Вячеслав Меньшиков - Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина
Рассказывает сопровождающий И. Орлов:
«В Волоколамске Сталин сказал мне: “Все оставшиеся продукты отдайте бригаде проводников”. Снова появился бравый старик с буденовскими усами. Сталин с проводниками попил чаю, поблагодарил их и направился на машине в Москву.»
Вечером 5 августа Верховный главнокомандующий прибыл с фронта на Ржевский (ныне Рижский) вокзал столицы. В тот же день, в 22 часа, генералов Антонова и Штеменко вызвали к Сталину. Присутствовали и другие члены Ставки.
– Знаете ли вы военную историю? – обратился Верховный к генералам.
Вопрос был неожиданным, и генералы не успели ответить, как Сталин продолжал:
– Если бы вы ее читали, то знали бы, что издавна, когда войска побеждали, в честь полководцев и войск били во все колокола. Надо и нам отмечать победы более ощутимо. Мы решили, – он кивнул на сидевших за столом членов Ставки, – давать в честь отличившихся войск и командиров артиллерийские салюты…
В тот вечер, точнее, за полночь, Москва поздравляла войска Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Степного фронтов, освободителей Орла и Белгорода двенадцатью залпами из ста двадцати четырех орудий. Из окон кремлевского кабинета Верховный смотрел на первый за время Великой Отечественной войны салют. С той поры стало традицией – отмечать победы радостно. Они гремели все чаще и чаще – советские войска гнали захватчиков обратно, на запад.
Военной необходимости не было!Так все же для чего приезжал под Ржев Верховный главнокомандующий советскими вооруженными силами? Автор книги имеет на этот счет свое твердое мнение. Правда, вначале лучше обратиться к участнику тех событий – Главному маршалу артиллерии Николаю Николаевичу Воронову, который был начальником артиллерии Красной армии. Он назвал эту поездку «странной, ненужной», написав в своих воспоминаниях:
«Многих удивлял этот секретный выезд Верховного в Юхнов. Зачем надо было ехать столько километров по дороге, развороченной танками и тракторами, местами ставшей непроезжей, и остановиться в городке, далеко отстоящем от фронта? Видеть он отсюда ничего не мог, ни с кем, кроме нас, здесь не встречался. Связаться отсюда с фронтами было куда сложнее, чем из Москвы. Странная, ненужная поездка…» [34]
То же самое впечатление относится и к Ржеву, который был уничтожен фашистами полностью. Неразрушенные жилые дома нашлись лишь в трех километрах от города, в деревеньке Хорошево. И все же, как ни старался организатор этих поездок все обустроить в строжайшем секрете, сегодня заметны некие нестыковки в той давней поездке. Поэтому на них стоит обратить особое внимание.
Первое, что вызывает мое недоумение, – почему Сталин так закрылся в этой поездке от своих ближайших соратников, включая начальника его личной охраны генерала Власика? Потом от второго человека в стране – Молотова, да и от других. Генерала Серова он предупредил сразу:
– Я еду на Западный фронт, вы меня сопровождаете. Об этой поездке никто не должен знать…
Почему? А как же, согласно мысли генерала Волкогонова, «греметь для истории» – и… никому ничего не говорить?! Здесь нет элементарной логики. Из-за боязни попасть под обстрел?! Нет, Сталин никогда не был трусом. Отсюда возникает следующее предположение. Наверное, потому, что он хотел с какой-то своей целью посетить именно западное направление действий советских фронтов. Поехать (но не руководить войсками!) именно под Ржев, где погибло огромное количество советских воинов. Возможно, опираясь на свое прошлое, попытаться совершить втайне от всех, только для себя, нечто вроде обряда Покаяния?
В этом случае можно увидеть логику действий в той поездке, но только не Сталина как Верховного главнокомандующего, а просто Иосифа Виссарионовича Джугашвили. Тогда становится понятнее, почему ему не была нужна «свора придворных», которые потом, наверное, приписали бы себе заслугу в организации этого выезда Верховного на фронт, как высказывал предположение Д. Волконогов, «для пиара».
Этот неожиданный и даже внезапный выезд показывает, Сталина непреодолимо потянуло съездить туда, где по его приказам оставили жизни сотни тысяч человек. Ведь это он посылал их в бой и после томился этим.
Сталин, конечно, мог бы не обращать на все это большого внимания: война есть война. Она без потерь не обходится. Но был еще Иосиф Джугашвили. И любому смертному, даже вождю всех и вся, не дано приказать своему Духу выйти вон из своего тела, из души, из своих дум. А они были суровы. Как бы ни был жесток человек, как бы он ни презирал чужую смерть, все-таки свыше есть НЕКТО, который заставляет свершившего эти деяния РАСКАЯТЬСЯ и ПОКАЯТЬСЯ, прося прощения. Для того чтобы облегчить свою душу отпущением грехов, чтобы ему легче стало жить на этой земле. ТАМ, после смерти, он получит за свои действия СПОЛНА, но оттуда еще никто не возвращался, а поэтому никто не может знать, как все происходит, например, в аду. Возможно, именно поэтому Сталин решил ограничиться минимумом сопровождающих и осмотреть все под Ржевом без лишних любопытных глаз.
Кроме того, Сталин хотел, чтобы о его поездке под Гжатск, в село Хорошево, до поры до времени никто не знал, чтобы Берия не согнал туда лишних людей из охраны и разведки и чтобы ему никто не мешал, хотя, конечно, охрана не могла быть исключена полностью. Значит, на максимально возможное одиночество 4 августа у него были свои причины. Вот почему Верховный так рассвирепел из-за того, что генерал не разбудил его во время. Он берег для себя это «фронтовое» время. Причем сам быт в Хорошево хотел видеть предельно простым, если не сказать аскетичным, чтобы у него была возможность прочувствовать, каково быть на передовой солдатам. Кроме того, поездка должна была сопровождаться тишиной. В ней не должно было быть посторонних помех, лишних людей, которые тогда совсем не были нужны Иосифу Виссарионовичу. Все вышесказанное наводит на определенные размышления.
Он явно что-то замыслил еще до поездки, никому ничего не сказал, приказывая делать то, что считал нужным. А Берия так и остался в неведении о поставленной Серову задаче. Берия потом взъелся на него и обещал припомнить ему, что тот не раскрыл ему задание, которое поставил вождь генералу на выезд под Ржев.
Теперь становится понятнее, почему Сталин во фронтовые дела командующих – Соколовского и Еременко – особо даже не «заглянул». Так, для порядка. Он хотел в первую очередь удовлетворить свои духовные потребности.
И только когда ему доложили об освобождении второго советского города за эти дни, он под нахлынувшим на него новым, на этот раз радостным, победным чувством захотел как-то особо отметить подвиг советских солдат. По примеру боя колоколов, как в старину отмечали победы над супостатами. Дать артиллерийский салют в честь освобождения Белгорода и Орла. Показать, что от него как Верховного главнокомандующего идет к воинам громкое, радостное и яркое признание их ратного подвига в надежде, что оно также могло быть принято народом в качестве его Покаяния. И этими праздничными залпами он мог бы хоть немного оправдаться перед павшими.
Еще раз скажем, что Сталина не следует безоглядно считать бесчеловечным. Это, кстати, опровергает в чем-то и его поездка именно под Ржев в начале августа 1943 года.
Так что гипотеза генерала Волкогонова о «пиар-ходе» Верховного не только не выдерживает никакой критики – она не смогла устоять перед временем, тихонько испарившись. Наверное, беспричинный сарказм этого генерала-историком был нужен лишь для того, чтобы придать бо́льшую остроту зарубежным изданиям своих работ, в которых любой отрицательный штрих в образ вождя народов СССР западниками всегда приветствовался и ценился.
Но камень, брошенный Дмитрием Антоновичем Волкогоновым, оставил свои волны в истории, на которых и сегодня качаются те, кто его неверные выводы, к сожалению, подхватил, так как не смог увидеть, например, истинных причин поездки Сталина под Ржев, а пошел более легким путем очернительства советского Верховного главнокомандующего. Ломать, известное дело, легче, чем строить!
Не случайно и то, что «Хозяин» хрусталь, ковры, кинопередвижку и все другое, доставленное ему в дом в Хорошево Берией, отверг, оставив себе для отдыха обычную железную койку. Он с семинарии знал, что Покаяние, как и отшельничество, уход от людей, требуют укрощения своей плоти. Проводнику в вагоне он не зря задал неожиданный вопрос: «Зачем так много почестей для нас?», – несмотря на то, что этот человек был рад уже тому, что рядом с собой мог просто видеть вождя. Но Иосиф Джугашвили не стал бы играть с народом в доступного лидера – очевидно, он имел соответственный настрой. Поэтому он нашел нужные слова для старика-проводника. Хотя мог сурово спросить с него за беспорядок и запах карболки в вагонах.
