Россия: народ и империя, 1552–1917 - Джеффри Хоскинг
Однако прошло более двух столетий, прежде чем Россия, добившаяся наконец контроля над северным побережьем Чёрного моря и кубанскими степями, смогла решительно вмешаться в отношения народов Закавказья. В основе вмешательства лежало опасение, что в противном случае этот регион, и без того нестабильный, может стать базой для военных действий враждебной державы, азиатской или даже европейской, и новые территории на юге окажутся под угрозой. Каждый раз во время войны с Османской империей Кавказ превращался в дополнительный фронтовой район, и даже в мирные периоды набеги горцев постоянно угрожали кубанским сёлам. Ещё задолго до конца XVIII века Россия построила ряд крепостей вдоль реки Терек, что очень раздражало вождей соседних кабардинских племён. Всё это и побудило Москву в 1783 году предложить Грузии защиту её суверенитета и территориальной целостности в обмен на признание протектората России. Грузия согласилась, но вскоре пожалела об этом, ведь уже через два десятка лет независимое царство перестало существовать, царская семья оказалась в изгнании, а Россия не смогла предотвратить разорения Тбилиси персами в 1795 году.
В то же время грузинский народ смог уцелеть и, пользуясь стабильной обстановкой, прошёл в течение XIX века большой путь к созданию единой нации, чего, вполне вероятно, не произошло бы без вмешательства России. Что касается российских властей, то опыт, лежавший в основе отношений с народами Сибири и кочевниками, оказался неприменим в отношении грузин, народа высокой культуры и давних традиций. Гордясь своими обычаями, грузины вовсе не желали раствориться в бескрайней азиатской империи.
Но административная ассимиляция проходила гораздо быстрее. Грузинские княжества были преобразованы в две российские губернии, Тифлисскую и Кутаисскую. Сложная, многослойная иерархия грузинской знати подверглась упрощению до модели русского дворянства. Майоратное право наследования также уступило место российскому закону, по которому имущество делилось между всеми наследниками. Тифлис перестроили по европейскому образцу, а дворец царского наместника стал центром культурной и общественной жизни.
В составе России грузинское царство, хотя и утратившее суверенитет, стало более единым и прочным. Этот фактор, а также наличие стабильности, строительство коммуникаций, широкие возможности для коммерческой деятельности и распространение культуры, европейской по стилю, создали условия, при которых грузинская знать осознала своё единство с народом и предприняла первые шаги к созданию национального государства в современном смысле. Здесь мы наблюдаем любопытный парадокс: Российская империя обеспечивает предварительные и необходимые условия для создания нации, которая потом не может полностью раскрыть свой потенциал в составе Российской империи и поворачивается против неё.
Что касается армян, надежды возродились вместе с вторжением русских на их земли, особенно после победы над персами в 1828 году и османами в 1829 году. Некоторое время Россия удерживала стратегически важные пункты Карс и Эрзерум, но потом вернула их Турции по Адрианопольскому договору 1829 года. Однако проживавшие там армяне получили разрешение эмигрировать в Россию, чем многие и воспользовались, поселившись в гористой области Нагорный Карабах. В основном это были крестьяне, что же касается ремесленников, торговцев и образованных людей, они составили значительный этнический слой во всех закавказских городах, включая Тифлис и Баку. По уставу 1836 года армянская григорианская церковь получила право на самоуправление.
Массовые передвижения подарили тысячам армян новую надежду, но в то же время породили подозрительность и враждебность среди азербайджанцев, прежде доминировавших на этих территориях. Новые армяне оставались также потенциально беззащитными: по-прежнему они представляли собой народ, разделённый границами нескольких империй и не имеющий земли, которую могли бы назвать своей.
Парадоксально, но русские утвердились в Закавказье, не завоёвывая сам Кавказ. Новые российские доминионы полностью зависели от тонкой нити Военно-Грузинской дороги, проходящей через самое сердце гор. Жившие вдоль неё осетины относились к России благожелательно, а опасаться серьёзных неприятностей от чеченцев, кабардинцев, черкесов и кумыков не приходилось до тех пор, пока этническая вражда не позволяла им думать о совместных действиях.
Однако уже в конце XVIII века появились признаки того, что подобная разобщённость не будет длиться вечно. В 1785 году, после землетрясения, лидер суфитов шейх Мансур призвал чеченцев вместе с другими народами дать отпор дальнейшему проникновению «неверных» на их земли. Суфитские братства представляли собой идеальное средоточие для возникновения нового демократического исламского сопротивления, часто отказываясь признать компромиссы с властями империи, достигнутые их же вождями. В этом случае Россия, пытаясь, как обычно, взаимодействовать с местной элитой, получила не повиновение широких масс населения, а вызвала их недовольство, переросшее в вооружённое сопротивление.
То, что это сопротивление возглавили суфиты, может показаться странным: первоначально суфизм представлял собой мистическое течение созерцательного толка, сторонники которого вели аскетический образ жизни и отстранялись от мирских проблем. Но особые отношения, существовавшие между учителем (муршадом или шейхом) и учениками могли — в условиях опасности и нестабильности — породить коллективный переход к военному способу решения проблем. В начале XIX века призыв к джихаду, «рвению по защите веры», получил популярность среди простых людей, отодвинув на задний план локальные распри и упрочив вооружённое сопротивление под руководством суфитов. Равенство, самопожертвование и преданность пророку оттеснили иерархическое подчинение племенным вождям.
В 1820-е годы Гази-Магомед учил: «Мусульманин должен быть свободным человеком, между всеми мусульманами должно быть равенство». Для обеспечения этой свободы и равенства все правоверные должны изгнать неверных посредством газавата, священной войны. «Тот, кто верен шариату, должен вооружиться любой ценой, покинуть семью, землю и не щадить своей жизни».
Последователь Гази, имам Шамиль, в течение четверти века (1834–1859) возглавлял движение сопротивления, используя все преимущества горной местности. Небольшие группы легковооружённых горцев в любое время дня и ночи нападали на русские посты и конвои и бесследно исчезали в горах и лесах. К такой войне русские, имевшие лишь опыт борьбы со степными кочевниками, не были готовы, а потому, даже имея превосходство в вооружении и живой силе, с трудом справлялись с ловким и мобильным врагом. Увеличение численности войск приводило лишь к росту потерь. Попытки русских расколоть силы противника и привлечь отдельные племена на свою сторону жестоко пресекались Шамилем.
Крымская война (1853–1856) наглядно показала, какая опасность кроется в бесконечном кавказском противостоянии: 200-тысячная русская армия, оставшаяся для противодействия Шамилю и туркам, ничем не помогла русским солдатам и морякам, воевавшим совсем неподалёку, в Крыму, где располагался главный театр военных действий. В конце концов, только систематическая кампания вырубки лесов, уничтожения урожая, строительства дорог и разрушения деревень позволила русским
