской на агоре насмехался над Афиной, оскорблял ее! И чтобы мы после этого оказали тебе милость, призвав на свою голову месть богини? Мужи...

- Остановись! - вскричал архонт. - Ты не имеешь права вмешиваться в ход судебного разбирательства!

Но Сократ попросил:

- Время - мое, но дай ему слово, архонт. Будь так добр! Пускай скажет, чем он может доказать, что мой танец был оскорблением богини.

- И докажу! - крикнул присяжный. - Пускай Сократ здесь, на месте, пропляшет так, как плясал он на агоре перед изваянием богини!

Дикая мысль! Буря протеста...

- Плясать перед судом? Оказывать суду такое неуважение?! - резко возражает архонт.

- Пускай пляшет! - требует Мелет.

Сократ не в состоянии пальцем пошевелить. Его большая лысина, все его лицо блестят от пота.

Воздух содрогнулся от криков:

- Да! Пляши! Танцуй!

Сократ не двигается.

Присяжный кричит так, что едва не рвутся голосовые связки:

- Видите! Не желает! Боится!

Стоит над Сократом полуденное солнце, поднявшееся в зенит небесного своего пути. То же солнце, под которым родился он семь десятков лет назад.

Какой дивный момент - полдень! Вершина дня, когда ничто не отбрасывает тени...

- Танец! Танец!

Архонт застучал было молоточком по мрамору стола, да заметил жест Анита, повелевающий не вмешиваться. На лице архонта - удивление, недоумение, однако молоточек он откладывает.

Сократ послушно выходит вперед, готовясь к танцу.

Платон тихо просит:

- Умоляю, дорогой, не делай этого...

Сократ оглядывается на него непонимающе.

Ксантиппа видит, как под ударами криков, под ударами солнечных лучей поджаривается Сократ. И как упорно противоборствует он и тому, и другому. Закричала в отчаянии:

- Ради сверкающего Гелиоса, смилуйтесь! Не терзайте его! Сократ, несчастный мой, не слушай ты их! Пойдем домой! Пойдем!

Но Сократ уже тяжело поднял онемевшую ногу для первого шага в танце.

- Не надо, Сократ! - просит и Критон.

А он уже и рукою повел, и другой, щепотью подобрал подол старого гиматия и начал подпрыгивать в медленном ритме.

Голые волосатые ноги поднимаются выше и выше, трясутся складки белого хитона вокруг мясистого тела, подрагивает круглый живот.

Враги Сократа так и пожирают его глазами. То тут, то там, а потом уже со всех сторон поднимается злой смех. Злой смех опасно усиливается, заражает и других, тех, кто смеется от души, без злого умысла, не подозревая, как они вредят Сократу.

А тот грузно подскакивает, шатается, разомлев от зноя, машет руками, словно пьяный...

Да ведь это знакомая фигура! Это толстопузый, плешивый мудрец, спутник Диониса... Кто-то из присяжных не выдержал, вскочил, крикнул пронзительно:

- Да это подвыпивший Силен, наш батюшка Силен! Валяй, папа Силен!

- Славно же ты почтил Афину!

- Скачи, скачи, гоп, гоп!..

Все собрание бурно хохочет. Очень мало тех, кто не забыл, что суд-то продолжается, кто понимает, какой танец танцует Сократ.

Анит даже ноги расставил, чтоб легче было снести то, что он видит. Силен! Что такое его, Анита, хитроумно составленная обвинительная речь в сравнении с этой пляской, которой Сократ сам себя обвиняет.

Сквозь хохот прорезается плач Ксантиппы. Сократ шатается все сильнее. Дышит тяжело, со свистом. Приподнимая развевающийся гиматий, кружится, уже обессиленный, неуклюже подскакивает под жгучим солнцем, которое медленно спускается с точки зенита.

Буря смеха слабеет. Один за другим афиняне вдруг вспоминают - Мелет обвинил Сократа в безбожии...

И вот уже многие стоят молча, не отрывая взгляда от страшной комедии; многие сели на место, прикрыли глаза плащом.

Смех редеет, тает, затихает, только в правой части ареопага судорожно давится хохотом кучка продажных тварей, глядя больше на Анита, чем на Сократа.

Критон и Платон угрюмо молчат. Аполлодор пал наземь ничком, тихонько прошептав:

- Сократ, дорогой мой, зачем ты допустил такое?..

Тут встал архонт, взял со стола водяные часы, поднял высоко:

- В клепсидре иссякла последняя капля. Твоя защита, Сократ, закончена.

Сократ сделал неверный шаг к столу, оперся на него, громко дыша. Посмотрел на архонта и тихо сказал:

- Но я... я еще не закончил свою защиту...

6

Архонт басилевс колотил молоточком с такой силой, что отколол кусочек мрамора; когда наконец улеглись расходившиеся страсти, он призвал присяжных приготовиться к голосованию. Убеждал их - вынося суждение о Сократе, действовать с величайшей справедливостью и по чистейшей совести. Они должны теперь решить - виновен или невиновен Сократ в том, в чем его обвинили.

И снова зашумели присяжные. Они долго сидели, обливаемые жаром солнца и земли - раскаленный солнцем холм отдавал людям принятое тепло. Присяжные утоляли жажду смешанным вином. Не удивительно, что и головы у них раскалились.

Они не могли разобраться в этом процессе. Разбились на несколько групп. Одни готовились оправдать Сократа, как человека, полезнейшего для Афин, другие - наказать его, как самого вредоносного, третьи растерянно колебались между тем и другим решением, четвертым вообще ничего не хотелось решать...

Над взбурлившим ареопагом, где один старался убедить другого в своей правоте, мелькали жестикулирующие руки и длинные посохи - знаки судебной власти присяжных.

Очевидец Сократовой пляски перед Афиной пробирался через толпу, распаленную страстями; стараясь побольше насолить Сократу, похвалялся:

- Это я его изобличил! Я показал вам, как он плясал перед богиней... И - понизив голос: - А перед нею этот бесстыдник делал еще хуже...

Надушенный присяжный схватил его за руку:

- Как же он делал, друг?

Очевидец поднял подол своего хитона и показал любопытному то, что есть под хитоном у каждого мужчины.

Рев хохота смешался с ревом возмущения, а очевидец скользнул дальше, показывая свой фаллос другим, третьим... Присяжные нерешительно перебирали бобы в потных ладонях.

Кто-то крикнул знакомому через два ряда: